Субъект и объект познания

 

 

 

Субъект и объект познания

План

1. Критика как субъект  объектной дихотомии и ее ограниченность

2. Объект познания

3. Субъект познания

4. Литература

1. Критика субъект-объектной дихотомии и ее ограниченность

Критика классической субъект-объектной познавательной установки (вплоть до попытки выбросить ее за борт философии как ненужный «метафизический хлам») обусловлена в XX в. целым рядом вполне объективных причин.

Во-первых, за гипертрофированным вниманием новоевропейской философской  мысли к категориям субъекта и  объекта лежит, по мысли М. Хайдегтера, превращение человека в демиурга мира (субъект -- буквально подлежащее, «то, что в качестве основания собирает все на себя»2), который, в свою очередь, превращается в картину миру, в объект-образ, в значительной мере порождаемый интеллектом самого человека. «Определяющее для существа Нового времени скрещивание обоих процессов, превращения мира в картину и человека в субъект, -- пишет немецкий мыслитель, -- заодно бросает свет и на, казалось бы, чуть ли не абсурдный, но коренной процесс новоевропейской истории; чем шире и радикальнее человек распоряжается покоренным миром, чем объективнее становится объект, чем субъективнее, наступательнее выдвигает себя субъект, тем неудержимее наблюдение мира и наука о мире превращается в науку о человеке, в антропологию. Неудивительно, что только там, где мир становится картиной, впервые восходит гуманизм». Относительно же сущности новоевропейского гуманизма, основанного на обожествлении человеком самого себя и, как следствие, на агрессивно-потребительском отношении к природе, раньше и, пожалуй, точнее, чем М. Хайдегтер, высказывался ПА Флоренский: «Парадокс: человек хотел образовать натуралистическое миропонимание -- и разрушил природу; хотел дать гуманистическое миропонимание -- и уничтожил себя как человека». Жесткий диагноз европейской культуре, поставленный этими выдающимися мыслителями, сохраняет свою правоту и по сию пору.

В начале XXI в. стало окончательно ясно, что природа вовсе не есть пассивный объект познания и практического воздействия. Она не должна рассматриваться в качестве безликой окружающей среды, в жизнь которой человек может вмешиваться по своему произволу. Это ведет к неотвратимой гибели и природы, и самого человека. Биосферу необходимо рассматривать иначе. Она представляет собой иерархически упорядоченную целостную систему, своеобразный и исключительно сложно организованный субъект жизнедеятельности, законы существования которого есть одновременно и законы существования человеческого сообщества.

Эти глубинные закономерности гармоничного развития и оптимального функционирования природного организма  отнюдь не прозрачны для холодного  и самоуверенного научного рассудка, привыкшего понимать под ними свои собственные теоретические конструкции, извне, актом субъективного произвола, приписываемые природе. Об этой парадоксальной способности человеческого интеллекта наделять объективным существованием свои собственные идеальные порождения мы еще поговорим ниже, анализируя проблемы сознания. Подобная слепота  не может остаться безнаказанной. Еще  Ф. Бэкон, в сущности, основоположник технократической установки сознания, предупреждал последующие поколения  своих не в меру ретивых учеников, что успешно преобразовывать  природу можно, лишь считаясь с ее собственными глубинными закономерностями.

Во-вторых, человек не является абстрактным и безликим субъектом  познавательной деятельности. Он есть конкретный -- живой, чувствующий и творческий -- деятель, руководствующийся в познании вовсе не только и не столько всякими категориальными схемами и всеобщими идеями, сколько личностными целями и интересами, эмоциональными предпочтениями и мечтами. Его отношение к миру не отчужденно-объектное, а вовлеченно-соучастливое; он не противостоит познаваемой предметности, а буквально живет ею в творческом акте, как бы растворен в ней.

В-третьих, субъект-объектное понимание познавательного процесса игнорирует межличностные (как иногда говорят: субъект-субъектные) связи между людьми. Отношение челбвека к миру, в том числе и познавательное, всегда опосредствовано отношением к другим людям, и в конечном счете именно межличностные связи (отношения «я--ты» и «я--мы») являются самыми значимыми в человеческом существовании. Человек есть прежде всего эмоционально переживающее и сопереживающее, оценивающее и социально утверждающееся, а только потом уже разумно познающее существо.

В-четвертых, в классическом рационализме совершенно не учитывались  дорациональные структуры опьпа, обеспечивающие первичное -- бытийственное, т.е. неотчужденное от бытия, -- понимание себя и мира. «Когда я говорю, что первичным является бытие, -- пишет в этой связи Н.А. Бердяев -- один из самых последовательных критиков субъект-объектной дихотомии, -- то я говорю не о том бытии, которое уже рационализировано и выработано категориями разума... а о первожизни, предшествующей всякой рационализации, о бытии еще темном... Противостоит познанию как объект лишь то бытие, которое познанием до этого препарировано и рационализировано. Но сама первожизнь не противостоит познающему, ибо он в нее изначально погружен. Выбрасывание познания из бытия есть роковой плод рационалистического просвещения...».

Возникает естественный вопрос: может, следует и вправду, отталкиваясь от этих вполне здравых аргументов, избавиться от «замшелых» категорий  субъекта и объекта, как от наследия так называемого «классического»  просвещенческого рационализма, развенчанного  в современной философии? Такую  позицию можно довольно часто  встретить на страницах современных  философских трудов. Однако при внимательном анализе она предстает как  плод явного недоразумения.

 

Конечно, волевым актом  можно избавиться от терминов «субъект»! и «объект», но избавиться от предельных категориальных смыслов, в «пространстве» которых рационально осмысляется  познавательный процесс, невозможно в  принципе. Будучи отвергнутыми, они неизбежно воспроизведутся, например, в виде следующих категориальных пар: «познающий -- познаваемое» или «акт сознания -- предмет сознания». Даже сами суждения типа «субъект и объект тождественны» или «разделение на субъект и объект не верно» утверждают бытие этих категорий, ибо подразумевают некую объектность, относительно которой некто (субъект) выносит подобное суждение.

Главными источниками  недоразумений, восходящими, кстати, к] классической установке просвещенческого рационализма, являются или онтологизация категорий субъекта и объекта (отождествление их с оппозицией «человек--мир») или наделение их ценностным (аксиологическим) и психологическим содержанием (отождествление противоположностью «Я -- не-Я»). Отсюда -- совершенно неоправданные возмущения типа: «Как же можно человека превращать в безликий субъект познания?» или: «Как же можно другое живое «Я» рассматривать в виде объекта?» Отсюда же и лишенное смысла утверждение о необходимости учета субъект-субъектных отношений. Здесь везде совершенно не учитывается, что есть различные философские категории, имеющие свои области метафизического применения. Их никогда не следует валить в одну кучу. Категориальная пара «субъект--объект» представляет собой средство метафизического осмысления именно познавательного процесса. Это язык метафизической рефлексии над знанием, а не истолкования бытия или человеческого ценностного отношения к миру. Даже если гносеологические категории в таком контексте неправомерно использовались (и используются), то это еще не повод, чтобы избавляться от категорий как таковых.

Наконец, необходимо учитывать, что в реальных познавательных актах (не только художественных, философских  и религиозных, но даже и в научных) познающий и познаваемое чаще всего совпадают: художник живет  задачей воплощения эстетического  идеала, аскет-подвижник растворен  в созерцании божества, физик полностью  поглощен решаемой научной задачей. Творческий познавательный акт всегда имеет бытийственное и ценностное измерения. Однако, как бы сознание ни совпадало в нем со своим предметом, субъект-объектная дихотомия восстанавливается с железной необходимостью всякий раз, как только мы ставим своей задачей подвергнуть этот творческий акт теоретико-познавательной рефлексии.

 

Более того, субъект-объектная метафизическая исследовательская установка появляется и в том случае, если творец просто желает записать или вспомнить свой творческий опыт.

 

Таким образом, задача заключается  не в устранении неустранимых пар  гносеологических категорий «субъект»  и «объект» из ткани теоретико-познавательных исследований, а в уточнении их возможного смыслового содержания и, самое  главное, характера связи между  ними.

 

2. Объект познания

 

 

Под объектом познавательной деятельности в самом широком  смысле слова следует понимать все  то, на что направлена мысль познающего субъекта. Соответственно, не все, что  объективно существует в мире, может  быть объектом познавательной деятельности. Объект и объективная реальность -- вещи совершенно разные. Например, человек что-то не может сделать объектом познания в силу чисто исторических причин: неразвитости технических средств наблюдения, несформировавшегося методологического аппарата анализа и т.д. Так, элементарные частицы и атомные ядра, несомненно, существовали во времена древних греков, но не были предметом их анализа; точно так же и сегодня существуют такие вещи и процессы, которые мы не можем познавать в силу своей исторической ограниченности1. Вместе с тем какие-то вещи и процессы могут не являться объектом моей познавательной деятельности по причине отсутствия познавательной направленности на них. Я могу бесконечное число раз щелкать электрическим выключателем, но не иметь ни малейшего представления о том, что такое электричество. Человек, искренне и непосредственно переживающий чувство любви, может оказаться абсолютно не способным сказать что-либо вразумительное о том, чем является любовь по самому своему существу.

 

Одновременно полноправными  объектами познания являются состояния  и факты сознания (восприятия, эмоции и т.д.), атакже его различные порождения, включая те, которые не существуют в самой действительности: кентавры, черти с хвостиками, роботы из научнофантастических фильмов и даже логически невозможные образования (типа «круглого квадрата»). В принципе, всё, что только может помыслить или представить себе человек, способно стать предметом его познавательной деятельности, любые фантазии и гипотетические ситуации. Более того, способность творчески конструировать гипотетические объекты познания, даже те, которые никогда не встретятся ни в какой объективной действительности, как раз и является существеннейшей характеристикой именно человеческого познания, способного планировать возможные сценарии будущего.

 

Однако какой бы объект познания мы ни рассмотрели -- реальный (живой человек), идеальный (понятие «человек») или идеально-гипотетический (представление о человеке, способном жить 300 лет), -- везде обнаруживается нечто принципиально общее, а именно: любой объект познания представляет собой нечто трансцендентное, некую тайну, загадочное «X», относительно которого мы хотим получить знание. Даже в объектах, произвольно сконструированных нами, эта неизвестность присутствует. Мы ведь можем задать себе (и очень часто задаем) весьма интересные и важные вопросы: а как будет смотреть на мир человек, который живет 300 лет? Какова его возможная психология? Или же: а какой могла бы быть физиология и психология кентавра? Или: проявлением каких болезненных черт американского характера и американской культуры являются их навязчивые фильмы ужасов о восстании роботов в грядущей мертвенно-технотронной цивилизации?

 

Можно сделать следующий  вывод: если нечто, существующее в мире, в нашем сознании или в культуре, не является для нас таинственным, не несет в себе тайны, этого самого «X», то оно никогда и не будет  выступать перед нами в роли объекта  познавательной деятельности.

 

Одновременно объект не может  быть абсолютно трансцендентным. В таком случае он рисковал бы остаться попросту неизвестным, как бы пребывающим в состоянии гносеологического небытия типа кантовской вещи в себе. Поэтому правы те мыслители, которые признают момент имманентной бытийной связности познающего сознания со своим объектом, отсутствие непроходимой границы между ними. Это особенно относится к объектам нашего внешнего опыта. Весь процесс познания, по мысли B.C. Соловьева, как раз и покоится на том, что «познающий известным образом внутренно связан с познаваемым, находится с ним в существенном единстве». Эта интуиция первичного единства человека с миром, нашей имманентной укорененности в нем присутствует у разных мыслителей XX в. -- С.Л. Франка, М. Хай-Деггера, М. Шелера.

 

Объект познания имеет  еще одно очень важное свойство -- он не остается неизменным. Любое добытое знание об объекте раскрывает в нем новые тайны. Так, объект под названием «атом» со времен древних греков претерпел существенное гносеологическое развитие: мы теперь знаем о его внутреннем строении, весе, изотопах и т.д. То же самое можно сказать о таких объектах, как натуральный ряд чисел, электромагнитные явления, закономерности организации генома и т.д. Любой объект как бы бременится, что отражается в истории науки, которая его изучает. С особо сложными случаями мы сталкиваемся тогда, когда объект претерпевает не только гносеологическое, но и собственное развитие. Вплоть до середины XX в. считалось, что собственную историю имеют человеческое общество, культурные образования (например, язык), живые объекты (разного рода биологические виды), атакже биогеоценозы. Однако теперь -- в контексте современных синергетических исследований -- становится понятным, что и неживая природа (если только такая на самом деле есть) эволюционирует, претерпевая процесс качественных необратимых изменений. И если еще в начале века выдающийся французский физик и математик А. Пуанкаре усматривал преимущества физики по сравнению с другими науками в исторической неизменности ее предмета, то сегодня вполне серьезно обсуждаются проблемы эволюции фундаментальных физических законов.

 

Все это заново ставит принципиальный теоретико-познавательный и методологический вопрос о соотношении собственного и гносеологического развития объекта -- вопрос, который поставил и по-своему блестяще решил еще К. Маркс в «Капитале». Использованный им познавательный принцип носит название единства логического и исторического и гласит, что в теоретической системе знания собственная история объекта должна быть вскрыта в его существенных и необходимых моментах логически, но при этом необходимо опираться на историю его познания, ибо развитие идей в той или иной степени запечатлело собственную историю объекта. Одновременно именно с высоты теоретически познанного предмета становятся ясными закономерности истории его познания, и каждый мыслитель прошлого получает по заслугам.

 

Словом, теоретическая реконструкция  собственной истории объекта  опирается на историю его познания (на его гносеологическое развитие), а его гносеологическое развитие проясняется только на основании  логики собственного развития, вскрытой теоретической мыслью.

 

3. Субъект познания

 

 

На первый взгляд может  показаться, что с пониманием субъекта noзнания дело обстоит намного проще и его можно напрямую отождествить с человеческим индивидом, осуществляющим познавательный акт. Такая позиция близка нашему повседневному наивно-реалистическому опыту и наиболее распространена. Она трактует субъект в качестве так называемого психологического субъекта познания. Здесь познающий чаще всего рассматривается как пассивный регистратор внешних воздействий, стой или иной степенью адекватности отражающий объект.