Он  полагает,  что  в  таком случае  государство перестает быть государством, так  как  оно  по природе  своей  есть  некое множество. Если же  оно  стремится  к единству, то в таком случае из государства образуется семья, а  из семьи   -   отдельный  человек:  семья,  как  всякий   согласится, отличается большим единством, нежели государство, а один человек - нежели семья¹⁹. То есть иными словами, здесь проводится мысль о недопустимости унификации государственной жизни: тут мы  напомним,      в античности государство, то есть политическое и общественное нераздельны  -  почти  следуя логике Аристотеля,  считавшего,  что государство  возникло вначале, как семья, семьи затем объединились как   селение,  а  несколько  селений  есть вполне   завершенное государство,  и  есть,  как он пишет, оно,  то  есть  государство, возникло  ради,  и,  следует думать, посредством  потребностей жизни,  то,  пресловутая унификация убивает  эти  потребности.  Мы склоняемся  именно  к  такому выводу, и он  вполне  согласуется  с выводом  Аристотеля,  что  осуществление  единства  привело  бы  к уничтожению  государства. Подчеркнем:  при  этом  он  не  отрицает стремление  к  объединению и общению людей, но полагает,  что  это возможно путем воспитания.

     Надо  внедрить добрые нравы философией и законами, а не пользоваться платоновскими средствами. Дело в  том, что  Аристотель,  как и Платон, ставит главной  целью  государства счастливую  жизнь и, что почти одно и то же, благую. Но  средства, которые  они предлагают для достижения такой цели, различаются.  С этой  точки  зрения интересно рассмотрение Аристотелем  вопроса  о том,  под какой властью полезнее находиться - под властью  лучшего мужа  или  под властью лучших законов? «Конечно, пишет  Аристотель, найдутся  люди,  которые будут считать, что лучше  находиться  под властью   лучшего  человека,  чем  лучших  законов,   ибо   законы устаревают быстро и нельзя рабски придерживаться буквы закона»²⁰. Сам философ считает, что лучший муж должен быть законодателем и должны быть законы, которые теряют свою силу, когда они извращаются.

     Один человек  ошибается  чаще,  чем масса. Последняя  менее  подвержена порче.  Аристотель дает интересное определение массы: «Под  массой же  следует  разуметь свободнорожденных ни в  чем  не  поступающих вопреки  закону,  за  исключением только тех  неизбежных  случаев, когда  закон оказывается недостаточным»²¹. Иными словами,  здесь проводится  мысль о безусловной важности закона как для правителя, так  и  для  подчиненных. Совершенно не случайно, что  лучший  муж должен   быть  законодателем  -  очевидно,  что  тогда  он  сможет устанавливать лучшие законы.

2. Аристотель о соотношении социальной и правовой сторон общественной жизни

2.1. Механизмы социального  регулирования общественной жизни.

     «Никомахова этика» недвусмысленно указывает на различие двух видов справедливости: общей и частной. Однако их неясное определение оставляет возможность различных толкований. Учитывая, что справедливость для Аристотеля есть прежде всего субъективная добродетель, различие общей и частной справедливости можно понимать как различие мотивов деятельности или как различие субъектов деятельности. Большинство исследователей придерживается мотивационной интерпретации. Как считает В.Харди: «Раскрывая Аристотелевскую доктрину справедливости, общей справедливостью обыкновенно называют справедливость в смысле следования закону, справедливость в смысле равенства и честности - частной справедливостью»²².

     Если  следовать в русле этого понимания, то общая справедливость есть добродетель, заключающаяся в следовании закону, а несправедливость есть нарушение закона. Частная справедливость предполагает бескорыстие и признание себя равным в отношениях с другими людьми. Соответствующий порок частной несправедливости означает своекорыстие (pleonexia) и неравенство с другими людьми. В качестве доказательства обычно приводят слова Аристотеля: «…неправосудность [в узком смысле] обращена на почесть, имущество, безопасность, или то, что (будь у нас одно слово) охватывает это все и что [возникает] при удовольствии от наживы; а другая [неправосудность] обращена на все, с чем имеет дело добропорядочный»²³. A.Вилльямс посвятил статью критике непоследовательности, которая возникает в случае подобной интерпретации. Можно нарушать закон и быть своекорыстным одновременно, можно быть своекорыстным, не нарушая закона. Можно нарушать закон, не будучи своекорыстным. В свою очередь закон может быть несправедлив. К тому же своекорыстие - весьма туманный признак. В особенности трудно увязать два известных аристотелевских вида частной справедливости только со своекорыстием.²⁴

     В соответствии с другим возможным  толкованием различие общей и  частной справедливости это различие субъектов деятельности. Частная  справедливость в этом случае связана  с деятельностью государства, точнее, его должностных лиц. Общая - с деятельностью любого другого человека. Эта точка зрения опирается на ту часть текста, где частная справедливость называется правом. В этом случае два вида частной справедливости предстают перед нами как два вида права. Этой точки зрения придерживается С.Ф.Кечекьян: «Если один ее вид (частной справедливости) охватывает главным образом область гражданского и уголовного права (сделки, возмещение вреда, наказание), то другой ее вид охватывает область государственно-политической жизни. Справедливость в обоих своих видах неразрывно связана с государством»²⁵.

     Распределяя ограниченные блага, государство поощряет государственное служение индивидов  и признает их заслугу в этом служении. Во всех иных случаях государство  уравнивает индивидов и карает всякое проявление несанкционированного неравенства в свободных отношениях обмена и воздаяния. Тем самым оно поддерживает общество в состоянии гармонии и предотвращает возможную «войну всех против всех». Подчеркивая эту мысль, Аристотель так пишет о частной справедливости: «Понятие справедливости связано с представлением о государстве, так как право, служащее мерилом справедливости, является регулирующей нормой политического общения» .

     Аристотеля  совершенно не интересовали проблемы справедливости по отношению к рабам  и женщинам, но это не означает, что этот предмет справедливости отсутствовал. Он отсутствовал только для определенных слоев греческого общества. Анализируя тексты Аристотеля (Никомахова и Большая Этика), можно прийти к выводу, что его предмет весьма отличен от предмета социальной справедливости.

     Аристотеля  мало интересует конечный результат  распределения благ в обществе. Совершенно не волнуют его проблемы справедливости, выходящие за пределы отношений  политических, например отношения гражданина и раба, гражданина и его домочадцев. Аристотель равнодушен к проблеме гарантирования равенства шансов и тем более результатов в общественном соревновании по поводу получения ограниченного количества общественных благ. Предмет справедливости для него - это добродетель граждан, проявляющаяся в отношениях друг с другом по поводу свободного обмена благами и услугами, и добродетель должностных лиц государства, проявляющаяся в распределении благ и судопроизводстве. Так в Большой Этике он прямо говорит об этом: «Справедливость, которую мы исследуем, - это гражданская справедливость, то есть она больше всего сводится к равенству (ведь граждане это своего рода общинники и по природе стремятся к равенству, но различаются нравом), в отношении же сына к отцу и слуги к господину нет, как нам кажется, ничего от такой справедливости. Ведь [нет ничего от такой справедливости и в отношениях] ко мне моей ноги или моей руки, равно как и любого из моих членов. Таково, по-видимому, и отношение сына к отцу. Сын - это как бы некая часть отца, пока он не встанет в разряд взрослых мужчин и не отделится от отца. Тогда он уже равен и подобен отцу. Именно таковыми стремятся быть граждане. По той же причине нет ничего от справедливости в отношениях слуги к господину. Слуга - это нечто, принадлежащее господину. Если и существует для него справедливое, то это домашнее справедливое по отношению к нему. Мы же исследуем не такое справедливое, а гражданское. Гражданское справедливое состоит, по-видимому, в равенстве и подобии. Однако к гражданскому справедливому близко справедливое, бывающее в общении между мужем и женой. Жена ниже мужа, но очень близка ему и в наибольшей мере причастна его равенству, поэтому жизнь их близка к общению, которое имеет место среди граждан, и выходит, что справедливое в отношениях между женой и мужем преимущественно перед другими [видами справедливости] есть [справедливое] гражданское. Итак, поскольку справедливое - это то, что находит себе место в общении людей внутри государства, справедливость и справедливый человек имеют отношение к гражданскому справедливому».²⁶

     Тем не менее, общая интуитивная основа (то, что мы назвали вненормативным основанием) понятия справедливости, которая сложилась уже в работах Аристотеля, остается в общем и целом неизменной для всей последующей западной политической философии и культуры.

     В числе распределяемых, обмениваемых и воздаваемых благ и зол Аристотель называет деньги, товары и собственность, политическую власть, права и обязанности, общественные должности, безопасность, наказания и общественное признание. Каждое из них составляет свою особую сферу, и Аристотель нередко весьма глубоко характеризует специфику движения каждого из них. При этом необходимо помнить, что Аристотель не признает универсального принципа справедливости и потому каждое конкретное общество вольно выработать свой справедливый способ распределения и обмена для каждой конкретной сферы. Так в политии политическая власть должна принадлежать всем в равной степени, в аристократии лучшим, а в монархии одному наилучшему.

     Принцип распределения общественных должностей, по его мнению, должен быть единым для всех политических форм - заслуга. Деньги, товары и собственность есть для него предмет свободного обмена и не подлежат перераспределению государством, хотя Аристотель и опасался чрезмерного накопления богатства с одной стороны и чрезмерной нищеты с другой. Слишком богатые, по его мнению, должны просто подвергаться в случае необходимости остракизму и насильственно изгоняться, причем не потому только, что они составляют политическую угрозу, но потому, что вид их роскоши оскорбителен для большинства.

     Обмен, в том числе и товарообмен, должен строиться на основе равенства, если речь идет об отношения равных граждан, исключая обман и насилие, и именно в этой сфере государство  должно в случае необходимости вмешаться. При этом сфера домашней справедливости остается недосягаемой для закона.

     Воздаяние должно осуществляться равной или неравно-пропорциональной мерой. Аристотель осуждал слишком  кровавую месть и применение неравной меры в воздаянии между равными. Но в воздаянии между неравными должна действовать норма разделительной, а не уравнительной справедливости. Общий принцип теории наказания Аристотеля заключался в принудительной компенсации невольного вреда и применения принципа карающей справедливости при нанесении вреда неравному или преступлении преднамеренном.

     Аристотель  хорошо понимал смысл справедливости в обществе. «Вообще повсюду причиной возмущений бывает отсутствие равенства, коль скоро ему не соответствует действительное неравенство, ведь и пожизненная царская власть есть неравенство, если она имеется среди равных. И возмущения поднимаются вообще ради достижения равенства»²⁷.

     Отсутствие  справедливости ввергает общество в  состояние изнурительной войны  всех против всех и невыгодно в  конечном счете никому. Напротив, справедливость выгодна всем. Государственным благом является справедливость, т.е. то, что служит общей пользе. Как видим, в справедливости Аристотеля нет ничего потустороннего или метафизического. Справедливость есть не более чем общее средство осуществления каждым его добродетели.

     Однако  это не значит, что справедливость утверждается в обществе автоматически. Аристотель был не чужд идее социальной инженерии и полагал, что возможно сознательное совершенствование общества в русле справедливости. Несправедливость такого положения дел, когда одна часть граждан чрезмерно благоденствует, а другая пребывает в нищете, может быть исправлена. Для этого государство должно «…либо сблизить неимущих с состоятельными, либо усилить средних граждан - последнее средство ведет к прекращению внутренних распрей, возникающих на почве неравенства»²⁸.

     Однако  есть одно небольшое препятствие  подобным реформам. Только разумные люди в состоянии оценить плоды  сотрудничества, основанного на справедливости. «У дурных же, напротив, не может быть единомыслия (основанного на справедливости), разве только самую малость, так же как друзьями они могут быть [в очень малой степени], потому что, когда речь идет о выгодах, их устремления своекорыстны, а когда о трудах и общественных повинностях, они берут на себя поменьше; а желая этого для самого себя, каждый следит за окружающими и мешает им, ибо, если не соблюдать [долю участия], общее [дело] гибнет. Таким образом происходит у них смута: друг друга они принуждают делать правосудное, а сами не желают»²⁹ .

     Аристотель весьма близко подходит к той проблеме, которая известна в современной теории игр под названием проблемы «зайцев». Кооперация выгодна всем, но выгода отдельного индивида от «безбилетного проезда» и уклонения от кооперации может быть весьма велика. Есть основания полагать, что одна лишь рациональность, лишенная поддержки морали, вряд ли справится с задачей наставления «дурных» на путь справедливости. Этика Аристотеля, собственно говоря, и есть ни что иное, как моральный аргумент и инструмент морального (а не только рационального) воспитания граждан в русле справедливости, которая, будучи утверждена, становится общим благом.

     Тем не менее, Аристотель понимал, что справедливость это редкое и прекрасное качество и не слишком уповал на силу моральных аргументов, зная, что большинству людей по природе свойственно подчиняться не чувству стыда, а страху и воздерживаться от дурного не потому, что это позорно, но опасаясь мести³⁰. По этой причине политическое общество нуждается в справедливых законах, распределяющих поощрение и наказание. Не забывает Аристотель и о главном направлении деятельности законов: «Но самое главное при всяком государственном строе - это посредством законов и остального распорядка устроить дело так, чтобы должностным лицам невозможно было наживаться»³¹ .