Культура Київської Русі

В дореволюционной  историографии предпринимались  попытки объяснить межкняжеские отношения с помощью одного какого-либо начала: родового старейшинства, общинно-задружного быта , семейно-вотчинных принципов, договорного права. Однако исследование всей совокупности данных в значительной мере корректировало однолинейность подхода к проблеме. Так, К. А. Неволин, рассматривавший преемство великокняжеского киевского стола и заключавший, что «главным основанием к замещению киевского престола принималось родовое старейшинство», в то же время подчеркивал, что «начало родового старейшинства не действовало исключительно и безусловно». Кроме родового старейшинства в княжеские отношения вторгались другие начала. Это — завещание князя, народное призвание, личные княжеские достоинства, добывание стола силой 25°. В итоге К. А. Неволин так пишет о родовом старейшинстве: «Оно не имело в себе твердого основания, по которому бы оно возвышалось над всяким произволом человеческим, над всеми случайными условиями и обстоятельствами. Начало родового старейшинства даже и в то время, когда оно преимущественно действовало, подлежало такому множеству ограничений, что скорее могло быть рассматриваемо не как начало господствующее, но как одно из многих начал, на которых основывалось замещение киевского престола» . Характерны и замечания В. О. Ключевского, конструировавшего вслед за С. М. Соловьевым систему лествичного восхождения князей. «Что такое был этот порядок? Была ли это только идеальная схема, носившаяся в умах князей, направлявшая их политические понятия, или это была историческая действительность, политическое правило, устанавливавшее самые отношения князей», — спрашивал В. О. Ключевский. Указав на помехи мирному применению порядка владения, согласно родовому старейшинству (ряды и усобицы князей, их вотчинные стремления, выделение князейизгоев, личные доблести княжеские, вмешательство главных областных городов), историк дал следующий ответ на поставленные вопросы: «Он был и тем и другим: в продолжение более чем полутора века со смерти Ярослава он действовал всегда и никогда — всегда отчасти и никогда вполне» . В конце концов пришлось признать, что «вообще не существовало какого либо единого порядка в преемстве столов». Этот итог научных исследований наглядно демонстрирует неупорядоченность и незрелость межкняжеских отношений на Руси XI—XII вв., отразивших, как в капле воды, многозначность и сложность эпохи, переживаемой древнерусским обществом.

Рассматривая богатый  спектр княжеских отношений, представители  досоветской историографии упустили из вида вассальные связи; дальше некоторых  вариаций о служебных князьях  они не пошли255. Правда, в трудах Н. П. Павлова-Сильванского история русского вассалитета стала в ряд центральных  сюжетов. Но это не меняло картину, ибо действие вассалитета автор приурочил к так называемому удельному периоду (XIII — середина ХVI в.), а не ко временам Киевской Руси. Кроме того, он вел речь лишь о боярском вассалитете, оставляя в стороне вопрос о княжеских вассальных связях.

Надо сказать, что  мысль о неравенстве князей решительно отвергалась отдельными исследователями. Так, М. А. Дьяконов был уверен, что  «источники не содержат никаких указаний на подчинение одних князей другим», за исключением «зависимости князей родных детей от князя отца»257. Каждый владельный князь, по М. А. Дьяконову, был  юридически равен другим владетельным князьям. «Поэтому в междукняжеских отношениях, вместо подчинения всех одному великому или старшему, можно, скорее, отметить принцип равного достоинства  князей, который нашел свое выражение  в братстве князей».

Советские историки взглянули на дело иначе. Уже М. Н. Покровский, распространивший феодализм  на Древнюю Русь, писал об иерархии землевладельцев, напоминающей «нечто вроде лестницы», т. е. о вассальных связях. Однако М. Н. Покровский, подобно Н. П. Павлову-Сильванскому, вел речь о боярском вассалитете, когда сюзереном выступал князь, а вассалами — бояре. Невнимание к вассальной субординации князей в Киевской Руси присуще и другим авторам, работавшим в первое послереволюционное десятилетие .

Княжеский вассалитет оставался плохо изученным до 30-х годов. Среди первых, кто занялся  его анализом, был С. В. Юш-ков. С тех пор в данной области накоплено немало знаний. И ныне княжеский вассалитет — понятие, прочно вошедшее в историческую науку . 

Понимание социальной сути княжеского вассалитета целиком  зависит от решения проблемы княжой собственности. Поэтому, прежде чем  поделиться своими соображениями насчет вассальных княжеских отношений  в Древней Руси, определим, сколь  далеко простирались собственнические права князей в волостях-княжениях. И здесь нам опять придется войти в историографические подробности.

В дореволюционной  исторической науке не раз высказывалось  мнение о том, что древнерусским  князьям принадлежало право собственности  на всю государственную территорию. Н. М. Карамзин, например, полагал, будто  «вся земля Русская была, так сказать, законной собственностью Великих князей, они могли, кому хотели, раздавать города и волости». Н. М. Карамзин открыл «поместную систему» уже во времена «вещего» Олега. Аналогичные идеи мелькали и у Н. А. Полевого. Но особенно настойчиво проявил себя тут А. Лакиер. Первые древнерусские князья ему мнились государями-вотчинниками, распоряжавшимися всей землей по личному произволу. На этом стоял и Б. Н. Чичерин. Построения о князе как государе-собственнике были отброшены К. Д. Кавелиным, В. О. Ключевским, Н. И. Костомаровым, И. Д. Беляевым, А. Д. Градовским, Н. Л. Дювернуа, Ф. И. Леонтовичем, Г. Ф. Блюменфельдом и др. Теория Лакиера — Чичерина, не смотря на критику, направленную против нее, оказалась все-таки живучей, всплывая в трудах последующих историков. Я. Галяшкин, к примеру, писал: «Расширив свои завоевания до пределов Славянского племени, князья без ошибки сочли всю завоеванную территорию за свою личную собственность и как таковую стали делить ее на волости для своих сыновей. Русь стала для них обширным поместьем, отдельные части которого отдавались в заведование княжеским сыновьям еще при жизни их отца. Ю. В. Готье предполагал, что уже в X —XII вв. «верховным собственником вервной земли считался князь» 27°. Будучи верховным собственником земель общинников-смердов, он свободно раздавал их своим мужам и духовенству.

Итак, в вопросе  о земельной собственности князей на Руси X— XII вв. дореволюционные исследователи  не преодолели разногласий. Не удалось  достигнуть единого мнения по данному  вопросу и советским авторам.

Складывание княжеской  земельной собственности М. Н. Покровский связывал с развитием государственности в Древней Руси. Он думал, что «древнейший тип государственной власти развился непосредственно из власти отцовской». Отсюда и та особенность, в силу которой «князь, позже государь московский, был собственником всего своего государства на частном праве, как отец патриархальной семьи был собственником са¬мой семьи и всего ей принадлежащего». Однако в другом месте своей «Русской истории...» М. Н. Покровский, нарушая собственную логику, вычленяет из княжеской собственности древнерусский город, заявляя: «Наемный сторож в городе, князь был хозяином-вотчинником в деревне» .

Если М. Н. Покровский наделял князей Киевской Руси правами  верховных земельных собственников, то В. И. Пичета отказывал им в этом. «Трудно сказать, — пишет В. И. Пичета,— каковы размеры княжеских  владений, так как для этого не имеется никаких данных. Но, конечно, нельзя согласиться с теми исследователями, которые считают, что в начале княжеской эпохи земля принадлежала одному князю и что дружинники, как думает Чичерин, силой оружия захватывали землю, чем содействовали распаду родовой общины... Князья на правах собственности владели только отдельными земельными участками...»

В 30-е и отчасти 40-е годы проблема верховной княжеской  собственности на Руси X—XII вв. оказалась  как бы в тени, поскольку внимание ученых сконцентрировалось на изучении крупного частного землевладения, легшего  в основу феодализации древнерусского общества. И только в конце 40-х годов она снова выходит на авансцену. С. В. Юшков, имея в виду изменения, произошедшие при Владимире и Ярославе, говорил: «Одним из крупнейших моментов в истории этого периода явилось то, что вся территория Киевского государства сделалась владением единого рода Владимира... Во всяком случае, во всех более или менее крупных центрах сидели его двенадцать сыновей. Но как-то до сих пор недостаточно сознается этот факт в исторической литературе. А между тем ликвидация местных князей и местных династий означала не только введение единого административного и правового режима на всей территории Русского государства, но и экспроприацию всей этой территории, всей земли в пользу князя Владимира. Отныне земля является собственностью этого рода, княжеским доменом» .

Вскоре в советской  историографии был выдвинут тезис  об «окняжеиии» земли, сопровождаемом поборами с населения в форме  дани-ренты, как основном факторе феодализации Руси. Этот тезис нашел поддержку у некоторых специалистов по истории Древней Руси.

В настоящее время  концепция верховной княжеской  собственности в Киевской Руси наиболее детально разработана в трудах Л. В. Черепнина и О. М. Района .

Наряду с данной концепцией в советской историографии  существует другая, отрицающая идею верховной  земельной собственности древнерусских  князей, утверждающая наличие в X—XII вв. сектора свободного крестьянского  землевладения, не попавшего под  пяту феодализма. Она содержится в  работах Б. Д. Грекова, Н. Е. Носова, А. М. Сахарова, И. И. Смирнова, А. Л. Шапиро, В. И. Горемыкиной.

В свое время мы приводили  аргументы, доказывающие несостоятельность  положений Л. В. Черепнина, О. М. Рапова и прочих сторонников верховной  княжеской собственности в Древней  Руси282. К сказанному уже нами хочется еще кое-что добавить.

Верховная собственность  князя на территорию управляемой  им волости немыслима в условиях постоянного перемещения князей по Руси, замечаемого на протяжении второй половины XI—XII столетий. Эту истину исследователи постигли давно. «Отношений по собственности,— писал некогда К. Д. Кавелин,— нет и быть не может, потому что нет прочной оседлости. Князья беспрестанно переходят с места на место, из одного владения в другое, считаясь между собою только по родству, старшинством». В словах К. Д. Кавелина много правды.

Трудно представить  верховным собственником князя, которого вечевая община приглашает на княжеский стол. Акт призвания никак не вяжется со статусом собственника.

Невозможно согласовать мысль о князесобственнике с весьма распространенной практикой изгнания князей, по тем или иным мотивам не устраивавших волощан.

Противоречит выводу о князе как верховном собственнике и обычай заключения «ряда» между  вечем и князем, когда тот «садился»  в каком-либо городе. «Ряд», как правило, возлагал на князя определенные обязательства по отношению к принявшей его волостной общине, что опять-таки характеризует князя отнюдь не как собственника, а скорее как контрагента.

Надо сказать, что  общий стиль отношений князей с массой свободного населения совершенно не укладывается в пределы, сжатые понятиями  «господство» и «подчинение». Князья, контролируемые народным вечем, считались  с «простой чадью», видели в ней  мощную социально-политическую силу, активно  участвовавшую в общественных делах.

Показательны, наконец, земельные купли князей и членов их семей288, совершаемые с соблюдением  всех формальностей, принятых на Руси при осуществлении сделок по земле. А это значит, что в правосознании  людей Древней Руси князь не был  верховным земельным собственником.

Говорит о «посажении»  князей «людьми» (горожанами) и Л. В. Черепнин (К вопросу о характере... с. 381—382). Но он, как мы отмечали, отрывает древнерусский город от села, противопоставляя, следователь¬но, городских жителей  сельским, что неправомерно.— См. с. 227, 233—234 настоящей книги.

Таким образом, рассуждения  о древнерусском князе как  верховном и непосредственном собственнике всей земли в государстве, патримониальном  властелине и феодальном господине  нам представляются несостоятельными. Этот вывод очень важен для уяснения социальной сути княжеского вассалитета, к которому мы и обращаемся.

Возникает вопрос, к  какому времени относится зарождение вассальных связей среди древнерусских  князей. По С. В. Юшкову, это произошло  в X столетии. Опираясь на указание К. Маркса о наличии на Руси X в. примитивных  отношений, образовавших вассалитет «без фьефов, или фьефы, состоящие исключительно из даней», С. В. Юшков подразделил княжой вассалитет на два порядка вассальных связей: 1) без фьефов (ленов, по терминологии автора) и 2) с фьефами, состоявшими из даней. Под первый порядок С. В. Юшков подводит племенных князей, подчиненных великому князю киевскому, а под второй — князейнаместников, получавших из рук великого князя лены-дани.

С. В. Юшков слишком  субъективно интерпретировал высказывание К. Маркса, из которого никак не следует, что княжеский вассалитет на Руси X в. складывался из двух систем. К. Маркс, как нам думается, говорит об однородной вассальной зависимости без фьефов, считая, однако, возможным пользоваться термином «фьеф», но в смысле дани, а не земельного пожалования. В вассалитете, возникшем на даннической основе, К. Маркс увидел примитивную организацию.

По С. В. Юшкову, князья-наместники получали от великих князей землю295. Не ясно, что разумеет С. В. Юшков  под понятием «земля». Если он имеет  в виду передачу права сбора дани, то с ним можно согласиться, но если им мыслятся земельные пожалования, то здесь ученый вряд ли прав296. Вызывают сомнение и попытки С. В. Юшкова включить в орбиту исследуемого вассалитета  племенных князей. Этой операцией  сглаживалась принципиальная разница  в отношениях великого князя киевского  к своим периферийным наместникамкнязьям и племенному княжью, характеризовавшаяся тем, что наместники жаловались данью, а племенные князья сами платили ее вместе с соплеменниками «мира деля», т. е. во избежание разорительных войн с Киевом. Следовательно, связи великого князя с князьяминаместниками были внутрикорпоративными, тогда как его связи с князьями подчиненных полянской общине племен носили внешнеполитический характер.