Шпаргалка по "Журналистике"

Критики «Русского слова» правильно ставили вопрос о народности литературы. Значение всех произведений искусства рассматривалось ими  в тесной связи с тем, как служат они социальному раскрепощению  народа. «Истинный», «полезный» поэт, –  отмечал Писарев, – должен знать  и понимать все, что в данную минуту интересует самых лучших, самых умных  и самых просвещенных представителей его века и его народа» [75].

С этих принципиальных позиций  Писарев, Зайцев, Минаев оценивают разные литературные явления, творчество различных  писателей и поэтов. О Плещееве, Помяловском – писателях, которых  «эстетическая» критика третировала, они пишут доброжелательно и  с сочувствием; страстно и горячо выступают в защиту Некрасова  и его поэзии. Произведения приверженцев «чистого искусства» встречали в  «Русском слове» суровое осуждение. Особенно резкой критике подвергалась поэзия Фета.

Говоря об отношении Писарева, Зайцева, Михайлова к творчеству Фета, необходимо признать, что публицисты «Русского слова» иногда допускали  натяжки и преувеличения. В частности, когда Писарев утверждал, что  сборник стихотворений Фета годится  лишь «для склеивания комнат под обои и для завертывания сальных свечей, мещерского сыра и копченой рыбы» [76], он, конечно, был не прав. Лучшие стихи  поэта и в наши дни доставляют людям эстетическое наслаждение. Оценка же идейно-тематической сути поэзии Фета, его фальшивых деклараций, главным  тезисом которых было подчеркнуто  пренебрежительное отношение к  политике, бесспорно, была правильной.

Борьба «Русского слова» против «чистого искусства», свидетельствуя о верности журнала идеям революционной  демократии 60-х годов, помогала утверждению  принципов критического реализма. Но в конкретных оценках критики  «Русского слова» нередко совершали  ошибки: к сторонникам «чистого искусства» ими были причислены Пушкин, Лермонтов  и даже Салтыков-Щедрин. Такие утверждения  явились следствием противоречивости и непоследовательности взглядов Писарева, Зайцева и других авторов журнала, результатом промахов, допущенных ими  в решении общих вопросов эстетики. Писарев и Зайцев в 1864–1865 гг. отрицают всякую эстетику, отвергают отдельные  виды искусства, как якобы не связанные  с потребностями человека, утверждают (Зайцев), что «искусство в настоящее  время бесполезно и потому вредно» [77].

На страницах «Русского  слова» сочувственно излагаются основные положения трактата Чернышевского  об искусстве, – правда, не всегда точно, – печатаются такие статьи, как  «Мыслящий пролетариат» (1865, №10) и  «Сердитое бессилие» (1865, №2), которые  можно считать удачным образцом эстетического анализа. Но в то же время публикуются и другие суждения. «Эстетика, или наука о прекрасном, – разъяснял Писарев, – имеет  разумное право существовать только в том случае, если прекрасное имеет  какое-нибудь самостоятельное значение, не зависимое от бесконечного разнообразия личных вкусов. Если же прекрасно только то, что нравится нам, и если вследствие этого все разнообразнейшие понятия  о красоте оказываются одинаково  законными, тогда эстетика рассыпается  в прах».

Противоречивость эстетических взглядов Писарева и его соратников, «антиэстетизм» «Русского слова» отрицательно сказались на многих конкретных литературно-критических  оценках журнала. Но нельзя забывать, что при всем этом речь должна идти не о разрыве критики журнала  с материалистической эстетикой  Белинского, Добролюбова и Чернышевского, а лишь об отступлении от ее принципов. «Антиэстетизм» не мог разрушить  материалистической основы эстетических воззрений публицистов и критиков «Русского слова», поколебать их стремление бороться с реакцией в литературе.

Недостатки мировоззрения  Писарева, Благосветлова, Зайцева, всего  круга публицистов и критиков «Русского слова» определялись историческими  причинами. Их деятельность развертывалась во время спада революционной  волны, в годы реакции. Внутренняя борьба, поиски путей решения проблем  социальной жизни были у них поэтому  особенно мучительны. К этому необходимо прибавить, что Писарев находился  в условиях полной изоляции.

Однако и в области  эстетики публицистам «Русского  слова» в основном удалось удержаться на материалистических позициях. Выступления  с нападками на эстетику по существу и главным образом были борьбой  против такого искусства, которое обслуживает  потребности эксплуататорских классов. При всей противоречивости эта позиция  могла играть только прогрессивную  роль.

Заметным эпизодом истории  «Русского слова» и журналистики 60-х годов была полемика этого  журнала с «Современником» в 1864–1865 гг. Спор двух демократических органов  имел общественное значение и отразился  на дальнейшем развитии русской политической мысли.

Начало полемики относится  к апрелю 1863 г., когда в статье «Перлы и адаманты русской журналистики»  Зайцев неприязненно отозвался о  «Современнике». Он отметил снижение уровня журнала по сравнению со временем Добролюбова, несерьезность полемических выступлений его сотрудников. Зайцев протестовал против отрицательной  оценки «Современником» произведения Достоевского «Записки из мертвого дома»  и, замечая, что «подобные произведения пишутся собственной кровью, а  не чернилами с вице-губернаторского  стола», советовал бросить «вице-губернаторский тон» [78].

Выступление Зайцева носило характер резкого выпада по адресу ведущего публициста «Современника» –  Салтыкова-Щедрина. Намекая на его  служебную карьеру, Зайцев ставил под  сомнение искренность великого сатирика. Это было оскорбительное, несправедливое обвинение!

На выпад Зайцева «Современник»  сразу не ответил. Только в январском  номере за 1864 г. в хронике «Наша  общественная жизнь» Щедрин выступил с критикой «Русского слова» за «понижение тона», отвлеченное просветительство, за отход от революционно-демократических  традиций. В свойственной ему манере сатирик дал памфлетные характеристики сотрудникам «Русского слова», нигилистам, «раскаявшимся и нераскаявшимся», и, кроме того, иронически высказался о будущем общественном устройстве, изображенном в «Что делать?» Чернышевского. «Когда я вспоминаю, например, что  «со временем» дети будут рождать  отцов, а яйца будут учить курицу, что «со временем» зайцевская хлыстовщина утвердит вселенную, что  «со временем» милые нигилистки будут бесстрастною рукою рассекать  человеческие трупы и в то же время  подплясывать и подпевать: «ни о  чем я, Дуня, не тужила» (ибо «со  временем», как известно, никакое  человеческое действие без пения  и пляски совершаться не будет), то спокойствие окончательно водворяется  в моем сердце, и я забочусь только о том, чтобы до тех пор совесть  моя была чиста» [79].

Статья Писарева «Цветы невинного  юмора» и фельетон Зайцева «Глуповцы, попавшие в «Современник», напечатанные в февральской книге «Русского  слова» за 1864 г., были прямым откликом на выступление Щедрина. Писарев обвинял  Щедрина в политической беспринципности, называя его «чистейшим представителем чистого искусства в его новейшем видоизменении», и заявлял, что его  антикрепостнический пафос не что  иное, как маскировка либеральных настроений, Зайцев пошел еще дальше. По его словам, Щедрин изменил революционным идеям Чернышевского, превратился в ограниченного, благонамеренного либерала. Подчеркивая свое сочувствие к «Современнику», Зайцев предупреждал редакцию: направление статей Щедрина противоречит традициям журнала и принципам его недавнего прошлого.

Спор в самом начале принял необыкновенно острый характер, он затронул не второстепенные, а узловые  политические проблемы. Не было недостатка и во взаимных укорах. Обе стороны  очень разгорячились, и это привело  участников полемики «Русского слова» и «Современника» к искажению  фактов, неоправданным подозрениям, грубости. Например, полемизируя со Щедриным, Писарев и Зайцев учитывали  по существу только два момента: его  полемические статьи против «Русского  слова» и приведенное выше ироническое  замечание сатирика о будущем  общественном устройстве по роману «Что делать?». При этом как бы отбрасывалось  все творчество Щедрина – лидера революционной демократии в это  время. Далеко не во всем был прав и  Щедрин, не сумевший увидеть основное в статьях Писарева – их революционный  пафос и хотя не ясно сформулированное, но довольно отчетливо проявлявшееся  стремление к коренным социальным преобразованиям. Писатель, в творчестве которого разоблачение антигуманистического существа помещичье-капиталистического строя достигло наивысшей художественной силы, Щедрин не понял революционного характера публицистики Писарева.

В дальнейшем Салтыков-Щедрин от полемики отошел. К концу 1864 г. он отказался участвовать в редактировании «Современника» и все меньше писал  для журнала. Со стороны «Современника» полемику вел М.А. Антонович, выступавший  под псевдонимом «Посторонний сатирик». «Русское слово» представляли Благосветлов, Зайцев, Писарев, Соколов.

В 1865 г. спор приобретает  еще более острый характер. Но если отвлечься от всего наносного, поверхностного, случайного, то нужно признать, что  полемика касалась самого широкого круга  проблем философии, социологии, политики, эстетики, литературной критики. Спорили  о материализме, об отношениях между  трудом и капиталом, о социализме, о том, как следует оценивать  литературные образы Катерины (из драмы  Островского «Гроза»), Базарова, Рахметова  и т.д.

Но в этом разнообразии была и главная тема – новые  задачи демократии в условиях спада  революционного движения 60-х годов, отношение ее к народу.

Обсуждая эти проблемы, Антонович все время доказывал, что он продолжает линию журнала, намеченную при Чернышевском и Добролюбове. На самом деле критик «Современника», не понимая новой обстановки и  догматически отстаивая положения  своих учителей, сделал шаг назад  в определении задач революционной  демократии. Когда Антонович критиковал грубые ошибки Зайцева в области  философии и политики, его полемические статьи казались читателю достаточно убедительными. Когда же он с догматических  позиций нападал на «теорию реализма»  Писарева, его позиция, как правило, не вызывала поддержки. В ходе полемики Антонович не смог дать объективного анализа программы «Русского  слова», не увидел революционно-демократического содержания во взглядах Писарева, отнесся  в целом отрицательно к творчеству выдающегося критика.

Писарев также был прав далеко не всегда. Он, в частности, не оценил вклад Антоновича в пропаганду материалистических идей, хотя его  философские работы имели немалое  значение. Однако в полемических статьях  Писарева, прежде всего таких, как  «Мотивы русской драмы» (1864, №3), «Кукольная трагедия с букетом гражданской  скорби» (1864, №8), «Реалисты» (1864, №9, 10, 11) и «Посмотрим!» (1865, №9), идейно-политический смысл столкновения между двумя  журналами получил более правильное освещение.

Писарев, доказывая свою верность традициям Чернышевского  и Добролюбова, подчеркивая отличие  своих позиций по ряду вопросов (например, оценка им и Добролюбовым образа Катерины), обвинял Антоновича в отходе от установок Чернышевского, в либерализме и реформизме. Когда Антонович особенно резко нападал на Писарева за то, что он якобы не заметил реакционной, антинигилистической направленности романа Тургенева «Отцы и дети», Писарев убедительно ответил, что Антонович сам не понимает ни трактовки в «Русском слове» образа Базарова, ни оценки этим журналом революционера Рахметова. Полемизируя с Антоновичем, Писарев всегда отмечал, что он нападает не на идеи «Современника», которые свято чтит, а на людей, которые извращают эти идеи, на его «гнилой хлам и вредный балласт», «на такие уклонения и нелепости, к которым каждый дельный сотрудник этого журнала должен относиться с насмешкой и презрением» [80].

И все же, несмотря на свою остроту, полемика между «Русским словом»  и «Современником» означала столкновение внутри одного, революционно-демократического лагеря.

В условиях 60-х годов, в  обстановке бурного развития общественно-политических событий, русские революционные  демократы искали правильных путей  общественно-экономических преобразований, изучая проблематику самых различных  областей – философской, экономической, политической, нравственно-этической  и т.д. Эти поиски были невозможны без ошибок и заблуждений, без  споров даже внутри одного лагеря. Так  было в 1859–1860 гг. во время выступления  Герцена против «Современника» с  Чернышевским и Добролюбовым во главе. Так было в 1864–1865 гг., когда началась полемика «Русского слова» с «Современником».

Литературная полемика «Русского  слова» с «Современником» нанесла  ущерб освободительному движению, ослабила его силы, привела по существу к  расколу между различными направлениями  демократии. Она давала либерально-монархической  журналистике пищу для выступления  против и того, и другого журнала. Но полемика объективно принесла и  пользу, способствовала более четкому  определению идейных позиций  журналов, в частности, выработке  ясных тактических установок. Полемика помогла Щедрину в его трудном  и противоречивом движении к демократии и социализму.

Что касается непосредственных результатов спора, то следует отметить, что он привел к снижению популярности «Современника» в глазах читателей. Антонович не мог выдержать соревнования с неизмеримо превосходившим его  по таланту Писаревым. Значение же «Русского  слова» и особенно популярность Писарева в ходе этой полемики заметно возросли.

В июне 1862 г. «Русское слово» по настоянию цензуры подвергалось приостановке на восемь месяцев. Затем  последовал ряд «предостережений»  редакции, а после каракозовского выстрела, в апреле 1866 г., журнал «Русское слово» разделил участь «Современника» – был закрыт за свое «вредное направление».

2. Создание русской   социал-демократической партии за  границей: деятельность группы «Освобождение   труда».

«Освобожде́ние труда́»  — первая российская марксистская организация; создана в 1883 в Женеве по инициативе бывших активных народников-чернопередельцев — Плеханова, Игнатова, Засулич, Дейча  и Аксельрода, ставшего де-факто  главным идеологом группы. В 1884 в  связи с арестом выбыл Дейч, в 1884 умер Игнатов, в 1888 был принят С. М. Ингерман, который активно работал  до переезда в Америку в 1891.Содержание [убрать]

Создание группы

Возникновение российского  рабочего движения, неудачи народнического движения заставили искать новую  революционную теорию. В эмиграции  Плеханов и его соратники ознакомились с опытом западноевропейского рабочего движения, изучили теорию научного социализма. Это привело к коренному  пересмотру ими собственной революционной  практики. В объявлении об издании  «Библиотеки современного социализма» 13 (25) сентября 1883 группа «Освобождение  труда» провозгласила свои основные цели и задачи:

перевод на русский язык важнейших трудов К. Маркса и Ф. Энгельса, а также произведений их последователей для распространения идей научного социализма;

критика народничества и  разработка проблем русской общественной жизни с точки зрения теории марксизма.