Стилистика английского

Olwen:      Then it's not so bad then. You can always build another image

for yourself to fall in love with. Robert:      No, you can't. That's the trouble you lose the capacity for

building. You run short of the stuff that creates beautiful

illusions.

В речи Олуен you употреблено как обычное местоимение вто­рого лица и относится к Роберту. Но Роберт употребляет you обобщенно, т.е. включая себя самого, свою собеседницу Олуен и других людей вообще. Тем самым он парирует иронию Олу­ен, которая намекает на то, что он создал себе недостойный кумир. Роберт отлично понимает, что слова Олуен характери­зуют именно его отношение к жизни и к пустой, развращен­ной Бетти, но защищается этим обобщающим you, делает вид, что не принимает сказанное на свой счет или принимает толь­ко частично.

В авторском повествовании обобщающее you имеет своим денотатом и первое, и второе лицо, т.е. объединяет автора и читателя, вовлекая последнего в круг описываемых пережива­ний и мыслей. Аналогичную функцию в фамильярно-разговор­ной речи может иметь замена I такими существительными, как a man, a chap, a fellow, a girl. В художественной литературе такая замена возможна, естественно, либо в прямой речи, либо при повествовании от первого лица.

Обобщающее one и обобщающее you, отнесенные к говоря­щему, очень близки по значению.

В следующем примере из романа Г. Грина «Суть дела» Ско­би думает о себе, но пользуется не местоимением I, а неопре­деленным one, распространяя тем самым свои переживания на других, т.е. создавая обобщение. «If one knew,» he wondered, «the facts, would one have to feel pity even for the planets? If one reached what they called the heart of the matter?» He случайно, конечно, это обобщение необходимо во фразе, которая раскрывает фи­лософский смысл заглавия романа, выдвигающего сострадание как основу морали. Замена one на you изменила бы смысл не­значительно, но фраза звучала бы несколько менее абстрактно и философски.

Хаксли с помощью one создает сатирический подтекст, издевается над лицемерием Берлапа, который, соглашаясь дать сотруднику мизерную прибавку, говорит о себе в безличной форме, чтобы снять с себя ответственность: «One feels quite ashamed of offering it. But what can one do?» «One» could obviously do nothing, for the good reason. That «one» was impersonal and did not exist (A. Huxley. Point Counter Point).

Говорящий может говорить о себе и в третьем лице, тогда он как бы смотрит на себя со стороны и тем самым сильнее концентрирует на себе внимание. К. Мэнсфилд пишет о себе в своем дневнике: I do not want to write; I want to live. What does she mean by that? It's hard to say. Дополнительный смысл этого высказывания — холодное отчуждение. Основной смысл не из­менился бы, если бы мы заменили she на I: I do not want to write; I want to live. What do I mean by that? It's hard for me to say. За­мена I на one придала бы высказыванию более обобщенный смысл, предполагающий большее понимание и сочувствие: One doesn't want to write; One wants to live, what does one mean by that One cannot say.

Местоимение второго лица единственного числа thou, его объектный падеж thee, притяжательное местоимение thy и его абсолютная форма thine, усилительное и возвратное thyself в современном английском языке уже неупотребительны, за ис­ключением диалекта, но имеют узуальную функционально-сти­листическую коннотацию. В поэзии и в обращениях к Богу они создают архаизирующую приподнятость. Thou может передавать исторический или географический колорит. Так, например, пе­редавая речь на языке, в котором местоимение второго лица

единственного числа существует (испанский, итальянский), Э. Хемингуэй использует thou и соответствующие глагольные формы как одно из средств для создания местного колорита. Ана­логичную стилистическую функцию имеет местоимение второ­го лица уе, которое в современном английском языке архаично и сохранилось только в диалектах. Оно, соответственно, важно для речевых характеристик.

Коннотации местоимений исторически изменчивы и связа­ны с правилами этикета. Во времена Шекспира, например, об­ращаться на ты к постороннему джентльмену было оскорбле­нием. Сэр Тоби подговаривает сэра Эндрю оскорбить Цезарио и дает ему такой совет: «If thou thou'st him some thrice it shall not be amiss.» (W. Shakespeare. The Twelfth Night).

Стилистические возможности употребления местоимений тре­тьего лица единственного числа he, she, it интересны потому, что эти местоимения могут служить формальными показателями олицетворения — если he или she заменяют существительные, традиционно замещаемые it, и таким образом создают эмоцио­нальную приподнятость, и наоборот: замещение местоимением it одушевленных существительных сводит их в разряд вещей и тем принижает, придает высказыванию иронический, юмористичес­кий, неодобрительный и реже ласковый характер: «О, Lord!» He involuntarily ejaculated as the incredibly dilapidated figure appeared in the light. It stopped; it uncovered pale gums, and long upper teeth in a malevolent grin.— «Is there anything wrong with me, Mister Mate?» it asked (J. Conrad — пример Б. Чарльстон).

Оценочная коннотация такого рода присуща и другим язы­кам, но она тесно связана с имеющейся в данном языке систе­мой выражения категории рода.

Аналогичную функцию снижения могут иметь местоимения what, this, that, anything или местоименное употребление сло­ва thing, или употребление для обозначения людей существи­тельных, которые в прямом значении обобщенно называют жи­вотных или фантастические существа: beast, brute, creature, fury.

В приподнятом олицетворении небесных светил, сил приро­ды, городов, рек и т.п. выбор между he и she субъективен и це­ликом зависит от образа, который автор создает. В этом смысле интересно упомянуть в качестве примера олицетворение солн-Ца в романе Т. Харди «Тэсс из рода д'Эрбервилей», где писа­тель дает специальное пояснение, почему он считает, что солн-Цу более подобает местоимение мужского рода.

Функция местоимений при транспозиции разрядов очень существенна. Интересно их использование в повести Э. Хемин­гуэя «Снега Килиманджаро». Умирающий от гангрены герой повести писатель Генри ощущает приближение смерти как при­ближение живого существа: «Because just then, death had come and rested its head on the foot of the cot and he could smell its breath.» Здесь нет традиционного олицетворения, потому что использование местоимения it (а не he или she) показывает, что слово death попадает не в разряд существительных лица, а в разряд одушевленных (its breath), но не названий лица, т.е. упо­добляется животному.

Местоимение we при основном значении говорящий вместе с другим лицом или лицами может быть в норме языка использо­вано так, что его фактическим референтом является только го­ворящий. Это так называемые Piuralis Majestatis (множественное величия), употребляемое в королевских указах, манифестах и т.п., и Piuralis Modestiae (множественное скромности), или ав­торское «мы», употребляемое для того, чтобы из скромности объединить себя с теми, к кому обращена речь.

В художественной литературе множественное скромности вызывает ассоциации с научной прозой и тем создает эффект достоверности. В. Скотт, например, в исторических романах ис­пользует we, и у читателя создаются ассоциации с научно-ис­торической литературой. В научной прозе избегают обоих мес­тоимений первого лица и заменяют их словами the present writer, the present reviewer.

Местоимение третьего лица множественного числа they при­обретает эмоциональность, когда оно употреблено независимо: All the people like us are We, and everyone else is they (R.Kipling). Своеобразие заключается в том, что they ничего не замещает, а просто указывает на то, что действие производится группой лиц, не включающей собеседника или говорящего, который как бы отгораживается от этих they.

В предсмертном монологе героя Э. Хемингуэя you относится к самому герою, т.е. использовано в сфере действия местоиме­ния первого лица, в то же время оно сохраняет и свое прямое значение, т.е. вызывает читателя на сопереживание и противо­поставляет героя и читателя «им».

«You kept from thinking and it was all marvellous.You were equipped with good insides so that you did not go to pieces that way that most of them had, and you made an attitude that you cared nothing for the work

you used to do now, that you could no longer do it. But, in yourself, you said that you would write about these people; about the very rich; that you were really not of them but a spy in their country; that you would leave it and write of it and for once it would be written by someone who knew what he was writing of. But he would never do it...»

(E. Hemingway. The Snows of Kilimanjaro)

Указательные местоимения this и that указывают на предме­ты, выделяя их из класса им подобных, и отсылают к упомя­нутым ранее предметам, понятиям и т.д., которые могут быть выражены словами или предложениями. Если такой функции у них в тексте нет и они ни к чему не отсылают и не выделяют предмет из класса ему подобных, указательные местоимения имеют эмотивную силу.

Robert:      I'm sorry, but I must know this. Was that something to do

with that missing five hundred pounds?

Gordon      (excitedly): Oh — for God's sake — don't drag that money into it! We don't want all that all over again.

(J.B. Priestley. Dangerous Corner)

В данном примере в that missing five hundred pounds было бы достаточно определенного артикля, а дальше перед словом money даже артикля могло бы не быть. Употребление that ука­зывает на взволнованность говорящих.

Джордж Диллон, пользуясь добротой миссис Элиот, живет за ее счет и в ее семье, вместо благодарности отчаянно прези­рая все, что его окружает.

George: Oh, don't be so innocent, Ruth. This house! This room! This hideous. God-awful room!

Ruth:        Aren't you being just a little insulting?

George: I'm simply telling you what you very well know. They may be your relations but have you honestly got one tiny thing in common with any of them? These people —

Ruth:        Oh, no! Not «these people»! Please — not that!

(J. Osborne and A. Creighton, The Epitaph for George Dillon)

«These people» звучит уже просто оскорбительно, и Руфь прерывает Джорджа.

This и that могут выражать как раздражение и гнев, так и на­смешку, веселость.

Избыточная демонстрация — признак фамильярно-разговор­ного стиля: They had this headmaster, this very cute girl.

Указательные местоимения могут использоваться вместо личных, создавая эмфазу.

Особенно экспрессивны указательные местоимения в соче­тании с притяжательными местоимениями в постпозиции: that ring of yours, that brother of mine, this idea, of his.

Следующая ступень усиления получается при включении эпитета. Эпитет может быть выражен прилагательным: this lovely ring of yours, that old ramshackle house of his, that wretched puppy of yours.

Стилистически нейтральные притяжательные местоимения выражают принадлежность или служат определителем суще­ствительных, обозначающих, например, части тела, предметы одежды и другие личные вещи, еду и т.д., что является харак­терной особенностью английского языка, в то время как во французском и немецком языках употребляется в этих случаях определенный артикль. Но притяжательные местоимения (пре­имущественно your) оказываются эмоциональными и эмфати­ческими, когда они относятся к чему-нибудь, что не принад­лежит собеседнику, но связано с ним эмоционально, нравит­ся ему или часто им упоминается.

Betty:        You couldn't even be generous though you'd given your precious Martin everything we'd got.

(J.B. Priestley. Dangerous Corner)

Эмфатичными и эмоциональными могут быть и другие местоимения, причем условием эмоциональности всегда явля­ется нарушение обычной связи с референтом.

§ 5. Разные способы усиления прилагательных

Единственная грамматическая категория, присущая в совре­менном английском языке прилагательным, — это категория сравнения. Она передает степень интенсивности выраженного прилагательным признака и, следовательно, очень близка к сти­листической категории экспрессивности. Это особенно справед­ливо для элятива, грамматическое значение которого — безот­носительно большая мера признака: a most valuable idea, the sweetest baby, the newest fashion of all.

В помощь превосходной степени прилагательного и наряду с ней для выражения элятива используются и другие средства синтаксического порядка. Сравните: the sweetest baby :: the sweetest of babies; a foolish wife :: a foolish, foolish wife :: a most foolish wife :: the most foolish of wives :: my fool of a wife :: my wife is foolishness herself :: she is as foolish as can be :: is she as foolish as all that?

В фамильярно-разговорном стиле или просторечии возмож­но усиление при помощи that: She is that foolish.

В литературно-разговорном стиле эмоционально-оценочный компонент вводится при парном употреблении с оценочными словами: nice and warm, good and strong.

Mrs Elliot: Oh, Josie, you are a naughty girl, you really are. I was hoping you'd have everything nice and clean and tidy when I came in.

(J. Osborne and A. Creighton. The Epitaph for George Dillon)

Пример этот повышенно экспрессивен и по своему синтак­сическому рисунку, и благодаря обилию усилителей.

Категория сравнения охватывает только качественные и количественные прилагательные. Употребление сравнительной или превосходной степени для остальных прилагательных, ко­торым эта категория несвойственна, сообщает прилагательно­му большую экспрессивность: You cannot be deader than the dead (E. Hemingway).

Подобным же образом, поскольку синтетические формы степеней сравнения свойственны только односложным и немно­гим двусложным прилагательным, отклонения от этого прави­ла могут иметь стилистическую функцию. В следующем приме­ре форма curiouser забавляет читателя и одновременно выдает волнение маленькой героини, что подчеркивается в авторских комментариях: «Curiouser and curiouser!» cried Alice (she was so much surprised that for the moment she quite forgot how to speak good English) (L. Carroll. Alice in Wonderland).

(Нарушение валентности в виде соединения суффикса превосходной степени с основой существительного экспрессив­но, комично и хорошо запоминается, т.е. удовлетворяет основ­ным требованиям языка рекламы. В приведенном ниже приме­ре своеобразный элятив создан за счет двойного нарушения ва­лентности: the orangemostest drink in the world.

Важную стилистическую роль играет нарушение предметно и отнесенности и, соответственно, изменение валентности в сме­щенном эпитете. В стихотворении У.Б. Йетса «Леда и лебедь» прилагательное white отнесено не к самому лебедю, а к его дви­жению — white rush. Сравните: the shrill girls, his hungry ribs and shoulders.

Аналогичное повышение экспрессивности наблюдается и в разговорной речи. Прилагательное idiotic характеризует умствен­ные способности человека и должно было бы сочетаться с существительным лица. Однако оно часто сочетается с названи­ями предметов, передавая раздражение говорящего: My idiotic shoe-laces are undone.

Сравнивая разные лексико-грамматические разряды прилага­тельных с точки зрения их коннотативных возможностей, не­трудно заметить, что качественные прилагательные богаче кон­нотациями, чем однокоренные с ними относительные: glass:: glassy; gold :: golden и т.д.

§ 6. Стилистические возможности глагольных категорий

Выше, в связи с анализом местоимений, мы получили представление о стилистическом эффекте транспозиций в об­ласти категории лица. Но глагол имеет более развитую систему словообразования и большее число грамматических категорий, чем какая-либо другая часть речи. Соответственно априори мож­но утверждать, что его стилистический потенциал должен быть значительным.

Можно, по-видимому, утверждать, что важным средством экспрессии здесь служит также транспозиция. Известно, напри­мер, что в живом, эмоциональном повествовании о событиях, происходивших в прошлом или ожидаемых в будущем, упот­ребляют так называемое настоящее историческое. К. Бругман и О. Есперсен употребляют термин «настоящее драматическое». Настоящее драматическое создает своего рода художественную иллюзию — о прошлом рассказывается так, как будто оно раз­ворачивается перед глазами читателя или слушателя.