Ответы по мировой политике

В 70—80-e гг. виделись два позитивных направления в  развитии режима. Утопическое сводилось к тому, что должно происходить перераспределение политической силы, т. е. ее отток от ядерных держав на остальной мир посредством интенсивного ядерного разоружения. Оптимистично-прагматичное означало выработку и реализацию некоего правила нераспространения, которое эксперты Стокгольмского института мира назвали "правилом переходного периода от частично разоруженного мира к полностью разоруженному". Это правило предусматривало, что неядерные страны отказываются от попыток обрести ядерное оружие, а ядерные — замораживают свои арсеналы, а затем ликвидируют их, что также не было выполнено в полном объеме.

Все произошло  по иному сценарию: "вертикальное" нераспространение не удалось, и  это во многом спровоцировало "горизонтальное" распространение. На первый взгляд этот тезис выглядит как нонсенс, несоответствующий общеизвестным фактам, ведь за время действия режима ни одно неядерное государство, подписавшее Договор, не отказалось от своих обязательств и не стало ядерным. Но все дело в том, что эта категория лояльных государств никогда и не составляла главный предмет обеспокоенности супердержав, поскольку была бесконечно далека от возможности несанкционированного приобретения ядерного оружия. Те же государства, которые потенциально могли это сделать и являли собою стратегическую цель применения режима нераспространения, в каждом провале реального ядерного разоружения великих держав видели оправдание своим ядерным амбициям. Как отмечал в то время американский эксперт по международному праву Д. Вудлайф, перспективы режима нераспространения "напрямую зависят от превратностей в отношениях между государствами ядерного клуба и в наибольшей степени между двумя сверхдержавами"5.

Эта зависимость  и предопределила то, что вокруг не сумевших договориться о разоружении  ядерных держав появилась целая россыпь "околоядерных" государств, воспользовавшихся на перифериях мира инерцией глобального противостояния для решения своих узкоэгоистических задач. Мировое сообщество внезапно было поставлено перед фактом возникновения второго эшелона ядерной опасности, причем гораздо менее предсказуемого, чем первый.

Начался следующий  этап развития режима нераспространения, когда главной целью объявлялось  обуздание "околоядерных" тенденций, которые если и не угрожали немедленно глобальной безопасности, зато могли развалить Договор о нераспространении целиком и полностью. Д. Кили писал, что "ядерные возможности государств мира являются тем центром, вокруг которого вертятся все формальные правила режима нераспространения"6. Ядерные возможности целого ряда государств качественно изменились, и чтобы сохранить Договор, нужно было в первую очередь устранить имевшийся в нем дисбаланс в обязательствах ядерных и неядерных стран: первые обладали ядерным оружием, вторым это просто категорически запрещалось.

Немаловажным было и то, что, по мнению американцев, ядерное оружие является гарантом безопасности членов НАТО, и публичный, юридически оформленный отказ США от его применения в каких-то случаях может подтолкнуть их союзников к созданию собственных ядерных сил сдерживания. В качестве предлога для отказа неядерным странам в юридических гарантиях их безопасности на 33-й сессии ГА ООН представитель США Пирсон назвал трансатлантическую солидарность, заявив: "Наш подход принимал во внимание тот факт, что государства, обладающие ядерным оружием... имеют разнообразные требования в области безопасности. Для многих государств, не обладающих ядерным оружием, их отношения с государствами, обладающими ядерным оружием, составляют существенную часть национальной безопасности».

Таким образом, США, Англия, Франция и СССР в 1978 г. ограничились лишь политическими заявлениями, призванными укрепить режим нераспространения. Новыми правила режима не стали, однако нынешнее их толкование исходит из неоспоримости гарантий безопасности неядерных государств со стороны ядерных держав. Это означало существенный шаг вперед и перевод всего режима при неизменности его формы в иное, более конструктивное и позитивное, с точки зрения его участников, качество. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

  26. Социальная стабильность и международная безопасноть.

Социальная стабильность (от лат, stabilis — устойчивый)-устойчивое состояние социальной системы, позволяющее ей эффективно функционировать и развиваться в условиях внешних и внутренних воздействий, сохраняя свою структуру и основные качественные параметры. С.с. противоположна и нестабильности, и застою. Механизмами, обеспечивающими С.с. являются социальные институты государства и гражданского общества.

В настоящее  время тема стабильности российского общества является предметом дискуссий, в которых участвуют не только ученые, но и политики. И именно политическая составляющая является источником неясности, неопределенности в понимании сущности стабильности и ее противоположности - социальной напряженности. Целью власти по определению являлось не доказательство истины, а получение максимального результата в условиях сложившейся конъектуры. Российский пример это весьма наглядно продемонстрировал.

Тяжелые девяностые годы с их трудностями и разочарованиями породили в российском обществе весьма ощутимое стремление к установлению стабильности, что и было вовремя услышано политическим истэблишментом. Элита весьма эффективно использовала требования населения, уставшего от хаоса и неурядиц, оперативно воплотив их в предвыборных лозунгах. Содержание, в основном касалось `наведения порядка`: борьбы с уличной преступностью, бюрократией, организованной преступностью и т.д. Кандидаты, избравшие эти лозунги (один из популярнейших - о `диктатуре закона`), в итоге вы-играли. Кроме того, уникальным представляется факт, что некоторое ощущение `ста-бильности` было получено. Высокий рейтинг президента, относительная регулярность выплаты зарплат работникам бюджетной сферы, отсутствие массовых забастовок, несомненно, указывают на это. Но была ли установлена стабильность в полном смысле этого слова, отражающая удовлетворенность населения существующим положением и действиями властей, или же существующее положение - всего лишь временное затишье - лишь предстоит установить. Можно предсказать, что итогом работы будет попытка дать определение особому российскому типу стабильности, связанному с российским же типом социальной напряженности. Для этого необходимо будет сравнить саму природу понятий и их специфику преломления в российской практике.

Еще Дэвид Истон, сформулировавший одну из первых концепций  политических систем, определил стабильность, как ситуацию, когда власть (`черный ящик`) адекватно и своевременно реагирует на импульсы, поступающие  от окружающей среды (общества). Эта концепция и является отражением господствующей в современной политологии, западной, прежде всего, парадигмы о том, что общество и государство - два раздельно существующих мира, где общество первично, а государство осуществляет лишь технические функции и не имеет собственных потребностей, кроме тех, которые позволило ему общество. В основе этого лежит рационализированная концепция понимания человеческого существования. Стремление каждого индивида удовлетворить свои потребности, преобразовать действительность для своего же блага считаются естественными. Кроме того, необходима удовлетворенность индивида и внутри общества, ощущение его социальной причастности к общественному организму. Имеется в виду высокий уровень доверия членов общества друг к другу, `партнерский` характер их взаимоотношения. Это условие Габриэль Алмонд определил как важнейшую составляющую гражданской политической культуры.

В соответствии с этой концепцией, политическая элита  находится у власти только до тех  пор, пока она исправно выполняет свои обязанности. А общество стабильно до тех пор, пока индивид в основной своей массе удовлетворен, когда он не чувствует отчуждения ни со стороны власти, ни со стороны других членов общества, то есть социально полноценен и способен отстаивать свои интересы в политической сфере. Таким образом, можно выделить два типа связи, осуществление которых и способствует стабильному развитию общества:

Вертикальная  связка государство - общество, или  власть - индивид. В этом случае идея демократии, как власти, идущей от народа и, соответственно, для народа и формирует необходимую стабильность политической власти. Результат - эффективность действия всей политической системы, ее стабильность.

Горизонтальная  связка гражданин - гражданин. Отношения  внутри общества основаны на доверии и состоят в режиме социального мира. Отсутствуют неразрешимые противоречия, так как существует эффективный механизм (прежде всего судебная система, эффективная и пользующаяся доверием) разрешения конфликтов.

Любое изменение  этих параметров порождает условия для возникновения социальной нестабильности или социальной напряженности. При этом необходимо сказать, что ни одна из современных политических систем, включая наиболее развитые западные образцы, не достигла указанной выше модели поддержания стабильности и потенциально является нестабильной. 

В российской политической системе характер ни вертикальных, ни горизонтальных связей, не был построен на основе партнерства и доверия. В отношении связи `личность - государство` всегда преобладали подданнические отношения, которые за последнее время показали свою кризисность, выражаясь в правовом нигилизме, индифферентному отношению к политике, отношению к власти как к `проворовавшейся` без реального намерения что-то изменить. В связке `гражданин - гражданин` всегда проявлялась расколотость общества, противоречия между бюрократическим аппаратом и простым человеком, демократом и коммунистом, русским `патриотом` и интеллигенцией. Насколько связь общества и государства была сложна, противоречива и запутанна, таким же образом и внутри самого общества отношения были далеки от социального мира. Итак, можно констатировать, что ни одна из данных связей не является в какой-то мере приближенной к тому образу, какой дается западной политологической наукой, и таким образом стабильность, как общества, так и всей политической системы, можно считать сомнительной.

Тем не менее, если брать за основу эмпирические факты, то можно сказать, что настоящий  период, как никакой другой можно  назвать стабильным. Об этом говорят отсутствие массовых акций протеста, восьмидесяти процентный рейтинг доверия президента. В целом, создается ощущение того, что общество пришло к некоторому образцу своего функционирования, который в силу привычки цементирует множество противоречий, позволяет обществу, находящемуся во многих отношениях в состоянии глубочайшего кризиса, создавать впечатление больного, но все же живого организма.

В этом плане  необходимо учитывать российскую специфику  понятий стабильности и социальной напряженности, детерминированную всем ходом исторического развития страны.

1. Стабильность  и нестабильность как застой  и развитие

При взгляде  на российскую историю можно обнаружить чередование двух характерных явлений, совершенно несоизмеримых по времени. Русское государство, как правило, обладающее громоздкой и неэффективной системой управления, с одной стороны, и неэффективной экономической системой, с другой, не могло обеспечить себе динамического развития, которое обычно осуществлялось рывками. Кратковременные периоды движения, выражающиеся в `догоняющих` рывках, сменялись длительными периодами равновесного состояния, характеризующимися успокоенностью общества, его аморфностью, деятельностью власти по отвоевыванию утраченных некогда позиций.

2. Война как  средство поддержания стабильности

Российское общество традиционно по своему характеру  было экспансионистским. Война в  этом плане выступала как способ сглаживания многочисленных противоречий, сплочения нации, практики `затягивания поясов`. Нередко именно наличие единого врага объединяло различные социальные слои, объясняла и прощала власти многие неудачи во внутренней политике. Факты победы русского оружия предавали русскому человеку во время безысходности своего собственного положения чувство гордости, которое растворялось и в собственном мироощущении, придавая собственному существованию более позитивную оценку.

3. Мобилизационный  тип нации 

Растворение в  общественном и государственном  делает общество чувствительным к знакам государственного величия. Красота и богатство официальных государственных строений может сочетаться с бедностью зданий для проживания населения. Патриотизм, как тип государственной идеологии и национальной идеи, идея избранности и великодержавности, может оправдывать страдания населения ради его же чувства гордости при осознании статуса своей страны. Отсюда практика мобилизации, которая в сочетании с предыдущим принципом о роли военного фактора, переносит потребности отдельного человека на опосредованно-коллективные, персонифицирует объединенные усилия нации на выполнении определенным человеком, лидером нации определенной задачи, являясь ли защитой от агрессора, `индустриализацией` или `демократизацией`.

Все эти черты  определяют особый русский взгляд на понятие социальной стабильности и  напряженности. Нельзя сказать, что существующее положение служит источником удовлетворения потребностей индивида, определяет ему активную роль в диалоге с властью в отстаивании своих позиций. Наоборот, очевидно, что именно такой тип политической культуры, национального самосознания менее всего способен решать текущие проблемы. Отсюда гениальная по простоте фраза Тютчева о том, что `умом Россию не понять`, отсюда слова Бердяева о том, что `историческая судьба русского народа была несчастной и страдальческой`, отсюда ссылки на то, что `земля наша велика и обильна, да порядка в ней нет`.