Категории русской средневековой культуры

  Как бы то ни было, приведенные фрагменты ясно показывают, что интересующие нас понятия на ранних этапах бытования, несомненно, имели пересекающиеся значения.  При этом «вера», видимо, больше тяготела к обозначению внешней, формальной стороны отправления религиозных обрядов, в то время как «правда» в своих значениях стояла ближе к тому, что мы называем верой сегодня. В то же время, в данном случае на лицо явная смысловая недодифференциация рассматриваемых славянских слов, характерна для литературного языка ранних славянских текстов.

  Как нам представляется, помочь обнаружить эти значения должен сам источник через прямые либо косвенные, если нет прямых, определения. При этом каждое определении будет вводить интересующие нас слова в новый синонимический ряд, что позволит смыслу слова стать «видимым для ума».

Стоглав.

Поиск «прозрачных» в этом отношении древнерусских текстов привел нас к Стоглаву, памятнику канонического права, отразившему наиболее существенные стереотипы мировосприятия русского общества 16 века.

  Обратимся к «правилу иереом», которые «не облачаются во священные ризы ли не разумием, ли гордостью, ли леностью»: «Стихорь есть правда, а фелонь есть истина, и прииде правда с небеси и облечеся во истину. Слово Божие облечеся в плоть и неразлучно пребывает…».

  Как видно из текста Стоглава, Слово Божие - синоним «правды», а истина - плоть ее. «Правда» и «вера» едины как дух и плоть, но не тождественны.

  «Правду Истинную», Слово Божие, следует исполнять и само это исполнение - тоже «правда». Следует подчеркнуть, что понятия эти четко различаются уже в ранних текстах.

  «Вера» - это «правда», облеченная в истину, это Слово Божие во плоти. Стоглав призывал крестьян к тому, что современному человеку покажется нелогичным: «Бога ради потружайтеся во еже исправити истинная и непорочная наша христьянская вера…дабы утверждена была и непоколебима». Следует исправлять непорочную веру в соответствии с Божьими заповедями, апостольскими и священными правилами.Таким образом, само это «исправление» нацелено было на утверждение «веры», существующей вне прямой зависимости от реальной церковной практики и даже вопреки ей. Судя по тексту Стоглава, «христианская вера» - то истина, данная в Божьих заповедях, апостольских и священных правилах. «Вера» была проявлением причастности к христианской религии , а посему внешняя ее сторона становилась чрезвычайно важной для средневековых людей. Характерно, что именно внешнее соблюдение «закона», «чина», «веры» первоначально рассматривалось как достаточное условие причисления человека к праведникам.

  «Исправлению» подлежало все, что хоть сколько-нибудь не соответствовало Божьим заповедям, апостольским и священным правилам.

  Отсюда еще одно понятие, фигурирующее в Стоглаве - «чистота», символизировавшая полное соответствие между реальной практикой и всеми заповедями. Современному человеку не понять, почему для создателей Стоглава столь важным оказался вопрос о ношении бороды. «Правило святых апостол» гласит: если кто бреет бороду и в таком виде «преставися», - лишается права на заупокойную службу, нельзя «ни сорокоустия по нем пети, ни просвиры, ни свещи по нем в церковь принести».

  Стоглав ясно и четко объясняет причины необходимости «исправления» христианской веры. В царском «рукописании» к собору читаем: «Бога ради и Пречистыя Богородица и всех святых ради потруждайтеся о истинней и непорочней православной християнстей вере и утвердите и изъясните якоже предеше нам святи отцы по божественным правилом…», ибо « в последняя дни настанут времена люта, будут бо человецы самолюбцы и небоголюбцы, предатели, продерзливы, слатолюбцы паче нежели боголюбцы…».

  Эсхатологический мотив звучит в обосновании необходимости «исправлений» не только церковных, но и земских. «Праведный суд» отображает идею исполнения «всякой правды». Вот почему «исправление» земских дел и «исправление» веры - «наше дело по Бозе», отражающее идею коллективного спасения.

  Идея приближающегося конца света пронизывает текст Стоглава. Почти каждый царский вопрос имеет концовку, связывающую его с проблемой спасения.

Максим Грек: догматико-богословская позиция.

Своим творчеством Максим Грек* выразил отношение догматического богословия к тому, что такое вера христианская и правда. Богословие в то время не могла не воплощать в себе общезначимые для православного мира идеи. Оно воплощало особую функцию по актуализации тех или иных освященных традицией установок, а потому позиция Максима Грека, совпадала в главном с тем, что мы встречаем в текстах Стоглава.

*Максим Грек - монах Ватопедской обители на Афоне,

настоящее его имя Михаил Триволис. Он родился в

греческом городе Арте в семье богатого чиновника,

исповедавшей православие.

  Максим Грек был уверен был уверен, что время, в котором он живет, «последнее»: вот-вот явится Антихрист. Знамение Антихриста - «преложение язык от непорочныя и правыя христианьскыя веры на различныя богомерские ереси, на христоборное безверие агарян».

  Христос - «разумное солнце Правды» - сошедший с небес наземлю; его «глаголы» - истина во спасение христианам. Единственным выходом из того Грек считал: уподобляя себя Христу, осуществлять «правду» ради спасения. «Оружие света» - то четыре добродетели: «смысл прям», «правда», «мужество» и «целомудрие».

  Разоблачая безбожных агарян, Максим Грек определял «веру христианскую» как самозначимую и единственную возможную Истину, полнота которой - сам Христос. Грек был уверен в том, что любые изменения в «вере христианской» не что иное как измена самому Богу. Максим Грек не видел иного пути, кроме как следовать пути Христоса. Христос сам своей жизнью и смертью показал, как следует исполнять волю Отца, быть верным и праведным.

  Христос-судья накажет «неживших по заповедям его». Формы воздания за грехи напрямую связаны с отношением человека к «вере христианской». Максим Грек выделяет три главные формы наказания. Согрешивших в «законе» христианском будут судить по «евангельскому закону»; согрешивших «злыми делами» православных людей ожидает очистительный огонь адских мук «прежде Суда»; согрешивших вне Истины, т.е. вне веры христианской, ожидает вечная погибель.

   Итак. Богословская мысль утверждала, что Христос - это Истина и Правда, Истина - в заповеди, Правда - в ее исполнении. Неразрывна эта связь, а потому «ве5ра кроме(без) дел благых мертва есть, такожде и дела кроме правыя вера не полезна обоя».

Ермолай-Еразм: поэтика любви, правды и верности.

Подобная система актуализированных нравственных ценностей принятых обществом, была отражена в художественных и богословских произведениях Ермолая-Еразма*.

*Ермолай-Еразм жил в 40-е годы 16 века в Пскове,

В начале 50-х оказался в Москве, а в 60-е постригся

в монахи под именем Еразма. Написал «Повесть о Петре

и Февронии».

В «Повести о Петре и Февронии» возникает образ  нерушимой Божьей заповеди. Крестьянской девушке Февронии уготована была судьба стать женой Петра, муромского князя. Но их счастливая жизнь омрачилась интригами ближних дворян, которым не нравилось то, сто Феврония обычная крестьянка, хотя и одаренная силой творить чудеса. Февронии было сказано, что «весь град и бояре» хотят, чтобы властвовал Петр без нее. Сюжетный центр повести - решение князя. Ему надо было решить: оставаться князем или быть верным Божьим заповедям. Петр и Феврония покинули город. Кровавые распри бояр заставили их обратиться к князю и его жене с просьбой вернуть в город.

  Перед смертью они оба принимают постриг и просят Бога об одном: умереть вместе. Они умирают вместе, но люди не хотят их хоронить вместе. Церковными правилами запрещалось оставлять в одном гробу пострижеников разного пола. Но на утро после похорон в разных церквах и гробах они оказывались вместе - в одном гробу. Церковные правила теряют свою значимость, потому что нарушают их из любви друг к другу и Всевышнему. Значит, правила - ничто, пустая форма, если в них нет осмысленной христианской жизни.

  В «Слове о разсуждении люблви и о побеждении вражде и лже» Ермолай-Еразм находит поразительные метафоры для обоснования того, что всякий благоверный христианин должен помнить о добродеянии, но больше всего думать о любви -  главной добродетели. И поэтому главная заповедь его - «любите друг друга», и нет большей любви, если «кто душу свою положит за други своя». Христос умер за человечество, оставив образ верности и праведности. Если следовать стопам Христоса, то следует «умертвиться за правду». «Правда же есть, еже соблюсти заповеди Господня, еже есть любы».Исполнение любви - в правде! Любовь истинная проверяет верность заповедям Христа.

  По крайней мере до Раскола и обособления старообрядчества у публицистов царило почти единодушное настроение, что сама «вера христианская» пребывает в православном царстве, а вот «правды» в стране может и не быть, либо ее следует как-то особо исполнять.

Афанасий Никитин.

Особый интерес представляют, конечно, экстремальные ситуации, в которых подобные вопросы приобретали для автора особую остроту и актуальность, нуждались в рефлексии и четких формулировках. Именно в таком положении оказался русский путешественник Афанасий Никитин.

  Случайно попав в Индию, он не был готов к тому, что ему придется бороться за сохранение собственной «веры». Попытаемся проанализировать его реакции на эти ситуации:

«Веру» нужно «оставить», если «кто хочет поити в Ындейскую землю»: таков печальный итог жизни и совет Афанасия Никитина, записанный им в дневнике.

В Чюнейре(Джунейре) хан забрал у путешественника жеребца, но узнав, что Афанасий «не бесермении, русин», сказал, что даст ему жеребца и тысячу золотых если он примет их веру, а если нет, тогда отберет и жеребца и золотые и голову с плеч. Дал срок на раздумья 4 дня. Но Бог смиловался над ним. В канун Спасова дня приехал Махмет Хоросанец и отпросил у хана Афанаия, «чтобы того в веру не поставили, да и жеребца у хана взял».

Русский купец познакомился в Бедери со многими индийцами и «сказал им свою веру». Его интересовала «их» вера. «Да о вере же о ихъ рапытахъ все, и оны сказывають: веруем в Адама, а Буты, кажуть, то есть Адамъ и роду его весь. А верь въ Индеи всех 80 и 4 веры, а все верують в Бута; а вера с верою ни пиеть, ни есть, ни женится». Говоря о количестве «вер», Афанасий Никитин, скорее всего, имел в виду многочисленные секты и ответвления индуизма. То, что Афанасий Никитин включает в «веру» индийцев, косвенно определяет, какой смысл вкладывал русский купец в то понятие.

  В «вере» его интересовали, во-первых, религиозные обряды и праздники; во-вторых, ритуальное питание и пищевые запреты; и в-третьих, святыни.

Настоящей драмой обернулись для Афанасия Никитина годы его проживания на чужбине. Афанасий не знал даже о том , когда великое воскресенье Христова, он мог лишь предполагать, так как у него не было ничего, ни одной книги с Руси. Значит, что «веру» можно не только «сказать», но и «позабыть».

Откровенность купца поражает, он признается в том, что постился басурманским постом, тем самым предавая свою веру.. Если «веру» забывают - она «погибает».

     Можно понять горечь средневекового путешественника, находящего слабое утешение в «едином» Боге и признающего одноавременно, что посещение других стран сопряжено с главной проблемой - впадением в грехи. Именно это противоречие мучительно действовало на сознание Афанасия Никитина.

В сознании путешественника к концу его пребывания в Индии формируется странный религиозный синкретизм. Афанасий задается многими вопросами. Как быть если человек лишен возможности выразить свою «веру»? Отвечает он так: «А промежу есми веръ я молю Бога, чтобы он хранил меня: «Боже Господи, Боже истинный, Боже, ты Бог милосердный. Бог творец, ты господь еси. Бог дин, то царь славы, творец неба и земли»». Если Бог «един», то молитва Ему может совершаться и не по строгим правилам православия. Вот, думается, почему плач по вере Христовой завершается поразительной молитвой.

     В молитве о Русской земле Афанасий Никитин восклицал: «На том свете нет страны подобной ей, хотя вельможи Русской земли несправедливы. Но да устроится Русская земля и да будет в ней справедливость». Афанасий Никитин, оказавшись на чужбине, размышлял именно о «вере», что весьма симпатично. Видимо, исполнение «всякой правды» не имело никакого смысла без «веры».

  Русь была страной, где существовала сама «чистота»; отсюда и земля Русская воспринималась как земля «чистая», в отличие от «нечистых», неправославных. У Афанасий не было никакого опыта сохранения веры в тех условиях, в каких он оказался - без книг, да еще и за тремя морями от православной родины.

  «Вера» не стала еще автономной частью мироощущения человека. Она требовала ежедневного подтверждения причастности, - и само то подтверждение олицетворяло собой «веру», т.е. истину, данную в определенных правилах.

Истоки.

То что писал Афанасий Никитин относится не только к нему лично, но и ко всему русскому народу того времени. Все, что затрагивало русского купца в области духа. Адекватно отражало традиционное понимание «веры христианской», которое находит свою фиксацию в богословских сочинениях периода Киевской Руси.