Античная наука

Античная наука

Что такое античная наука? Что такое наука вообще? Каковы основные признаки науки, отличающие ее от других видов материальной и  духовной деятельности человека - ремесел, искусства, религии? Удовлетворяет  ли этим признакам тот культурно-исторический феномен, который мы называем античной наукой? Если да, то была ли античная, в  частности ранняя греческая наука, исторически первой формой науки  или у нее были предшественники  в странах с более древними культурными традициями - таких, как  Египет, Месопотамия и т. д.? Если верно первое предположение, то каковы были пред научные истоки греческой  науки? Если же верно второе, то в  каких отношениях находилась греческая  наука с наукой своих старших  восточных соседей? Имеется ли, наконец, принципиальное различие между античной наукой и наукой Нового времени?

В какой-то мере мы попытаемся ответить на перечисленные  вопросы уже во введении, частично же ответы выявятся в ходе дальнейшего  изложения.

По поводу самого понятия пауки среди ученых-науковедов наблюдаются весьма большие расхождения. Мы укажем на две крайние точки  зрения, находящиеся в радикальном  противоречии друг с другом.

Согласно одной  из них, наука в собственном смысле слова родилась в Европе лишь в XVI—XVII вв., в период, обычно именуемый великой  научной революцией. Ее возникновение  связано с деятельностью таких  ученых, как Галилей, Кеплер, Декарт, Ньютон. Именно к этому времени  следует отнести рождение собственно научного метода, для которого характерно специфическое соотношение между  теорией и экспериментом. Тогда  же была осознана роль математизации  естественных наук — процесса, продолжающегося  до нашего времени и теперь уже  захватившего ряд областей знания, которые относятся к человеку и человеческому обществу. Античные мыслители, строго говоря, еще не знали  эксперимента и, следовательно, не обладали подлинно научным методом: их умозаключения  были в значительной степени продуктом  беспочвенных спекуляций, которые не могли быть подвергнуты настоящей  проверке. Исключение может быть сделано, пожалуй, лишь для одной математики, которая в силу своей специфики  имеет чисто умозрительный характер и потому не нуждается в эксперименте. Что же касается научного естествознания, то его в древности фактически еще не было; существовали лишь слабые зачатки позднейших научных дисциплин, представлявшие собой незрелые обобщения  случайных наблюдений и данных практики. Глобальные же концепции древних  о происхождении и устройстве мира никак не могут быть признаны наукой: в лучшем случае их следует  отнести к тому, что позднее  получило наименование натурфилософии (термин, имеющий явно одиозный оттенок  в глазах представителей точного  естествознания).

Другая точка  зрения, прямо противоположная только что изложенной, не накладывает на понятие науки сколько-нибудь жестких  ограничений. По мнению ее адептов, наукой в широком смысле слова можно  считать любую совокупность знаний, относящуюся к окружающему человека реальному миру. С этой точки зрения зарождение математической науки следует  отнести к тому времени, когда  человек начал производить первые, пусть даже самые элементарные операции с числами; астрономия появилась  одновременно с первыми наблюдениями за движением небесных светил; наличие  некоторого количества сведений о животном и растительном мире, характерном  для данного географического  ареала, уже может служить свидетельством первых шагов зоологии и ботаники. Если это так, то ни греческая и  ни любая другая из известных нам  исторических цивилизаций не может  претендовать на то, чтобы считаться  родиной науки, ибо возникновение последней отодвигается куда-то очень далеко, в туманную глубь веков.

Обращаясь к начальному периоду развития науки, мы увидим, что там имели место различные  ситуации. Так, вавилонскую астрономию следовало бы отнести к разряду  прикладных дисциплин, поскольку она  ставила перед собой чисто  практические цели. Проводя свои наблюдения, вавилонские звездочеты меньше всего  интересовались устройством вселенной, истинным (а не только видимым) движением  планет, причинами таких явлений, как солнечные и лунные затмения. Эти вопросы, по-видимому, вообще не вставали перед ними. Их задача состояла в том, чтобы пред вычислять наступление  таких явлений, которые, согласно взглядам того времени, оказывали благоприятное  или, наоборот, пагубное воздействие  на судьбы людей и даже целых царств. Поэтому несмотря на наличие огромного  количества наблюдений и на весьма сложные математические методы, с  помощью которых эти материалы  обрабатывались, вавилонскую астрономию нельзя считать наукой в собственном  смысле слова.

Прямо противоположную  картину мы обнаруживаем в Греции. Греческие ученые, сильно отстававшие  от вавилонян в отношении знания того, что происходит на небе, с самого начала поставили вопрос об устройстве мира в целом. Этот вопрос интересовал  греков не ради каких-либо практических целей, а сам по себе; его постановка определялась чистой любознательностью, которая в столь высокой степени  была присуща жителям тогдашней  Эллады. Попытки решения этого  вопроса сводились к созданию моделей космоса, на первых порах  имевших спекулятивный характер. Как бы ни были фантастичны эти  модели с нашей теперешней точки  зрения, их значение состояло в том, что они предвосхитили важнейшую  черту всего позднейшего естествознания — моделирование механизма природных  явлений.

Нечто аналогичное  имело место и в математике. Ни вавилоняне, ни египтяне не проводили  различия между точными и приближенными  решениями математических задач. Любое  решение, дававшее практически приемлемые результаты, считалось хорошим. Наоборот, для греков, подходивших к математике чисто теоретически, имело значение прежде всего строгое решение, полученное путем логических рассуждений. Это  привело к разработке математической дедукции, определившей характер всей последующей математики. Восточная  математика даже в своих высших достижениях, которые долгое время оставались для греков недоступными, так и  не подошла к методу дедукции.

Итак, отличительной  чертой греческой науки с момента  ее зарождения была ее теоретичность, стремление к знанию ради самого знания, а не ради тех практических применений, которые могли из него проистечь. На первых этапах существования науки  эта черта сыграла, бесспорно, прогрессивную  роль и оказала большое стимулирующее  воздействие на развитие научного мышления.

И вот, обратившись  к античной науке в период ее наивысших  достижений, можем ли мы найти в  ней черту, принципиально отличающую ее от науки Нового времени? Да, можем. Несмотря на блестящие успехи античной науки эпохи Евклида и Архимеда, в ней отсутствовал важнейший  ингредиент, без которого мы теперь не можем представить себе таких  наук, как физика, химия, отчасти  биология. Этот ингредиент — экспериментальный  метод в том его виде, в каком  он был создан творцами науки Нового времени — Галилеем, Бойлем, Ньютоном, Гюйгенсом. Античная наука понимала значение опытного познания, о чем  свидетельствует Аристотель, а до него еще Демокрит. Античные ученые умели хорошо наблюдать окружающую природу. Они достигли высокого уровня в технике измерений длин и углов, о чем мы можем судить на основании процедур, разрабатывавшихся ими, например, для выяснения размеров земного шара (Эратосфен), для измерения видимого диска Солнца (Архимед) или для определения расстояния от Земли до Луны (Гиппарх, Посидоний, Птолемей). Но эксперимента как искусственного воспроизведения природных явлений, при котором устраняются побочные и несущественные эффекты и которое имеет своей целью подтвердить или опровергнуть то или иное теоретическое предположение,— такого эксперимента античность еще не знала. Между тем именно такой эксперимент лежит в основе физики и химии — наук, приобретших ведущую роль в естествознании Нового времени. Этим объясняется, почему широкая область физико-химических явлений осталась в античности во власти чисто качественных спекуляций, так и не дождавшись появления адекватного научного метода.

Но почему так  случилось? Почему античная наука на дошла до открытия экспериментального метода в указанном выше смысле? Ответить на эти вопросы мы не сможем, не выйдя за пределы науки как  таковой и не рассматривая тех  социальных условий, в которых античная наука возникла и развивалась.

Одним из признаков  настоящей науки является ее самоценность, стремление к знанию ради самого знания. Этот признак, однако, отнюдь не исключает  возможности практического использования  научных открытий. Великая научная  революция XVI—XVII вв. заложила теоретические  основы для последующего развития промышленного  производства, направления нового на использование сил природы в  интересах человека. С другой стороны, потребности техники явились  в Новое время мощным стимулом научного прогресса. Подобное взаимодействие науки и практики становится с  течением времени все более тесным и эффективным. В наше время наука  превратилась в важнейшую производительную силу общества.

В античную эпоху  подобного взаимодействия науки  практики не было. Античная экономика, основанная на использовании ручного  труда рабов, не нуждалась в развитии техники. По этой причине греко-римская  наука, за немногими исключениями (к  которым относится, в частности, инженерная деятельность Архимеда), не имела выходов в практику. С  другой стороны, технические достижения античного мира — в области  архитектуры, судостроения, военной  техники — не находились ни в  какой! связи с развитием науки. Отсутствие такого взаимодействия оказалось  в конечном счете пагубным для  античной науки.

Этими общими замечаниями  в отношении особенностей античной науки мы пока и ограничимся. В  ходе дальнейшего изложения эти  вопросы получат более детальное  освещение на конкретном историко-научном  материале.

Истоки ранней греческой науки

Основной проблемой ранней греческой науки о природе  была проблема происхождения и устройства мира, рассматриваемого как единое целое. Различные решения этой проблемы, предлагавшиеся ранними греческими мыслителями, имели чисто спекулятивный  характер и иными в то время  быть не могли. Первичным источником этих спекуляций была мифология —  в первую очередь космогонические  мифы, создававшиеся на определенной стадии культурного развития всеми  народами мира, в том числе и  греками. Разумеется, в своих умозрительных  построениях первые греческие ученые учитывали как данные непосредственных наблюдений, так и опыт многовековой человеческой практики. Для обработки  всей этой информации они пользовались методами, которые с нашей теперешней точки зрения еще не могут быть названы научными. С одной стороны, это было упорядочение традиционного и эмпирического материала с помощью набора оппозиций — таких, как верх — низ, левое — правое, теплое — холодное и многих других, укоренившихся в человеческом мышлении с незапамятных, первобытных времен. С другой же стороны, это был метод аналогий, который на ранней стадии развития науки служил важнейшим средством для образования умозаключений.

Не только литературные памятники  древних народов, но и данные современной  этнографии содержат необычайно богатый  материал, относящийся к миротворческой деятельности многих народов мира. При этом оказывается, что космогонические  мифы могут быть разбиты на несколько  групп, соответствующих различным  этапам развития человеческого общества. У самых отсталых народностей (например, у австралийских аборигенов) мы находим  лишь зачатки космогонического мышления, выражающиеся в мифических образах  так называемых культурных героев вселенной. Такой демиург мыслится примитивным  сознанием в форме какого-то совершенно конкретного существа. В одних  случаях это просто живший когда  то большой и сильный человек, в других — легендарные братья-близнецы. Весьма часто творцом мира оказывается  то или иное животное: подобные зооморфные мифы очень распространены у индейцев Северной Америки. Создание мира осуществлялось демиургом, как правило, в результате единого творческого ста, подобного  изготовлению орудия или строительству  хижины. В научной литературе подобные мифы получили наименование креативных.

В греческой мифологии  черты архаичного «культурного героя» сохранились в образе Прометея, осложнении, правда, мотивом богоборчества.

Разложение первобытного родового строя и возникновение  классов и классовых общественных отношений сопровождалось переходом  от примитивных религиозных образований  к развитым формам политеизма. При  изучении их форм мы уже можем обратиться к письменным источникам народов  Древнего Востока и античного  мира, держащим классические примеры  нового этапа развития миротворческого  сознания. Боги, которым поклонялись  египтяне, вавилоняне, греки, первоначально  были не связанными между собой племенными богами, но объединение локальных  культов приводило в каждом случае к образованию пантеона, в котором  наряду с верховным божеством (Амон-Ра, Мардук, Зевс) фигурировало много таких  богов, между которыми устанавливались  генеало-теские отношения. В мифах, повествующих о происхождении богов, об их борьбе между собой, о чередовании  различных поколений богов, отражались в представлениях людей о возникновении  и эволюции мира. В эпоху развития политеистических религий космогония, как правило, выступает в форме  теогонии. Именно такого да Критского, Акусилая. наряду с традиционными  образами греческой мифологии авторы этих теогонии много материала заимствовали из религиозно-мифологических представлений  народов Ближнего Востока. Аристотель называет их «теологами», противопоставляя их «физикам» — творцам ранней греческой науки «о природе». Вклад  «теологов» в развитие науки был  минимальным, поэтому в дальнейшем мы о них больше говорить не будем.