Стилистика английского

Аналогичным образом продолженные формы настоящего, прошедшего и будущего нередко употребляются в случаях, когда по характеру действия следовало бы употребить неопределенную форму.

Й Продолженные формы более эмоциональны. Они могут вы­ражать мимолетное раздражение собеседников. В уже упоминав­шемся разговоре Руфи и Джорджа Диллона эмоциональность этой сцены выявляется многими лингвистическими чертами, в том числе употреблением видо-временных форм глагола:

Ruth:         You're burning yourself out. And for what?...

George: You don't even begin to understand — you're no different from the rest. Burning myself out! You bet I'm burning myself out! I've been doing that for so many years now — and who in hell cares?

Продолженная форма употребляется здесь для действий, рас­крывающих характер персонажа и далеко не безразличных для говорящего.

Настоящее продолженное употребляется в разговоре также для выражения удивления, недоверия, возмущения словами собеседника, причем может использоваться повтор: Burning myself out! You bet I'm burning myself out! Сравните также: Everybody's being so damned considerate (I. Shaw. The Young Lions).

Джимми Портер негодует на то, что ему приходится торго­вать в ларьке:

Jimmy: One day when I'm no longer spending my days running a sweet-stall, I may write a book about us all.

(J. Osborne. Look Back in Anger)

Экспрессивность возникает здесь одновременно и на лек­сическом и на грамматическом уровнях. Экспрессивно уже само сочетание to spend one's days; экспрессивно и употребление продолженной формы, которая по ситуации необязательна.

Если ирония и недовольство выражаются переспросом, вопросительная форма сочетается со специальной интонацией: You're not really suggesting that... are you? You're not trying to convince me that...?

Негодование выражается имитацией недоверия. Слушатель делает вид, что не может поверить своим ушам.

Коннотативность видо-временных форм зависит от контекста.

Иногда продолженная форма благодаря своей эмоциональ­ности оказывается более мягкой и вежливой, чем простое на­стоящее. Добрая миссис Элиот мягко говорит: I'd better show you the way. He's not feeling so good today.

Все рассмотренные случаи транспозиции имели эмоциональ­ную выразительность, но транспозиция может также иметь и функционально-стилистический характер. В речевой характери­стике героев может встретиться характерное для просторечия употребление формы I, he, we ain't или I says, и это при рас­сказах об уже минувших событиях; или форма единственного числа has, is, was при подлежащем во множественном числе: Times has changed. Транспозиция может быть двойной, т.е. ка­саться форм и времени и числа, или одинарной — только вре­мени, только лица.

Например (в той же пьесе):

Josie:        Well, I'm doing it, aren't I? или:

Percy:       ...But what about me? I'm going to look a proper bloody fool, aren't I?

В последнем примере интересно отметить, что Перси спер­ва в соответствии с литературной нормой употребляет обычную форму первого лица единственного числа, а в альтернативной части вопроса — форму множественного числа are.

Для перфектной формы глагола в просторечии характерен пропуск вспомогательного глагола: You done me a hill turn: you done me hout of a contrac (B. Shaw). В глаголах, где форма второ­го причастия совпадает с формой прошедшего времени, это ведет к омонимии и даже слиянию перфекта и имперфекта.

Различные функции могут иметь в художественном тексте архаичные глагольные формы. Они могут создавать колорит от­даленной эпохи или придавать торжественно-возвышенную ок­раску, или, напротив, соответствовать просторечию, посколь­ку эти старые формы сохранились в диалектах.

Для глагола в этом плане важны ставшие архаичными уже в XVII в. формы 2-го лица единственного числа настоящего вре­мени на -st: dost, knowest, livest, hast; -th — для 3-го лица един­ственного числа: doth, knoweth, liveth; и в прошедшем време­ни: hadst, didst.

Грамматические формы сами по себе не отличаются образно­стью, но могут получить ее при повторе. Подобно тому как слово не равно самому себе в эмоционально-экспрессивном отноше­нии, если оно повторено несколько раз, так и грамматические формы получают стилистическую значимость при повторении и вообще при необычном распределении. В рассматриваемой нами сфере глагола особенно интересно в связи с этим обра-

тить внимание на глаголы и глагольные формы с модальным значением. Понятно, что модальные значения особенно важны для стилистики уже потому, что передают отношение говоря­щего к сообщаемому: усиленное утверждение, вопрос, сомне­ние, отрицание, желательность, долженствование и т.д. Как модальные глаголы can, may, must, ought, shall, will, так и мо­дальные частицы just, only и модальные слова заслуживают при толковании текста самого пристального внимания.

Для того чтобы уяснить себе это, рассмотрим только один частный, но достаточно характерный случай, а именно упот­ребление shall в настойчивом утверждении. Заглавие стихотво­рения Д. Томаса And Death Shall Have No Dominion выразитель­но формулирует его основную тему. Это спор поэта со смертью. Стихотворение состоит из трех строф, по девять строк каждая. Предложение And death shall have no dominion повторяется и в начале, и в конце каждой строфы. Такой кольцевой повтор вы­деляет основную мысль стихотворения и подчиняет ей архитек­тонику целого, так что все остальное становится развитием этой мысли. Мы рассмотрим только первую строфу. В ней говорится, что после смерти человек сливается с природой. Как бы ни было трагично положение человека в момент смерти, эта трагедия будет преодолена: безумным будет возвращен разум, а утонув­шие поднимутся из глубин. Смерть не властна над ними — они будут жить в новой форме бытия. Трактовка смерти здесь не мистическая, а философская. Поскольку человек рассматрива­ется как часть природы, он не исчезает бесследно. Рождение и смерть человека суть формы слияния его с природой. Сложно переплетающиеся образы первой части строфы раскрывают единство рождения и смерти.

AND DEATH SHALL HAVE NO DOMINION

And Death shall have no dominion.

Dead men naked they shall be one

With the man in the wind and the west moon;

When their bones are picked clean and the clean bones gone,

They shall have stars at elbow and foot;

Though they go mad they shall be sane,

Though they sink through the sea they shall rise again;

Though lovers be lost love shall not:

And death shall have no dominion.

Глагол shall, как известно, не чисто модальный. Древне­английский глагол sceal означал долженствование. В современ­ном английском shall употребляется в качестве вспомогатель­ного глагола будущего времени и, как правило, сохраняет мо­дальность, будучи употреблен в будущем времени не для пер­вого лица. Однако это правило соблюдается не очень строго. В приведенной строфе shall повторено восемь раз и тем самым дано крупным планом, получает большую экспрессивность и актуализирует все заложенные в нем модальные возможнос­ти. Строфа похожа на пророчество и торжественное обещание. Особое распределение в контексте наделяет shall высокой эк­спрессивностью, и выражаемое им долженствование и настой­чивое утверждение доминируют в этом стихотворении с боль­шой силой.

Экспрессивность этого shall поддержана богатой конвер­генцией. Помимо повторов, назовем анафорические парал­лельные конструкции в шестой, седьмой и восьмой строках и антитезу светлого и мрачного (сравните антонимы: mad :: sane, sink :: rise).

§ 7. Наречия и их стилистическая функция

Общих исследований стилистических функций наречий в литературе пока нет, но существуют интересные частные наблю­дения.

Так, Н.С. Бухтиярова, опираясь на данные других авторов — лингвистов и литературоведов, сравнивает использование лек-сико-семантических вариантов слова now в научной и художе­ственной прозе1. В научных текстах now служит средством связи в ходе логического рассуждения. Оно может означать далее, итак, в данной работе, в последующем, ниже.

В книге Н. Винера находим следующий пример подобного употребления: «Now there is no normal process except death which completely clears the brain from all past impressions; and after death it is impossible to set it going again».

яВ художественной литературе now может играть большую роль в создании временного плана повествования. Вслед за МО. Мендельсоном и В. Кожиновым Н.С. Бухтиярова иссле­дует функцию now в романе Э. Хемингуэя «По ком звонит колокол» и трактует now как метроном драматического дей­ствия романа. Вся жизнь героя до выполнения задания как бы подчинена этому основному моменту now. К этому следует добавить, что now вообще одно из излюбленных ключевых слов Э. Хемингуэя, для произведений которого характерно сложное переплетение временных планов настоящего, про­шедшего и будущего, как и в следующем примере из расска­за In Another Country.

Another boy who walked with us sometimes and made us five wore a black silk handkerchief across his face because he had no nose then and his face was to be rebuilt. He had gone out to the front from the military academy and been wounded within an hour after he had gone to the front line for the first time. They rebuilt his face, but he came from a very old family and they could never get the nose exactly right. He went to South America and worked in a bank. But this was a long time ago, and then we did not any of us know how it was going to be afterward. We only knew then that there was always the war, but that we were not going to it any more.

Текст насыщен наречиями и темпоральными словосочета­ниями. Наречие then (в то время) подчеркнуто отделяет вре­мя повествования от времени, в котором происходит действие самого рассказа. Сложное переплетение того, что было до и после, создаваемое в этом отрывке взаимодействием осуществ­ляющего ретроспекцию then и наречий afterward, always, not any more и видо-временными формами глагола, играет важную роль в передаче психологического состояния героев и описа­нии их судьбы. Пять молодых раненых офицеров оказались на переломе между прошлым и будущим. В прошлом — искалечив­шая их война. Война тогда еще шла, но они в ней участвовать Уже не могли. Будущее — неопределенно и тревожно: как все будет потом (afterward), они не знали. Другими словами, в отра­жении нескольких временных пластов читатель видит судьбу Потерянного поколения. Особо, но уже в лексикологическом Плане следует остановиться на наречии never. На первый взгляд Может показаться, что оно десемантизировано и темпоральное Значение вытеснено экспрессивным. ЛСВ имеет разговорную

стилистическую коннотацию. Контекст как будто подтвержда­ет это: they could never get the nose exactly right (никак не мог­ли добиться нужной формы). Однако, привлекая более широ­кие контекстуальные указания, читатель видит, что сохраня­ется и прямое значение с присущими ему ассоциациями без­надежности.

В заключение главы о морфологических стилистических сред­ствах необходимо отметить, что этой проблематике до сих пор должного внимания не уделялось. Между тем современное пред­ставление о языке как о многоступенчатой иерархической сис­теме, все уровни которой тесно взаимосвязаны, требует комп­лексного исследования затронутых в этой главе вопросов.

СИНТАКСИЧЕСКАЯ СТИЛИСТИКА

§ 1. Общие замечания

Предметом синтаксиса является, как известно, предложение и словосочетание. Для стилистики декодирования важно учесть все то, что установлено на этом уровне лингвостилистикой, литературоведческой стилистикой и традиционной риторикой и поэтикой, например описание риторических фигур.

В этой главе будут рассмотрены лингвистические вопросы синтаксического уровня. Сюда относится синтаксическая сино­нимия, т.е. передача приблизительно одинаковой предметно-логической информации разными синтаксическими конструкци­ями с разной функционально-стилистической и экспрессивной окраской и коннотациями. Сравните, например, глагольные и безглагольные побудительные предложения: Step in here! — In here! Wait a moment! — Just a moment!

Стилистический эффект основан на установлении синони­мии разных типов синтаксических конструкций, из которых одна, с традиционным использованием синтаксических связей, нейтральна, а другая, с переосмыслением их, — экспрессивна и эмоциональна. Например, экспрессивно-ироническое выраже­ние отрицания возможно в предложениях утвердительных или вопросительных по форме.

«But why should two people stay together and be unhappy?» the barmaid was saying. «Why? When they can get a divorce and be happy?» «Because marriage is a sacrament,» replied the stranger. «Sacrament yourself!» the barmaid retorted contemptuously.

(A. Huxley. Point Counter Point)

Первых два риторических вопроса соответствуют утвержде­нию: людям несчастливым в браке следует развестись. Последнее

восклицание экспрессивно-отрицательно и выражает презрение к доводу собеседника.

Каждому функциональному стилю свойственны свои особен­ности синтаксических построений, свои типичные конструкции, которые вводятся в художественное произведение и взаимодей­ствуют в нем со специальным стилистическим эффектом. Для разговорной речи, например, характерны избыточность синтак­сического построения, перераспределение границ предложения, эллиптические предложения, смещенные конструкции, в кото­рых конец предложения дается в ином синтаксическом строе, чем начало, и, наконец, обособленные друг от друга элементы одного и того же высказывания. Все эти черты используются для передачи прямой речи: Boy, did I gallop! With those three sons of Africa racing after me and hissing! (K. Machines. Absolute Beginners).

Полуотмеченные структуры (см. с. 136—151) a grief ago пред­ставляют собой другой частный случай расхождения между си­туативно обозначающим и традиционно обозначающим. Их сле­дует отличать от случаев транспозиции, где одна существующая в языке структура заменяется другой, также существующей, но характерной в другом употреблении или значении. Так же, как в морфологии, транспозиция в синтаксисе создает дополнитель­ные коннотации. В морфологии, например, первое лицо мно­жественного числа может быть употреблено в значении перво­го лица единственного числа, создавая разные коннотации. Та­кова функционально-стилистическая коннотация королевского «мы» в знаменитом We are not amused королевы Виктории. По­добным же образом и в синтаксисе одна форма может употреб­ляться в значении, обычно присущем другой форме. Ритори­ческий вопрос, например, является по смыслу эмфатическим утверждением или отрицанием: Men will confess to treason, murder, arson, false teeth or a wig. How many of them will own up to a lack of humour? (F. Colby. Essays). Вопросительная форма под­черкивает уверенность автора в том, что в отсутствие чувства юмора сознаться никто не захочет. Усиленное воздействие на читателя основано на том, что он включается в рассуждение, должен сам принять решение.

Понятия полуотмеченных структур и транспозиции являются достижениями современной лингвистики. Традиционная стили­стика их не знала. Там синтаксические построения, усиливаю­щие экспрессивность высказывания, называются риторически­ми фигурами, фигурами речи или выразительными средствами.

В работах М.Д. Кузнец и Ю.М. Скребнева1 эти риторические фигуры сгруппированы в соответствии с представленными в них типами отклонения от нормы. Сохраняя предложенный этими авторами принцип, мы в дальнейшем рассмотрим расхождения традиционно и ситуативно означающего в несколько ином по­рядке, а именно: