Видение Москвы глазами Гиляровского

     Купеческий  клуб помещался в обширном доме, принадлежавшем в екатерининские времена  фельдмаршалу и московскому главнокомандующему графу Салтыкову и после наполеоновского  нашествия перешедшем в семью  дворян Мятлевых. У них-то и нанял его московский Купеческий клуб в сороковых годах.

     Тогда еще Большая Дмитровка была сплошь дворянской: Долгорукие, Долгоруковы, Голицыны, Урусовы, Горчаковы, Салтыковы, Шаховские, Щербатовы, Мятлевы… Только позднее дворцы стали переходить в руки купечества, и на грани  настоящего и прошлого веков исчезли  с фронтонов дворянские гербы, появились  на стенах вывески новых домовладельцев: Солодовниковы, Голофтеевы, Цыплаковы, Шелапутины, Хлудовы, Оби-дины, Ляпины…

     В старину Дмитровка носила еще  название Клубной улицы – на ней  помещались три клуба: Английский клуб в доме Муравьева, там же Дворянский, потом переехавший в дом Благородного собрания; затем в дом Муравьева  переехал Приказчичий клуб, а в  дом Мятлева – Купеческий. Барские  палаты были заняты купечеством, и барский  тон сменился купеческим, как и  изысканный французский стол перешел  на старинные русские кушанья.

     И вот по вторникам ездило это купечество обжираться в клуб.

     Охотный ряд – Чрево  Москвы.

     В прежние годы Охотный ряд был  застроен с одной стороны старинными домами, а с другой – длинным  одноэтажным зданием под одной  крышей, несмотря на то, что оно принадлежало десяткам владельцев. Из всех этих зданий только два дома были жилыми: дом, где  гостиница «Континенталь», да стоящий  рядом с ним трактир Егорова, знаменитый своими блинами. Остальное  все лавки, вплоть до Тверской.

     Охотный ряд получил свое название еще  в те времена, когда здесь разрешено  было торговать дичью, приносимой подмосковными  охотниками.

     Ходили  охотники, обвешанные утками, тетерками, зайцами. У баб из корзин торчали  головы кур и цыплят, в мешках визжали поросята, которых продавцы, вынимая из мешка, чтобы показать покупателю, непременно поднимали над  головой, держа за связанные задние ноги.

     И торчит, бывало, из рогожного кулька рядом с собольей шубой миллионерши  окорок, а поперек медвежьей полости  лежит пудовый мороженый осетр  во всей своей красоте.

     Из  подвалов пахло тухлятиной, а товар  лежал на полках первосортный.

     Беднота покупала в палатках и с лотков у разносчиков последние сорта  мяса: ребра, подбедерок, покромку, требуху  и дешевую баранину-ордынку. Товар лучших лавок им не по карману, он для тех, о которых еще Гоголь сказал: «Для тех, которые почище».

     Но  и тех и других продавцы в лавках и продавцы на улицах одинаково обвешивают и обсчитывают, не отличая бедного  от богатого, – это был старый обычай охотнорядских торговцев, неопровержимо уверенных – «не обманешь – не продашь».

     Нечистоты « заднего двора» охотного ряда

       «Площадь этого двора покрыта толстым слоем находящейся между камнями запекшейся крови и обрывков внутренностей, подле стен лежит дымящийся навоз, кишки и другие гниющие отбросы. Двор окружен погребами и запертыми сараями, помещающимися в полуразвалившихся постройках» - из протокола сан инспекции.

     После революции лавки Охотного ряда были снесены начисто, и вместо них  поднялось одиннадцатиэтажное здание гостиницы «Москва»

     В этом районе Москвы были палаты  Василия Голицына, фаворита царевны Софьи, рядом с палатами Голицына такое же обширное место принадлежало заклятому его врагу – боярину Троекурову, начальнику стрелецкого приказа.

     Реставрированные  дома Голицына и Троекурова – это  последняя память об Охотном ряде…  И единственная, если не считать  «Петра Кириллова».

     Лубянка

     на  Лубянской площади, между Большой  и Малой Лубянкой, вырос огромный дом. Это дом страхового общества «Россия», выстроенный на владении Н.С. Мосолова

     Против  дома Мосолова на Лубянской площади  была биржа наемных карет. Когда  Мосолов продал свой дом страховому обществу «Россия», то карету и лошадей  подарил своему кучеру и «Лапша»  встал на бирже. Прекрасная запряжка давала ему возможность хорошо зарабатывать: ездить с «Лапшой» считалось шиком.

     Лубянская площадь заменяла собой и извозчичий двор: между домом Мосолова и фонтаном – биржа извозчичьих карет, между  фонтаном и домом Шилова – биржа  ломовых, а вдоль всего тротуара от Мясницкой до Большой Лубянки  – сплошная вереница легковых извозчиков, толкущихся около лошадей. В те времена не требовалось, чтобы извозчики обязательно сидели на козлах. Лошади стоят с надетыми торбами, разнузданные, и кормятся.

     На  мостовой вдоль линии тротуара –  объедки сена и потоки нечистот.

     На  Тверской

     …, против Леонтьевского переулка, высится здание бывшего булочника Филиппова, который его перестроил в конце столетия из длинного двухэтажного дома, принадлежавшего его отцу, популярному в Москве благодаря своим калачам и сайкам.

     Булочная  Филиппова всегда была полна покупателей. В дальнем углу вокруг горячих  железных ящиков стояла постоянная толпа, жующая знаменитые филипповские жареные  пирожки с мясом, яйцами, рисом, грибами, творогом, изюмом и вареньем.

     Старейший в Москве Английский клуб помнил еще  времена, когда «шумел, гудел пожар  московский», когда на пылавшей Тверской, сквозь которую пробивались к  заставе остатки наполеоновской армии, уцелел один великолепный дворец.

     Дворец  стоял в вековом парке в  несколько десятин, между Тверской и Козьим болотом. Парк заканчивался тремя глубокими прудами, память о которых уцелела только в  названии «Трехпрудный переулок».

     Лев Толстой в «Войне и мире» так  описывает обед, которым в 1806 году Английский клуб чествовал прибывшего в Москву князя Багратиона: «…Большинство  присутствовавших были старые, почтенные  люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами».

     Вот они-то и переехали на Тверскую, где на воротах до сего времени дремлют их современники – каменные львы с огромными, отвисшими челюстями, будто окаменевшие вельможи, переваривающие лукулловский обед

     Теперь… На фронтоне белый герб республики сменил золоченый графский герб Разумовских. В этом дворце – Музее Революции – всякий может теперь проследить победное шествие русской революции, от декабристов до Ленина. 

     с тех пор, как статс-секретарь Екатерины II Козицкий выстроил на Тверской дворец для своей красавицы жены, сибирячки-золотопромышленницы Е.И. Козицкой, переулок стал носить ее имя и до сих пор так называется.

     Дом этот в те времена был одним  из самых больших и лучших в  Москве, фасадом он выходил на Тверскую, выстроен был в классическом стиле, с гербом на фронтоне и двумя стильными  балконами.

     После смерти Е.И. Козицкой дом перешел  к ее дочери, княгине А.Г. Белосельской-Белозерской. В этом-то самом доме находился исторический московский салон дочери Белосельского-Белозерского – Зинаиды Волконской. Здесь в двадцатых годах прошлого столетия собирались тогдашние представители искусства и литературы.

     По  другую сторону Тверской стоял за решеткой пустовавший огромный дом, выстроенный еще при Екатерине II вельможей Прозоровским и в  сороковых годах очутившийся  в руках богатого помещика Гурьева, который его окончательно забросил. Дом стоял с выбитыми окнами и  провалившейся крышей. Впоследствии, в восьмидесятых годах, в этом доме был «Пушкинский театр» Бренко.

     А тогда в нем жили… черти.

     Такие слухи упорно носились по Москве

     После перестройки Малкиеля дом Белосельских прошел через много купеческих рук. Еще Малкиель совершенно изменил  фасад, и дом потерял вид старинного дворца. 

     На  Тверской, против Брюсовского переулка, в семидесятые и в начале восьмидесятых  годов, почти рядом с генерал-губернаторским дворцом, стоял большой дом Олсуфьева – четырехэтажный, с подвальными этажами, где помещались лавки и винный погреб. И лавки и погребок имели два выхода на улицу и во двор – и торговали на два раствора.

     Владелец  дома, отставной штабс-капитан Дм. Л. Олсуфьев, ничего общего с графом Олсуфьевым не имеющий, здесь не жил, а управлял домом бывший дворник, закадычный друг Карасева, который получал и с него и с квартирантов, содержателей торговых заведений, огромные деньги.

     Недаром дом не имел другого названия, как  «Олсуфьевская крепость» – по имени его владельца.

     В промозглых надворных постройках –  сотни квартир и комнат, занятых  всевозможными мастерскими.

     В «Олсуфьевке» жили поколениями. Все  между собой были знакомы, подбирались  по специальностям, по состоянию и  поведению.

     Владимирка.

     Главным центром, куда направлялись подаяния, была центральная тюрьма – «Бутырский тюремный замок». Туда со всей России поступали  арестанты, ссылаемые в Сибирь, отсюда они, до постройки Московско-Нижегородской железной дороги, отправлялись пешком по Владимирке.

     Главным жертвователем было купечество, считавшее  необходимостью для спасения душ  своих жертвовать «несчастненьким» пропитание, чтобы они в своих  молитвах поминали жертвователя, свято  веруя, что молитвы заключенных  скорее достигают своей цели.

     Наживались  на этих подаяниях главным образом  булочники и хлебопекарни. Только один старик Филиппов, спасший свое громадное дело тем, что съел таракана за изюминку, был в этом случае честным  человеком.

     Во-первых, он при заказе никогда не посылал завали арестантам, а всегда свежие калачи и сайки; во-вторых, у него велся особый счет, по которому видно было, сколько барыша давали эти заказы на подаяние, и этот барыш он целиком отвозил сам в тюрьму и жертвовал на улучшение пищи больным арестантам.

     Страшен был в те времена, до 1870 года, вид  Владимирки!

     А Владимирка начинается за Рогожской, и  поколениями видели рогожские обитатели  по нескольку раз в год эти  ужасные шеренги, мимо их домов проходившие. Видели детьми впервые, а потом седыми стариками и старухами все  ту же картину

     Страшно было движение этих партий.

     По  всей Садовой и на всех попутных улицах выставлялась вдоль тротуаров  цепью охрана с ружьями…

     И гремят ручными и ножными кандалами  нескончаемые ряды в серых бушлатах с желтым бубновым тузом на спине  и желтого же сукна буквами  над тузом: «С.К.».

     Затем происходила умопомрачительная  сцена прощания, слезы, скандалы. Уже  многие из арестантов успели подвыпить, то и дело буйство, пьяные драки… Наконец  конвою удается угомонить партию, выстроить ее и двинуть по Владимирке в дальний путь.

     Когда Нижегородская железная дорога была выстроена, Владимирка перестала быть сухопутным Стиксом

     Вдоль по Питерской

 

     Когда я вышел из трамвая, направляясь  на вокзал, меня остановил молодой  человек.

     – Извиняюсь, я первый раз в Москве. Я студент. Меня интересует, почему станция на пустой площади у Садовой называется «Триумфальные ворота», а это – «Тверская застава», хотя передо мною Триумфальные ворота во всем их величии… Потом, что значат эти два маленьких домика с колоннами рядом с ними?

     Я объяснил, что это конец Тверской, что ворота сто лет назад были поставлены в память войны двенадцатого года, но что по Садовой были когда-то еще деревянные Триумфальные ворота, но что они уже полтораста лет как сломаны, а название местности сохранилось.

     Объяснил  я ему, что эти два домика в  старину, когда еще железных дорог  не было, были заставами и назывались кордегардией, потому что в них  стоял военный караул, а между  зданиями был шлагбаум, и так далее.