Культура Київської Русі

Нам   представляется   весьма   сомнительной    законодательная практика Ольги  и Владимира в том виде, в  каком ее изображаот Л. В. Черепнин и А. А. Зимин. Правотворчество этих «пра-вителей», по нашему убеждению, не шло дальше выработки от-дельных казусов, дополнявших обычное право.

           Значительно отчетливее   (сравнительно  с законодательством) в письменных  памятниках вырисовывается княжой суд. Из  источников, в частности из Повести временных лет, явствует, что во времена  Игоря,  Святослава и Владимира  князья не  только судили, но и взимали денежные судебные штрафы — виры. «И умножися   зело разбоеве,— читаем  в  Повести,— и  реша  епископи Володимеру:  „Се умножишася разбойници,   почто   не   казниши их?" Он же рече им:  „Боюся греха." Они же  реша   ему: „Ты поставлен еси от бога на казнь злым, а добрым   на милованье. Достоить   ти   казнити разбойника, но со испытом".  Володимер же   отверг  виры, нача   казнити   разбойникы, и  реша епископи и старци: „Рать многа; оже вира, то на оружьи и на коних буди". И рече Володимер: „Тако буди". И живяше Володимир по устроенью   отьню   и   дедню» 12°.   Обращает   внимание   характер преступлений,  подлежащих  княжескому   суду.  Это — разбойные дела, или преступления, связанные   с   нарушением внутреннего мира,  в соблюдении которого  народ был кровно  заинтересован .  Вот почему князь,  преследующий нарушителей внутриобщественного мира, действовал в соответствии с народными потребностями. Красноречиво в данной связи звучит мотив о вире. Она,  по  словам епископов и старцев, шла  на покупку оружия и коней, необходимых для обороны от кочевников. Следовательно,  князь,  чиня  суд и расправу над  разбойниками и  обращая судебные  штрафы   на   вооружение,  выполнял двойную общественно   полезную   функцию,  обеспечивая  населению внутреннюю я внешнюю  безопасность. Таким  образом, мы   можем   говорить о том, что княжеская власть не была чужда народным интересам как во внешнеполитической, так и внутриобщественной сферах.

Говоря о княжеском  суде в X в., мы не должны забывать о значительной его условности, определявшейся большой самодеятельностью народных общин в отправлении судопроизводства. Ценной иллюстрацией здесь служит свидетельство, содержащееся в «Саге об Олаве Трюгвасоне». Мальчик Олав убил на новгородском торгу некоего Клеркона и укрылся в доме княгини. «В Хольмграде,— рассказывает сага,— был такой великий мир,что по законам следовало убить всякого, кто убьет неосужден-ного человека; бросились все люди по обычаю своему и закону искать, куда скрылся мальчик. Говорили, что он во дворе кня-гини и что там отряд людей в полном вооружении; тогда ска-зали конунгу. Он пошел туда со своей дружиной и не хотел, чтобы они дрались; он устроил мир, а затем соглашение; назначил конунг виру, и княгиня заплатила» . Любопытно, что люди «по обычаю и закону своему» разыскивают преступника, чтобы воздать ему должное. Не менее интересно и то, что княгиня платит виру, не имея, следовательно, никаких преимуществ перед лицом закона.

Князь не только судил, но и рядил, иначе — управлял. Как правитель он не являлся полным антиподом народным массам, поскольку в условиях разложения родоплеменного строя, на-блюдавшегося в X в., ощущалась острая потребность в князе — регуляторе общественных отношений. Это становится очевидным., если распад первобытности понимать как «процесс деструкции замкнутых родовых ячеек, высвобождавший то изгоев, потерпевших поражение в борьбе с сородичами, то крестьянские семьи, вырвавшиеся из принудительного родового сообщества и ищущие опоры вне своих старых связей» . При таких обстоятельствах правительственная роль князя возрастала. И недаром в Повести временных лет князь Владимир изображен думающим «о строи земленем, и о ратех, и о уставе земленем» , т. е. занятым вопросами государственного строительства и управления .

  Итак, к концу  X в. функции киевского князя заметно ум-ножились и усложнились, а власть — усилилась, что явилось прямым результатом распада родового строя?) Нельзя признать правильным стремление некоторых историков представить кня-жескую власть в примитивном виде. Н. И. Костомаров, например, думал, что целью княжеской власти были добыча, «а сред-ством для достижения цели — дружина, пестрая шайка удальцов,набранных отовсюду» . Подобное упрощенное мнение о княжеской власти на Руси X в. не соответствует фактам, в част-ности приведенным выше.

  Отмечая усложнение  и усиление княжеской власти  в ука¬занное время, мы не  хотим сказать, что князь властвовал  безраздельно и в отрыве от  народа. Между тем в исторической  литературе имеются противоположные суждения. Еще В. Н. Татищев изображал древнерусских князей по Мстислава Владими¬ровича (1076—1132) включительно в качестве самовластных государей, а политическую систему Руси — как монархию. С появлением варягов, полагал Н. М. Карамзин, в России возникло монархическое правление. Первые русские государи, хотя делились правами с дружиной и оставляли за народом некоторые вольности, обладали верховной судебной и законодательной властью. Д. Я. Самоквасов открыл «страшную политическую силу русских князей» . Против такого чрезмерно преувеличенного представления о силе власти древнерусских князей возражал Ф. И. Леонтович. «Нет ничего ошибочнее, как воображать себе Владимира и Ярослава монархами,— писал Н. И. Костомаров» . Однако, несмотря на эту критику, мысль о князьяхсамодержцах X в. жила на страницах исторических сочинений. Так, М. Н. Покровский считал возможным (правда, с оговорками) применять к князьям X в. термины «государь», «самодержавный монарх» . Он также рассуждал о «варяжском абсолютизме», свергнутом революциями 1068 и 1113 гг. В трудах современных ученых князь конца X в.— раннефеодальный монарх, осуществляющий волю господствующего класса феодалов . Мы не можем принять эту точку зрения по многим основаниям. Она нам кажется неверной уже потому, что Русь X — начала XI в. к феодализму еще не пришла138. Известно далее, что власть князя в X в. была ограничена советом родоплеменной знати, скрывающейся под именем старцев градских139. Кроме совета старейшин (и это особенно важно для понимания сути княжеской власти), князь должен был считаться с народным собранием-вечем, значение которого для X в. новейшими исследователями явно недооценивается 140. Социально-политическая мобильность рядового населения Руси X в. была выше, чем принято думать; ни одно сколько-нибудь значительное общественное дело не решалось без участия народа141. Все это не укладывается в рамки раннефеодальной монархии, а скорее соответствует политической организации родо-племенного общества в последний период его существования, когда рушились родовые устои и старые политические институты, модифицируясь, приспосабливались к новой обстановке .

О чьих интересах  радел русский князь X в.? По Н. И. Косто-марову, он усерднее заботился о своих ближайших выгодах, нежели о порядке в земле и о спокойствии ее жителей . Согласно Б. Д. Грекову, князь «осуществлял прежде всего интересы растущего класса бояр» . Такого рода характеристики страда-ют односторонностью. Нельзя, конечно, отказать князю в преследовании собственных целей. Надо признать и то, что князь выражал интересы дружинной и родо-племенной знати, ибо в обществах, переживающих процесс разложения родовых связей, социальная верхушка пользовалась большим общественно-политическим влиянием. Но мы слишком упростим картину, если не учтем роли князя как выразителя интересов свободного люда в целом, о чем речь у нас уже шла выше. Следовательно, княжеская власть на Руси X в. была многозначной, и подвести под нее монолитный фундамент — значит пренебречь сложностью  социальной конъюнктуры,  сложившейся  к  исходу X  сто¬летия .

      Конец X —начало XI в.—важная веха в развитии княжеской власти на Руси. Это время  неудержимого разложения родовых отношений, перехода от вервирода к вервиобщине, «от коллективного родового земледелия к более прогрессивному тогда — индивидуальному» 148. Родо-племенные связи вытесняются территориальными. Место племенных союзов заступают союзы общин — волости, земли, по терминологии летописцев, состоящие из главных городов, пригородов и прилегающих к тем и другим сельских округ. К сожалению, начальная история образования городовых волостей не нашла отражения в источниках, которыми располагает современная наука. Но в конце XI столетия и особенно в XII в. мы уже видим городовые волости с достаточно устойчивыми конститутивными признаками. Какое положение занял князь в новой социальной системе? Какова его роль? А. Е. Пресняков был прав, когда писал, что князь в городовой волости — «вождь и организатор народного ополчения, глава общего управления земли, охранитель внешней безопасности и внутреннего мира, внутреннего „наряда"» . Рассмотрим подробнее занятия князя XI — XII вв.

Следует с самого начала подчеркнуть, что князь на Руси XI—XII вв. являлся необходимым  элементом социально-политической организации общества. Отсутствие князя нарушало нормальную жизнь волости, ставило ее на грань опасности в первую очередь перед внешним миром. Поэтому в летописях старательно фиксируются случаи, когда в том или ином волостном центре временно наступало бескняжье. В 1141 г. «седеша новгородци бес князя 9 месяць» . В другой раз они сидели без князя «от Сменя дни до велика дни» . Всю зиму 1196 г. новгородцы также провели без князя 155. Было ли в этом какое-нибудь неудобство? Разумеется. Однажды, например, «новгородци не стерпече безо князя седети», ибо «жито к ним не идяше ни откуда же» .

Владимирский летописец, рассказывая о соперничестве  родового города Владимира со «старыми»  городами Ростовом и Суздалем, многозначительно замечает, что владимирцы семь недель «безо князя будуще в Володимери граде, толико възложыпе всю свою надежю и упованье к святей Богородице и на свою правду» . Следовательно, Владимир, будучи без князя, можно сказать, чудом устоял в борьбе с врагами. Несколько раньше владимирцы, ростовцы, суздальцы и переяславцы, съехавшиеся во Владимир, чтобы обсудить положение, создавшееся в результате убийства Андрея Боголюбского, рассуждали так: «Нам суть князи Муромъскые и Рязаньскыи близ в суседех, боимся льсти их, еда пойду вънезапа ратью на нас, князю не сущю у нас».

Довольно примечательна  запись под 1154 г., касающаяся Киева: «Тогды же тяжько бысть Кыяном.не остал  бо сябяшеть у них никаков князь, и послаша Кыяне епископа Демьяна  Каневьскаго по Изяслава по Давыдовича, рекутце: „пойди к Кыеву, ать не возмуть  нас Половци". Изяслав же вниде  в Кыев»160. С князем киевляне чувствовали  себя спокойнее. Когда Изяслав Мстиславич, отлучившийся из Киева на несколько  месяцев в Новгород и Смоленск, вернулся обратно, «ради быша людье» 161.

В ЮгоЗападной Руси встречаем то же самое. В 1206 г. галичане, «убояшася полков Рускых, еда възвратятся на нь опять, а князя у них нету, здумавше послашася по Володимера»162.

Привлеченные летописные факты свидетельствуют об острой потребности в князьях, испытываемой городовыми волостями. Они говорят  о том, что в князьях волостные  общины нуждались прежде всего как  в военных специалистах, призванных обеспечить внешнюю безопасность. Князь  вооруженной рукой должен был  оберегать землю, где княжил. Эта  военная функция князя в источниках очерчивается выпукло. Приведем несколько наиболее характерных примеров. Согласно новгородскому летописцу, князь Изяслав Ярославич «бяше посажен на Луках княжити и от Литвы оплечье Новугороду» . По словам того же книж¬ника, великий князь Всеволод послал однажды сказать новго¬родцам: «В земли вашей рать ходить, а князь вашь, сын мой Святослав, мал; а даю вы сын свои старейший Костянтин» . В 1211 г. «посла князь Мьстислав Дмитра Якунипя на Лукы с новгородьци города ставити, а сам иде на Тържьк блюсти во-лости» . По известиям Ипатьевской летописи, «князь Святослав со сватом своим с Рюриком, совокупившеся и с братьею, и стояша у Канева все лето, стерегучи земли Русские. И тако сблюдше землю свою от поганых и разидошася во своясн» . В сходной позиции застаем князя Рюрика, который «много стояша у Василева, стерегше земле своея» . На князей возлагалось руководство как оборонительными военными операциями, так и наступательными. Им предписывалась также охрана торговых путей. Намек на это содержится в приведенном уже нами летописном сообщении о новгородцах, не стерпевших «безо князя седети», так как в Новгород прекратился подвоз жита. Но есть и прямые указания летописи на сей счет. В 1167 г, половцы, разузнав, что русские князья «не в любви живуть, шедше в порогы начата пакостити Гречником. И посла Ростислав Володислава Ляха с вой и възведоша Гречникы» . В следующем году Ростислав направил снова рать, которая «стояша у Канева долго веремя, дондеже взиде Гречник и Залозник» . Русское войско стояло у Канева, ожидая «гречников» и в 1170 г.170

В князе XI—XII вв., боевом командире и организаторе, нема-ло еще от военного вождя и предводителя старых времен. Это выражалось в  том, что ему приходилось принимать  в битвах непосредственное участие  в качестве передового бойца увлекающего своим мужеством дружину и воев: «Въеха переже всих в противныя и дружина его по нем ехаша»; «Андреи же Дюргевич взъмя копье и еха на перед и съехася переже всих и изломи копье свое» ; «перед всеми полкы въеха Изяслав один в полкы ратных и копье свое изломи» ; «и потече сам князь преди всех ко граду; видевши же его воя вси устремишася ко граду». Отсутствие князя иногда роковым образом сказывалось на исходе военных действий. В 1152г. люди князя Изяслава не смогли удержать днепровский брод, «зане не бяше ту князя, а боярина не вси слушають». Князья прекрасно сознавали, сколь важно и необходимо быть им при войске, как нужен их вдохновляющий пример: «Князи же здумавши вси, не крепко бьются дружина и Половци, оже с ними не ездим сами» 176.

Чтобы поднять боевой дух воинов, князья действовали не только делом, но и словом, произнося по древней традиции зажигательные речи накануне битвы. В Ипатьевской летописи под 1152г. читаем: «Изяслав же рече дружине своей: „Братья и дружино! Бог всегда Рускы земле и Руских сынов в бещестьи не положил есть, на всих местех честь свою взимали суть, ныне же, братье, ревнуимы тому вси, у сих землях и перед чюжими языки дай ны Бог честь свою взяти". И то рек Изяслав дружине своей, потьче всими своими полкы...» Другую подобную речь донесла до нас Лаврентьевская летопись: «И нача же Мстислав с Володимером укрепляти Новгородцы и Смолняны: „Братие, се вошли есмя в землю силную, а позря на Бога, станем крепко, не озпраимся назад, побегше не уйти, а забудем, братье, домов, жен и дети, а кому не умирати..."»

Цель такого витийства, как видим, заключалась в том, чтобы укрепить воев и дружину  или, по выражению южного летописца, «подать дерзость воям своим» .

В понятиях людей XI—XII вв. дельный князь тот, кто сам  занимается военным «нарядом». Не случайно Владимир Мономах в своем педагогическом трактате, поучая собственных детей, писал: «На войну вышед, не ленитеся, не зрите на воеводы; ни питью, ни еденью не лагодите, ни спанью; и стороже  сами наряживайте, и ночь, отовсюду нарядивше, около вой тоже лязите, а рано встанете» .

Храбрость князя  «на рати» высоко ценилась в древнерусском  обществе XI—XII вв.181. Трусость, напротив, осуждалась. Большим позором и  даже провинностью являлось бегство  князя первым с поля боя. Вот почему новгородцы, изгоняя Всеволода, поставили  ему в вину и то, что уехал  он «с пълку переди всех», т. е. бежал с поля битвы на Ждане горе .