Видение Москвы глазами Гиляровского

     Бельэтаж  был отделан ярко и грубо, с  претензией на шик. В залах были эстрады  для оркестра и для цыганского и русского хоров, а громогласный орган заводился вперемежку между  хорами по требованию публики, кому что  нравится, – оперные арии мешались с камаринским и гимн сменялся излюбленной «Лучинушкой».

     Здесь утешались загулявшие купчики и  разные приезжие из провинции. Под бельэтажем нижний этаж был занят торговыми  помещениями, а под ним, глубоко  в земле, подо всем домом между  Грачевкой и Цветным бульваром  сидел громаднейший подвальный этаж, весь сплошь занятый одним трактиром, самым отчаянным разбойничьим местом, где развлекался до бесчувствия  преступный мир, стекавшийся из притонов Грачевки, переулков Цветного бульвара, и даже из самой «Шиповской крепости»  набегали фартовые после особо удачных  сухих и мокрых дел, изменяя даже своему притону «Поляковскому трактиру»  на Яузе, а хитровская «Каторга»  казалась пансионом благородных  девиц по сравнению с «Адом».

     Много лет на глазах уже вошедшего в  славу «Эрмитажа» гудел пьяный и  шумный «Крым» и зловеще молчал «Ад», из подземелья которого не доносился  ни один звук на улицу. Еще в семи–  и восьмидесятых годах он был  таким же, как и прежде, а то, пожалуй, и хуже, потому что за двадцать лет грязь еще больше пропитала  пол и стены, а газовые рожки  за это время насквозь прокоптили потолки, значительно осевшие и  потрескавшиеся, особенно в подземном  ходе из общего огромного зала от входа  с Цветного бульвара до выхода на Грачевку. А вход и выход были совершенно особенные. Не ищите ни подъезда, ни даже крыльца… Нет.

     С трактиром «Ад» связана история  первого покушения на Александра II 4 апреля 1866 года. Здесь происходили  заседания, на которых и разрабатывался план нападения на царя.

     Охотный ряд

     Трактир Егорова когда-то принадлежал Воронину, и на вывеске была изображена ворона, держащая в клюве блин.

     Работал там половым Петр Кириллыч, особая ему память на Охотничьем ряду

     Он  как-то прятал деньги в рукава, засовывал их в диван, куда садился знакомый подрядчик, который брал и уносил эти деньги, вел им счет и после, на дому, рассчитывался с Петром Кирилычем. И многие знали, а поймать не могли. Уж очень ловок был.

     И расстегаи по особому резал.

     Трактир Егорова – старозаветный, единственный в своем роде. Содержатель, старообрядец, запретил в нем курить табак

     Нижний  зал трактира «Низок» – с огромной печью. Здесь посетителям, прямо  с шестка, подавались блины, которые  у всех на виду беспрерывно пеклись  с утра до вечера. Толстые, румяные, с разными начинками – «егоровские  блины».

     В этом зале гости сидели в шубах  и наскоро ели блины, холодную белужину или осетрину с хреном и  красным уксусом.

     В зале второго этажа для «чистой» публики, с расписными стенами, с  бассейном для стерлядей, объедались селянками и разными рыбными  блюдами богачи – любители русского стола, – блины в счет не шли.

     Лубянка

     В соседнем флигеле дома Мосолова помещался  трактир Гусенкова, а во втором и  третьем этажах – меблированные  комнаты. Во втором этаже номеров  было около двадцати, а в верхнем  – немного меньше.

     Рядом с домом Мосолова, на земле, принадлежавшей консистории, был простонародный трактир  «Углич», Трактир извозчичий, хотя у  него не было двора, где обыкновенно  кормятся лошади, пока их владельцы  пьют чай. Но в то время в Москве была «простота»,

     Трубная площадь

     Трактир «Собачий рынок» был не на самой  площади, а вблизи нее, на Неглинном  проезде, но считался на Трубе. Это был  грязноватый трактирчик-низок. В нем имелся так называемый чистый зал, по воскресеньям занятый охотниками. Каждая их группа на этот день имела свой дожидавшийся стол.

     Псовые  и оружейные охотники, осмотрев до мелочей и разобрав по косточкам  всякую достойную внимания собаку, отправлялись в свой низок, и за рюмкой водки начинался разговор «по  охоте».

     В трактир то и дело входили собачники  со щенками за пазухой и в корзинках (с большими собаками барышников в  трактир не впускали), и начинался  осмотр, а иногда и покупка собак. 

     А.Т. Зверев имел два трактира – один в Гавриковом переулке «Хлебная биржа». Там заседали оптовики-миллионеры, державшие в руках все хлебное дело, и там доедались все крупные сделки за чайком. Это был самый тихий трактир. Даже голосов не слышно 

     Другой  трактир у Зверева был на углу Петровки и Рахмановского переулка, в доме доктора А.С. Левенсона, отца известного впоследствии типографщика и арендатора афиш и изданий казенных театров Ал. Ал. Левенсона.

     Здесь в дни аукционов в ломбардах  и ссудных кассах собиралась «вязка».

     Вязка»  после каждого аукциона являлась к Звереву, и один из залов представлял  собой странную картину: на столах золото, серебро, бронза, драгоценности, на стульях  материи, из карманов вынимают, показывают и перепродают часы, ожерелья. Тут  «вязка» сводит счеты и делит  между собой барыши и купленные  вещи. 

     Там, где до 1918 года было здание гостиницы  «Националь», в конце прошлого века стоял дом постройки допетровских времен, принадлежавший Фирсанову, и  в нижнем этаже его был излюбленный  палаточными торговцами Охотного ряда трактир «Балаклава» Егора Круглова.

     Трактир «Балаклава» состоял из двух низких, полутемных залов, а вместо кабинетов  в нем были две пещеры: правая и левая.

     Это какие-то странные огромные ниши, напоминавшие исторические каменные мешки, каковыми, вероятно, они и были, судя по необыкновенной толщине сводов с торчащими из них железными толстыми полосами, кольцами и крючьями. Эти пещеры занимались только особо почетными гостями.

     По  другую сторону площади, в узком  переулке за Лоскутной гостиницей существовал  «низок» – трактир Когтева  «Обжорка», где чаевничали разносчики и мелкие служащие да заседали два-три самых важных «аблаката от Иверской». К ним приходили писать прошения всякого сорта люди. Это было «народное юридическое бюро». 

     : «Трактир С. С. Щербакова». Владелец  его был любимец всех актеров  – Спиридон Степанович Щербаков, старик в долгополом сюртуке,  с бородой лопатой.

     Старик  Щербаков был истинным другом актеров  и в минуту безденежья, обычно к  концу великого поста, кроме кредита  по ресторану, снабжал актеров на дорогу деньгами, и никто не оставался  у него в долгу.

     Трактир этот славился расстегаями с мясом. Расстегай во всю тарелку, толщиной пальца в три, стоит пятнадцать копеек, и к нему, за ту же цену, подавалась тарелка бульона.

     И когда, к концу поста, у актеров  иссякали средства, они питались только такими расстегаями.

     Когда закрылись «Щербаки», актеры начали собираться в ресторане «Ливорно», в тогдашнем Газетном переулке, как  раз наискосок «Щербаков». 

     . 

     4)рестораны 

     На  месте будок и «Афонькина кабака»  вырос на земле Пегова «Эрмитаж Оливье», а непроездная площадь и улицы  были замощены.

     Там, где в болоте по ночам раздавалось  кваканье ля-гушек и неслись вопли ограбленных завсегдатаями трактира, засверкали огнями окна дворца обжорства, перед которым стояли день и ночь дорогие дворянские запряжки, иногда еще с выездными лакеями в ливреях.

     Все на французский манер в угоду  требовательным клиентам сделал Оливье – только одно русское оставил: в  ресторане не было фрачных лакеев, а служили московские половые, сверкавшие рубашками голландского полотна и шелковыми поясами.

     Три француза вели все дело. Общий надзор – Оливье. К избранным гостям – Мариус и в кухне парижская  знаменитость – повар Дюге.

     Это был первый, барский период «Эрмитажа».

     Так было до начала девяностых годов. Тогда  еще столбовое барство чуралось выскочек из чиновного и купеческого  мира. Те пировали в отдельных кабинетах.

     Затем стало сходить на нет проевшееся барство. Первыми появились в  большой зале московские иностранцы-коммерсанты – Кнопы, Вогау, Гопперы, Марки. Они являлись прямо с биржи, чопорные и строгие, и занимали каждая компания свой стол.

     А там поперло за ними и русское  купечество, только что сменившее  родительские сибирки и сапоги бураками на щегольские смокинги, и перемешалось в залах «Эрмитажа» с представителями  иностранных фирм.

     «Эрмитаж» перешел во владение торгового товарищества. Оливье и Мариуса заменили новые  директора: мебельщик Поликарпов, рыбник Мочалов, буфетчик Дмитриев, купец Юдин. Народ со смекалкой, как раз по новой публике.

     Первым  делом они перестроили «Эрмитаж»  еще роскошнее, отделали в том  же здании шикарные номерные бани и  выстроили новый дом под номера свиданий. «Эрмитаж» увеличился стеклянной галереей и летним садом с отдельным  входом, с роскошными отдельными кабинетами, эстрадами и благоуханным цветником…

     «Эрмитаж» стал давать огромные барыши – пьянство и разгул пошли вовсю. Московские «именитые» купцы и богатей посерее  шли прямо в кабинеты, где сразу  распоясывались… Зернистая икра подавалась в серебряных ведрах, аршинных стерлядей на уху приносили прямо  в кабинеты, где их и закалывали…  И все-таки спаржу с ножа ели и ножом резали артишоки. Из кабинетов особенно славился красный, в котором московские прожигатели жизни ученую свинью у клоуна Таити съели…

     Особенно  же славились ужины, на которые съезжалась кутящая Москва после спектаклей. Залы наполняли фраки, смокинги, мундиры  и дамы в открытых платьях, сверкавших бриллиантами. Оркестр гремел на хорах, шампанское рекой… Кабинеты переполнены. Номера свиданий торговали вовсю! От пяти до двадцати пяти рублей за несколько  часов. Кого-кого там не перебывало! И все держалось в секрете; полиция не мешалась в это дело – еще на начальство там наткнешься!

     Роскошен  белый колонный зал «Эрмитажа». Здесь  привились юбилеи. В 1899 году, в Пушкинские дни, там был Пушкинский обед, где  присутствовали все знаменитые писатели того времени.

     А обыкновенно справлялись здесь  богатейшие купеческие свадьбы на сотни  персон.

     И ели «чумазые» руками с саксонских сервизов все: и выписанных из Франции  руанских уток, из Швейцарии красных  куропаток и рыбу-соль из Средиземного моря…

     В 1917 году «Эрмитаж» закрылся. Собирались в кабинетах какие-то кружки, но и кабинеты опустели… 

     Во  время японской войны большинство  трактиров стало называться ресторанами, и даже исконный тестовский трактир  переменил вывеску:

     «Ресторан Тестова».

     От  трактира Тестова осталась только в  двух-трех залах старинная мебель, а все остальное и не узнаешь! Даже стены другие стали.

     Старые  москвичи-гурманы перестали ходить к Тестову. Приезжие купцы, не бывавшие несколько лет в Москве, не узнавали трактира. Первым делом – декадентская картина на зеркальном окне вестибюля… В большом зале – модернистская мебель, на которую десятипудовому купчине и сесть боязно.

     Приезжие  идут во второй зал, низенький, с широкими дубовыми креслами. Занимают любимый  стол, к которому привыкли, располагаясь на разлатых диванах… 

     Литературно-художественный кружок основался совершенно случайно в немецком ресторане «Альпийская роза» на Софийке.

     Вход  в ресторан был строгий: лестница в коврах, обставленная тропическими растениями, внизу швейцары, и ходили сюда завтракать из своих контор главным  образом московские немцы. После  спектаклей здесь собирались артисты  Большого и Малого театров и усаживались  в двух небольших кабинетах.