Философия Аристотеля

     Природа справедливости - это общая польза, потому и не существует ни общей  для всех универсальной справедливости, ни универсально справедливой формы  правления. Самое главное - это то, что граждане сами должны решить для  себя, какие именно законы и какая именно форма правления подходит им более всего, а решив, утвердить их на практике, а утвердив, неукоснительно следовать. Вот почему Аристотель придавал такое значение публичным рассуждениям о справедливости, считая их важнейшим источником направления общества на путь общего блага. Перечисляя первоочередные задачи всякого государства, Аристотель ничего не говорит о необходимости выработки «государственной идеи». Он говорит о другом: «…но самое необходимое - решение о том, что полезно и что справедливо в отношениях граждан между собой»³².

     Аристотель  весьма точно представлял себе идеал  справедливого общества. На основании  вышеизложенного его можно описать  следующим образом: По законам в  частных делах все имеют равные права; что же касается уважения, то в общественных делах преимущество достается сообразно с тем, насколько каждый славится в том или ином отношении - не в силу поддержки какой-нибудь партии, а по способностям. Никогда также человек, способный принести пользу государству, не бывает лишен к тому возможности из-за бедности, вследствие ничтожности своего положения. Мы занимаемся также и общественными делами, как подобает свободным гражданам, и в повседневных отношениях не питаем недоверия друг к другу, не возмущаемся против другого, если он поступает так как ему нравится, не высказываем при этом досады, хоть безвредной, но все же неприятной для постороннего наблюдателя. Общительные без всякой докучливости в частных отношениях, мы избегаем противозакония в общественных делах главным образом из чувства боязни: мы повинуемся и лицам, стоящим в данный момент у власти, и законам, особенно тем из них, которые изданы в защиту обиженных, и тем, хотя и неписаным, неисполнение которых навлекает на виновных всеми признаваемый позор³³. Под этими словами, приписываемыми Периклу, вероятно, мог поставить свою подпись и Аристотель.

     Теория общей справедливости Аристотеля служит инструментом определения степени справедливости различных типов государствого устройства. Тип государства, который Аристотель не отнес бы ни к политии, ни к монархии, уже по определению не может быть справедливым, поскольку реальная власть здесь принадлежит немногим. Не отнес бы он его и к разряду аристократии, поскольку эти немногие далеко не являются лучшими. Это олигархия, власть богатых и представляет собой отклонение. Оно основывается на дружбе, а не справедливости, но дружбе низшего порядка, в которой дружба имеет место не ради ее самой, а во имя достижения каких-то низменных целей. Вот почему взаимные подношения выступают здесь главной политической силой. В числе конкретных несправедливостей Аристотель, вероятно, указал бы на следующие.

       Чрезмерная поляризация богатства  и бедности, отсутствие среднего  класса. Аристотель считал, что она  недопустима. Как будто следуя  советам Аристотеля, уже два наших олигарха подверглись не так давно остракизму. Аристотель одобрил бы действия тирана, изгнавшего одних олигархов и поделившего их собственность между другими, более преданными. «Итак, ясно, что при тех видах государственного устройства, которые представляют собой отклонения, остракизм, как средство, выгодное для них, полезен и справедлив; но ясно и то, что, пожалуй, с общей точки зрения остракизм не является справедливым»³⁴ .

     - Принадлежность политической власти  не лучшим, а худшим представителям общества.

     - Распределение общественных должностей  отнюдь не по заслуге, а по  иным критериям (личная преданность,  родственные связи, взятка).

     - Отсутствие принципа равенства  в частном обмене вообще и  экономическом в частности. Торжество  "плеонексии" в смутные времена разграбления национальных богатств.

     - Несоблюдение принципа пропорциональности  в воздаянии, в частности в  наказании преступников.

     - Широкая распространенность и  ненаказуемость порока "hubris" (поругание)  среди «сильных»  по отношению к остальным.

     - Отсутствие добродетельных государственных  мужей, пекущихся об общественной  справедливости более, чем о  своем личном благе.

     - Отсутствие законов (например, о  налогах), которые не позволяют  «должностным лицам наживаться».

     Все это свидетельствует о попрании гражданских прав как в плане разделяющей, так и в плане уравнивающей справедливости. Стагирит был бы весьма удивлен, узнав, что в этом обществе еще не произошли восстание и смута, поскольку власти здесь других принуждают делать справедливое, а сами не желают.

2.2 Правовые аспекты жизни общества

     Исходя из того, что «существует закон частный и закон общий» Аристотель общим считает «тот закон, который признается всеми людьми, хотя он и не написан»³⁵. Естественным общий закон называется потому, что «есть нечто справедливое и несправедливое по природе, общее для всех, признаваемое таковым всеми народами, если даже между ними нет никакой связи и никакого соглашения относительно этого»³⁶. Следующей важной характеристикой общего закона является его сообразность с природой, а значит, и неизменность. «Правда и общий закон сообразны с природой, а писаные законы изменяются часто»³⁷.

     Общие неписаные законы бывают двух родов: «одни из них имеют в виду крайние проявления добродетели и порока… например, признательность по отношению к благодетелям, воздаяние добром за добро, помощь друзьям и т. п. Другие же из неписаных законов восполняют недостатки частного писаного закона, так как правда, относясь, по-видимому, к области справедливости, есть то, что справедливо вопреки писаному закону»³⁸. Из данного положения следует, что Аристотель различает сферу, которую мы сегодня определили бы как сферу морали (здесь действует один род неписаных законов), и сферу юридическую (где действуют другой род неписаных законов и законы полисные). Но в обеих сферах действуют естественные законы — выделение высших моральных законов в сферу религии произойдет в христианстве.

     Воздаянием  за несоблюдение или соблюдение неписаных  законов первого рода (относящихся  к сфере морали) служат порицания  и похвалы, бесчестие и почести, изъявление общего уважения. Следовательно, данная часть законов не обеспечена государственным принуждением в отличие от писаных законов. При этом, по мнению философа, «[большую важность получает поступок], нарушающий неписаные законы, потому что человек, обладающий лучшими нравственными качествами, бывает справедлив и без принуждения, а писаная правда имеет характер принуждения, чуждый неписаной». О принудительной силе полисного закона Аристотель пишет и в «Никомаховой этике»: «Закон же имеет принудительную силу, поскольку является суждением, основанным так или иначе на рассудительности или уме»³⁹. В «Политике» Аристотель вновь указывает, «что законы, основанные на обычае, имеют большее значение и касаются более важных дел, нежели законы писаные».⁴⁰

     Неписаный естественный закон выше закона писаного. Судья может и должен обращаться к неписаному закону, когда он видит  недостатки писаного закона. Справедливость определяется прежде всего на основании  неписаного закона, в том числе  вопреки закону писаному. Поэтому в рекомендациях по выбору наилучшей линии защиты в суде Аристотель в «Риторике» предлагает прибегнуть к использованию общего закона. «Очевидно, что когда писаный закон не соответствует положению дела, следует пользоваться общим законом как более согласным с правдой и более справедливым»⁴¹.

     В «Никомаховой этике» Аристотель также  пишет о том, что правосудие в  государстве основано либо на законах  государства, либо оно является естественным. «Государственное право[судие] частью естественно, частью — узаконено; оно естественно, если повсюду имеет одинаковую силу и не зависит от признания и непризнания [его людьми]. Но если изначально не важно, так [поступать] или иначе, а тогда важно, когда это [уже] установлено… — то [перед нами] узаконенное [право]»⁴². Ранний перевод (Э. Радлова) звучит несколько иначе: «…политическое право — частью естественное — частью условное»⁴³. Это положение из «Этики» Аристотеля приводит исследователей к своеобразному выводу о политической природе естественного права. Такое утверждение основано на неправомерной перестановке понятий. Аристотель говорит лишь о том, что государственное правосудие осуществляется частью на основе естественных законов (поэтому оно естественно), а частью — на основе законов полиса (поэтому оно «узаконено»). Это значит, что естественный закон и закон государства составляют две части действующего в полисе законодательства.

     О несовпадении правосудия (неправосудия) на основе естественного закона и  закона полиса Аристотель пишет и  далее: «…если в неведении [тех или иных обстоятельств] человек [кого-то] осудил, он не поступает неправосудно с точки зрения узаконенного правосудия и суд его не неправосудный, но в каком-то ином смысле этот человек все же неправосудный, ибо законное правосудие и первичное — разные вещи». Правда есть «то, что справедливо вопреки писаному закону»⁴⁴.

     Вообще, в «Никомаховой этике» Аристотель решает проблему соотношения природы и  закона тоньше, чем в «Риторике». «Иные считают, — пишет он, —  узаконенными все [виды права], ибо природное неизменно и повсюду имеет ту же силу; так, например, и здесь, и в Персии огонь жжется; однако как меняется то, что [считается] правосудным, видят [своими глазами]. В таком виде это [мнение] не[верно], но в известном смысле может быть [верно]. Для богов во всяком случае [изменчивость], видимо, совершенно исключена, а для нас, хотя и возможно нечто [правое] от природы, все это, однако, изменчиво, и вместе с тем одно существует от природы, другое — не от природы»⁴⁵. В приведенном отрывке, как и во всей «Никомаховой этике», Аристотель не использует понятие «закон» для характеристики «природного».

     Более того, философ считает необходимым  отметить определенное отличие природных  законов (на примере свойства огня) от природных законов, связанных  с деятельностью человека. Если для первых изменчивость исключена, то для вторых изменчивость возможна. Вместе с тем, считает Аристотель, некоторая изменчивость не отрицает природного характера этих законов. Различить, где законы полиса, а где — «природное», вполне возможно: «Какое [право] от природы, а какое по закону и уговору, если речь идет о том, что может быть и так, и иначе, и при условии, что и то и другое подвержено изменениям, также ясно; и для других вещей подходит такое же разграничение. В самом деле, от природы сильней правая рука, но все-таки всем можно стать с двумя правыми руками».

     В «Большой этике» рассматриваемый вопрос изложен понятнее. «Справедливость  может быть природная и установленная  законом. Однако не надо понимать этого  так, будто в [первом случае] не бывает никаких перемен. Ведь и с вещами, существующими от природы, происходят изменения. Скажем, если бы мы постоянно упражнялись в бросании левой рукой, обе наши руки стали бы правыми. Но по своей природе левая рука — это левая, и правая все равно лучше, чем левая, в силу своей природы, хотя бы мы все делали левой рукой как правой. Из-за этих перемен вещи не перестают быть по природе тем, что они есть. И если в большинстве случаев и большую часть времени левая рука остается левой, а правая — правой, это у них от природы»⁴⁶.

     Пример  с руками очень нагляден. Левая  рука может действовать как правая, но от этого она не перестает быть левой. Также обстоит дело и со справедливым от природы. Если при нашем  обращении с ним оно изменяется, это не значит, что нет справедливого от природы. Оно есть. Остающееся в большинстве случаев справедливым, видимо, и есть справедливое от природы. То, что мы сами положим и признаем справедливым, становится после этого таковым, и мы называем его справедливым по закону. Справедливое от природы выше справедливого по закону, однако, исследуем мы гражданское справедливое, а оно существует по закону, а не от природы⁴⁷.

     Таким образом, мы получаем ответ на вопрос о том, насколько естественный закон  применительно к человеческому  поведению является абсолютным и безусловным. В соответствии с общим характером своей системы Аристотель соглашается с природной определенностью человеческого поведения. Законы природы имеют общеобязательный, но не безусловный характер. Они могут быть скорректированы, но опять-таки не абсолютно. В той части, которая касается человеческого поведения, человек отчасти может преодолеть ограничения природы, не отменяя при этом самих ее законов.

     Еще один важный вопрос — коллизия внутри общих законов. Решение Аристотеля как всегда свободно от догматизма. Это можно видеть на примере отношений займа. По общему правилу, «долг следует вернуть, но, если это даяние перевешивают нравственно прекрасное или необходимое, следует отклониться в их сторону».

     Частный закон — закон полиса, действующий внутри данного государства: «Частным я называю написанный закон, согласно которому люди живут в государстве». Этот закон, «который установлен каждым народом для самого себя; этот закон бывает писаный и неписаный».

     К неписаным частным законам относятся обычаи. При этом «законы, основанные на обычае, имеют большее значение и касаются более важных дел, нежели законы писаные, так что если какой-нибудь правящий человек и кажется более надежным, чем писаные законы, то он ни в коем случае не является таковым по сравнению с законами, основанными на обычае».

     Вместе  с тем, по твердому убеждению Аристотеля, «хорошо составленные законы должны, насколько это возможно, все определять сами и оставлять как можно  меньше произволу судей».

     Обоснованию преимущества закона перед судейским усмотрением Аристотель посвящает немало аргументов. «Во-первых, — пишет он, — …легче найти одного или немногих, чем многих таких людей, которые имеют правильный образ мыслей и способны создавать законы и изрекать приговоры. Кроме того, законы составляются людьми на основании долговременных размышлений, судебные же приговоры произносятся на скорую руку, так что трудно людям, отправляющим правосудие, хорошо различать справедливое и полезное. Самая же главная причина заключается в том, что решение законодателя не относится к отдельным случаям, но касается будущего и имеет характер всеобщности, между тем как присяжные и судьи изрекают приговоры относительно настоящего, относительно отдельных случаев, с которыми часто находится в связи чувство любви или ненависти и сознание собственной пользы, так что они [судьи и присяжные] не могут с достаточной ясностью видеть истину: соображения своего собственного удовольствия и неудовольствия мешают правильному решению дела»⁴⁸. Судье нужно предоставить решение вопроса о том, совершился ли известный факт, или нет, во всем остальном судье нужно предоставлять как можно меньше простора.