Культура Київської Русі

Итак, участие в  сражениях и непосредственное руководство  ратями являлось типичным для князей XI—XII вв. Имели место, правда, исключения. Так, Ярослав Осмомысл, хотя и был  «славен полкы», но «где бо бяшеть ему  обида, сам не ходяшеть полкы своими водами» . Тот факт, что летописец специально говорит о привычке Ярослава посылать в походы своих воевод, свидетельствует о необычности его поведения. Известно также, что Андрей Боголюбский в последний период жизни больше сидел дома, поручая воевать подручным князьям и воеводам. Но мы знаем, что в молодости Андрей вызывал восхищение у людей удальством и отвагой, проявленными в боях . Случалось, князья из-за преклонного возраста не могли сражаться и командовать войсками. Летописец приводит эпизод, служащий в данной связи яркой иллюстрацией. К Ростиславу, вокняжившему в Киеве, обращается князь Вячеслав: «Сыну, се уже в старости есмь, а рядов всих не могу рядити... а се полк мои и дружина моя, ты ряди». Устранялись князья от битв и по юности своей. Перед боем с Изя-славом «мужи» галицкие «почаша молвити князю своему Ярославу: „Ты еси молод, а поеди прочь и нас позоруи... оже ся тобе што учинить, то што нам деями, а поеди, княже, к городу, ать мы ся бьем сами с Изяславом, а кто нас будеть жив, а прибегнеть к тобе, а тогда ся затворим в городе с тобою". И тако послаша князя свое прочь, а сами поехаша биться» 186. Однако все это, повторяем,— исключения, а не правила. И мы не согласны с Б. А. Рыбаковым в том, что, «начиная с XII в., князья все боль¬ше и больше устраняются от непосредственного управления войсками» 187. Летописи буквально пестрят сообщениями об участии кня¬зей в походах, сражениях, во время которых и осуществлялось «непосредственное управление войсками». В битвах князья нередко получали раны, а бывало и погибали. Смерть князя на поле брани считалась явлением отнюдь не из ряда вон выходящим. Владимир Мономах, имея в виду гибель сына своего Изяслава, говорил в письме к Олегу: «Дивно ли, оже мужь умерл в полку» . По словам Мономаха, «тем бо путем шли деди и отци наши» . Особенно примечательна та его мысль, что в бою умирали лучшие из князей-предков: «Лепше суть измерли и роди наши». Так мог сказать человек, для которого воинская доблесть — одна из высших нравственных ценностей. Перед нами образец психологии, родственной героической эпохе доклассового общества.

К числу военных  обязанностей князя относилось снабжение  войска оружием и конями. «Се половцы  росулися по земли; дай, княже, оружье и  кони, и еще бьемся с ними»,—говорили  «людье кыевстии» князю Изяславу Ярославичу . Чтобы удовлетворить военную потребность в лошадях, князья ускоренными темпами развивали в своем хозяйстве коневодство. Волостные княжеские доходы также шли на содержание дружины, заготовку оружия и коней для нее и народного ополчения193.

Таким образом, военная  функция князей на Руси XI—XII вв. была едва ли не самой главной, требовавшей  от князя наибольшей отдачи энергии . Как военный деятель князь еще во многом схож с военным предводителем, вождем предшествующих времен.

С военными попечениями  князей тесно переплетались заботы по дипломатической части, ибо война, сколь бы длительной она не была, неизбежно сменялась миром, сопровождаемом различными дипломатическими комбинациями. Нет нужды распространяться о  дипломатии древнерусского княжья, так  как в труде В. Т. Пашуто этот вопрос исследован достаточно основательно195.

Военно-дипломатическая  работа князя имела целью прежде всего достижение внешней безопасности общества. Внутренний «наряд», охрана внутреннего мира и порядка —  вторая существенная задача княжеской  власти. На переднем плане здесь  стоит княжой суд. По сравнению с  предшествующим периодом компетенция князя в области суда значительно расширилась196. «Княж двор» стал привычным местом суда . Судебное разбирательство превратилось почти в повседневное занятие князя. Появился штат судебных агентов князя, занимавшихся судебным разбирательством. Но, несмотря на это, личный суд князя на Руси XI—XII вв. играл важнейшую роль в судопроизводстве. Дневное расписание Владимира Мономаха включало время, когда он должен был «люди оправливати» . Сам судил, по всему вероятию, и отец Мономаха Всеволод. Только на склоне лет Ярославич по немощи и болезням отошел от дел, передоверив их своим помощникам, отчего, рассказывает летописец, до людей перестала доходить «княжа правда». Согласно воззрениям изучаемого времени, князь обязан был «в правду суд судити» . В летописном некрологе в связи с кончиной Всеволода Большое Гнездо отмечено, что он суд судил «истинен и нелицемерен».     .

Личное судебное разбирательство князя отвечало прежде всего желаниям народных масс. Не случайно «кияне» поставили претенденту  на киевский стол Игорю Ольговичу  условие: «...аще

кому нас будеть обида, да ты прави». Нам представляется, что здесь в некотором роде проявлялось первобытное сознание, отличавшееся глубоким уважением и доверием к родо-племенным властям . Именно оно толкало народ к мысли, что «князь без греха», а в непорядках и нарушении правды повинны его злые советники. Однако, как бы там ни было, бесспорно следующее: личное участие князя в судебных делах характеризует княжой суд с архаической стороны.

К этому надо добавить, что княжеский суд вершился гласно, в присутствии представителей местных  общин 207. В одном памятнике XII в. говорится  о «великой татьбе», которую заинтересованные лица «не уложать отаи, но сильну прю съставять перед князем и  пред людьми» 208. Косвенный намек  на решение судебных дел на виду у народа содержит Повесть временных  лет в записи под 1096 г., согласно которой  князья Святополк и Владимир предлагали Олегу: «Поиде Кыеву, да поряд положим  о Русьстей земли пред епископы, и пред игумены, и пред мужи отець  наших, и пред людми градьскыми...» . Олег дал знаменательный для нас ответ: «Несть мене лепо судити епископу, ли игуменом, ли смердом» .

Следует помнить  об активной роли в княжеском суде всякого рода «видоков», «послухов», «поручников», необходимых для послушества, поручительства и сохранения в памяти судебного решения . Больше того, в отдельных случаях «отзыв послухов-свидетелей бывал, по существу, приговором и установлением обычно-

правовой нормы для данного случая».

     Нельзя, наконец, забывать о значительной  активности в судопроизводстве  самих заинтересованных сторон, в первую очередь потерпевшей  стороны, разыскивавшей преступника,  вызывавшей его в суд, представлявшей  на суд свидетелей и пр. 213 Это,  по мнению А. Е. Преснякова, предопределяло «большую пассивность  судьи, будь то князь, будь  то судящий по поручению князя муж княжой». 

Личное участие  князя в суде, гласность княжеского суда, выражавшаяся в присутствии  на нем народных представителей, активность в судебном разбирательстве истца  и ответчика, а также «послухов» — свидетельства определенной демократичности  княжого суда на Руси XI—XII вв., ставящие под сомнение распространенное среди  новейших историков представление  о княжеском суде как феодальном, сеньориальном. На XI—XII вв. приходится интенсивная законодательная деятельность князей. Создаются Правда Ярослава, Правда Ярославичей, Уставы Владимира  Мономаха, церковные княжеские уставы. Причастность князей к законодательству Руси XI—XII вв. советскими учеными изучена досконально. Поэтому нет надобности здесь повторять то, что хорошо уже известно. Но мы считаем нужным подчеркнуть следующее: составление правд и уставов не являлось сугубо частным делом князя или его ближайшего окружения. Древнерусское земство через своих представителей тоже имело отношение к созданию судебных сборников. На эту мысль наводит заголовок Правды Ярославичей, где читаем: «Правда уставлена руськои земли, егда ся съвокупил Изяслав, Всеволод, Святослав, Коснячко, Перенег, Микыфор кыянин, Чудин, Микула» . В перечне «мужей», собравшихся вместе с Ярославичами для составления Правды, наше внимание останавливают Коснячко, Микыфор кыянин, Чудин, Микула. Кто они — эти люди? Едва ли только княжеские слуги, как полагал С. В. Юшков. Под именем Коснячко, вероятно, скрывался упоминаемый Повестью временных лет под 1068 г. киевский воевода. Скорее всего, Коснячко был не простым воеводой, а тысяцким, т. е. земским киевским чином. Связанный тесными узами с киевской общиной, он, следовательно, выступал в качестве ее представителя при «уставлении» Правды. Аналогичную роль на съезде играл «кыянин» Микыфор, человек в киевском обществе известный и влиятельный. Довольно характерна и фигура Микулы, которого можно отождествить с вышгородским «старейшиной огородником» Николой из Сказания о перенесении мощей Бориса и Глеба Перед нами, стало быть, еще один земский лидер. Что касается Чюдина, то в нем М. Н. Тихомиров видит киевлянина, державшего Вышгород. Суммировав все эти наблюдения, убеждаемся в том, что киевская и вышгородская общины через своих представителей оказались сопричастны к составлению Правды Ярославичей .

При сходных обстоятельствах  создавался Устав о резах Владимира  Мономаха, для выработки которого князь «созва дружину свою на Берестовемь: Ратибора Киевьского тысячьского, Прокопью Белогородьского тысячьского, Станислава Переяславьского тысячьского» .

Возможно, что введение новых законов или отмена старых, письменная фиксация права производились  не без участия народных собраний, как это было в раннесредневековой Исландии и Норвегии . Показательна в данной связи преамбула Уставной грамоты Ростислава смоленской епископии, уведомляющая, что князь готовил документ, «сдумав с людми своими», т. е. рассудив на вече .

Помимо суда и  законодательства в руках князя  сходились «элементарные нити древнерусской волостной администрации». Посредством своих «чиновников» он выполнял и некоторые полицейские функции.

После принятия христианства князья устранились от непосредственного  отправления религиозных действ. Но на них легла обязанность всячески способствовать распространению христианства в древнерусском обществе и материально  обеспечить духовенство.

Итак, мы коснулись  наиболее важных общественных занятий  князей Руси XI—XII вв. Они, как видим, были разнообразны. Княжеская власть являлась составной и необходимой  частью социально-политической структуры Киевской Руси. Сравнивая деятельность князей X и XI—XII вв., замечаем на протяжении XI и особенно XII в. явное увеличение княжеских забот о внутреннем наряде волостей, что соответствовало усложнению социального организма Руси того времени. Князь-правитель XI—XII вв. во многом еще играл общественно полезную роль, отвечающую интересам общества в целом, в том числе и народных масс. Вот почему у нас вызывает сомнение мысль Б. А. Рыбакова, по которой верхи «феодального класса Руси в XI в. — князья — далеко не всегда содействовали прогрессу и в известной мере стали в этот период реакционной силой».

Бескняжье, как мы убедились, нарушало нормальную жизнь  общества, ставя его на грань серьезных неустройств. Благодаря своей большой общественной значимости, князь высоко котировался в глазах современников, будучи в их понятиях «главой земли». Наиболее толковые и дельные князья пользовались на Руси особой любовью и уважением. К числу таких  любимцев принадлежал Владимир Мономах, стяжавший делами своими добрую славу в памяти народной. Недаром народ, втягиваемый силой различных обстоятельств в межкняжеские драки, не раз отказывал князьям поднять руку «на володимерово племя». Князь Мстислав Ростиславич, популярнейший представитель «володимерова племени», был настолько любезен народу, что «не бе бо тое земле в Руси, которая же его не хотяшеть, ни любяшеть» .

Несмотря на значительный общественный вес, князь в Киевской Руси все же не стал подлинным государем. Этому препятствовала самодеятельность народных общин235. Трудно назвать сувереном князя, который, приезжая в ту или иную волость, должен был входить в соглашение с вечевой общиной и принимать выдвигаемые вечем условия, ставящие его в определенные рамки. Князь заключал ряд с народным собранием — вечем. А это значит, что он превращался в известном смысле в общинную власть, призванную блюсти интересы местного общества. Такая постановка вопроса позволяет внести некоторые уточнения в представления ученых о социальной природе княжеской власти.

В дореволюционной  историографии сложилось мнение, будто княжеская власть на Руси являлась народной властью, а князь был органом веча и общины. Советские историки справедливо отвергли этот, безусловно, идеализированный взгляд на существо княжой власти в Древней Руси. Но они, к сожалению, впали в другую крайность, утверждая, что князь олицетворял лишь власть древнерусской знати, стоял только на страже ее классовых интересов. Только для отдельных князей делались исключения, например, для Мономаха, который иногда изображался «смердолюбцем». Надо, впрочем, сказать, что И. И. Смирнов решительно возражал против идеи о «смердолюбии» Мономаха, считая его закоренелым феодалом, проводником планов феодальной верхушки 24°. Социальная роль древнерусских князей XI—XII вв. нам видится несколько иначе.

Князья Руси XI—XII вв. властвовали во имя интересов  знати. Это — бесспорно. Но вместе с тем они правили и во благо  народа. Следовательно, их правительственную  деятельность нельзя толковать однозначно. Политика князей — противоречивая политика, сочетающая в себе древний  демократизм с новыми, постепенно углубляющимися классовыми тенденциями, идущими на смену демократическим порядкам. В противоречивости княжеской политики отражались противоречия исторической действительности Руси XI—XII вв., где, несмотря на имущественное неравенство и социальную дифференциацию, процесс классообразования не завершился и общество не стало антагонистическим, ибо подавляющая масса населения состояла из свободных общинников, чье хозяйство доминировало в экономике Киевской Руси. Словом, перед нами переходный период от доклассового строя к классовому. Эта промежуточность древнерусского общества и обусловила двойственность княжеской власти, которая наряду с интересами знати выражала также и общенародные интересы.

В XI—XII вв. количество князей на Руси заметно увеличилось. Значительно умножилось число княжеских линий. Между князьями завязывались сложные, подчас запутанные отношения. Княжеские отношения в Древней Руси пристально и тщательно изучались многими поколениями историков.