Современные теории феминизма: макросоциологические и микросоциологические теории гендера

     Сторонники  либерального феминизма, объясняя гендерное  неравенство, исследуют роль четырех  факторов: социального конструирования  гендера, гендерного разделения труда, доктрины и практики публичной и  частной сферы, патриархальной идеологии. Разделение труда по признаку пола в современных обществах ведет  к подразделению области производства как в плане гендерном, так  и в плане выделения сфер, называемых «публичной» и «частной». Обязанности, отводимые женщинам, связаны, прежде всего, с последней, тогда как  мужчинам предоставляется привилегированный  доступ к публичной сфере (последователи  либерально го феминизма рассматривают  ее как средоточие настоящих вознаграждений, получаемых в социальной жизни, —  денег, власти, заметного статуса, свободы, возможностей роста и высокой  самооценки). Доступ женщин в общественную сферу, несомненно, является завоеванием  женского движения, а также либерального феминизма и феминистской социологии, равно как и тот факт, что  женщины предъявляют мужчинам определенные требования, касающиеся помощи в работе, ограничен ной рамками приватной сферы. В жизни женщин взаимосвязь двух указанных сфер играет особую роль (в большей степени, чем в жизни мужчин), но обе эти сферы по-прежнему формируются на основе патриархальной идеологии и дискриминации по половому признаку, распространенной даже в современных средствах массовой информации. С одной стороны, женщины находят свое место в общественных областях деятельности — образовании, работе, поли тике — и в публичном пространстве, где еще вполне реальны дискриминация, отторжение и сексуальное домогательство. С другой стороны, возвращаясь домой с работы, за которую они получают деньги, женщины оказываются в своем приватном пространстве и ощущают там себя в «тисках времени»; это их «вторая смена» — забота о доме и детях, внушенная идеологией активного материнства. Это приводит к появлению сложно го переплетения различных стрессов, понять специфику наложения которых друг на друга и пытается современная теория феминизма. Требования, которые диктуются рамками частной сферы, мешают проявиться конкурентоспособности женщин в карьерной и профессиональной области. Патриарх выдвигает жесткие условия, диктующие в общественной сфере приоритет полной отдачи, что усиливает стресс, вызываемый домашними обязанностями, сокращает ресурсы как времени, так и энергии. Это, в свою очередь, еще более ужесточает предъявляемые к женщинам требования по ведению домашнего хозяйства. Идеологическая привязка женщин к деятельности, свойственной частному порядку, — заботе, эмоциональной поддержке, сохранению привычного режима и устоя — обусловливает то, что от них и в общественных рамках ожидается выполнение Дополнительной и неэквивалентно оплачиваемой работы, в которой эти «женские» навыки овеществлены и предложены на рынке труда. Патриархальная модель профессиональной деятельности и ведения домашнего хозяйства оставляет мать-одиночку, женщину, пытающуюся поддерживать дом и детей, без помощи мужчины — добытчика заработка, оставляет ее в ситуации, когда огромен экономический риск. Это становится одним из факторов возрастающей «феминизации бедности»: женщина, как правило, зарабатывает меньше мужчины; положение матери-одиночки, поскольку у нее имеются жесткие домашние обязанности, становится шатким; и при этом становится меньше возможностей изменить что-либо в этой сфере.

     Один  из вопросов, рассматриваемых сторонниками либерального феминизма при анализе  гендерного неравенства, — это проблема равенства в браке. Данная тема в  классической формулировке приводится Джесси Бернард в ее исследовании под названием «Будущее брака». Она  рассматривает брак как одновременно и культурную систему взглядов и  идеалов, и институциональную расстановку  ролей и норм, а также как  сложное взаимодействие конкретных женщин и мужчин. В культуре брак идеализируется: он представляется судьбой  и источником самореализации для  женщин; смешением освященной традицией  домовитости, ответственности и  ограничения для мужчин; а для  американского общества в целом  — эгалитарной связью мужа и жены. Как институт брак закрепляет за ролью  мужа авторитет и свободу, а по сути дела обязанность преодолевать рамки домашнего порядка. К этому  добавляется идея о мужском превосходстве  в сексуальном отношении и  о мужской силе. Соответственно, женам предписывается быть уступчивыми, покорными, готовыми к самоотдаче и  сконцентрированными исключительно  на делах и нуждах определенного  домашнего хозяйства. Таким образом, на самом деле в институте брака  имеются два типа. Во-первых, это  мужской брак, в котором муж  придерживается мнения, что на него возложили тяжелое бремя и  ряд ограничений и в то же время  пользуется властью, независимостью и  правом на домашнее, эмоциональное  и сексуальное обслуживание со стороны  жены, что продиктовано установленными нормами. Во-вторых, это женский брак, в котором жена подтверждает присутствующий в культуре тезис о самореализации, в то время как реально ее положение  характеризуется безвластием и  зависимостью, обязанностью предоставлять  домашние, эмоциональные и сексуальные  услуги, какие ей предписывается реализовывать, а потому «сходит на нет» та независимость, которой она обладала до замужества. Результаты такого положения дел  проявляются в стрессе. У замужних женщин, что бы они ни говорили о самореализации, и неженатых мужчин, что бы те ни говорили о своей свободе, обнаруживается высокий уровень стресса по всем позициям, включая учащенный сердечный ритм, головокружение, головные боли, обмороки, ночные кошмары, бессонницу и боязнь нервного срыва. Что касается не замужних женщин, независимо от того, ощущают ли они социальный позор, и женатых мужчин, то эти категории демонстрируют низкие показатели стресса по всем позициям. Таким образом, брак хорош для мужчин и плох для женщин и перестанет быть столь неравным по своему воздействию только тогда, когда пары почувствуют себя достаточно свободными от преобладающих ограничений, накладываемых социальными институтами, и выберут такой вид брака, который лучше всего подходит их индивидуальным потребностям и свойствам личности. Недавно было выдвинуто мнение, что, хотя анализ Бернард справедлив для большинства браков, некоторые пары целенаправленным усилием достигают либерально-феминистского идеала эгалитарного брака [4, 373-376].

     3.3 Символический интеракционизм  и этнометодология

     Гендерная теория, обусловленная рамками  символического интеракционизма, исходит из свойственному ему общего положения: «Гендерная идентичность, подобно иным ее социальным видам, возникает в процессе социального взаимодействия и связана с самостью индивида, превосходящей границы одной ситуации, и должна постоянно подтверждаться в различных ситуациях взаимодействия... поскольку самость — это предмет постоянной эмпирической проверки». Символический интеракционизм отвергает идею Фрейда о том, что ключевым в становлении гендерной идентичности признаком является отождествление ребенка с одним из родителей, пол которого тождествен его полу. Приверженцы символического интеракционизма утверждают: ребенок, овладевая язы ком, узнает, что он вполне определенно отождествляется с представителями того или иного пола и учится идентифицировать себя как «мальчика» или «девочку», а следовательно, отождествлять себя с «мамочкой» или «папочкой». В своих работах сторонники данного научного направления поясняют, как в разных ситуациях сохраняется индивидами гендерная самость. Главным персонажем таких научных описаний становится осведомленный индивид, имеющий ряд идей и понятий, которые высказываются в его внутренних монологах и в разговорах с кем-либо, четко определяющих, что значит быть мужчиной или женщиной. Индивид в той или иной ситуации реализует свою самость, которая гендерно означена, и действует согласно с таким самоопределением, которое, правда, может подвергнуться изменениям в процессе взаимодействия, оставаясь вместе с тем хранилищем гендерного компонента, выявляемого в поведении человека от ситуации к ситуации.

     Последователи этнометодологии сомневаются в  устойчивости гендерной идентичности, изучая, «как осуществляется гендер». Следовательно, он воспринимается в  качестве «исполняемого» акторами в  различных ситуациях. Ученые такого плана отталкиваются от выдвинутого  Циммерманом положения о том, что «свойства социальной жизни, представляющиеся объективны ми, реальными  и превышающими рамки одной конкретной ситуации, на самом деле обусловлены  совершением локальных процессов». Приверженцы этнометодологии проводят различие между полом (биологическое определение человека в качестве мужчины или женщины), категорией пола (социальное определение человека в качестве мужчины или женщины) и гендером (поведение, удовлетворяющее социальным ожиданиям, предъявляемым к мужчинам или женщинам). Это имеет важнейшее теоретическое значение. В том случае, когда упор, сделанный на усвоении индивидом четкой гендерной идентичности, сводит понятие гендер к такому атрибуту, как пол — к неотъемлемой части индивидуальности, аргументом, выдвигаемым сторонниками этнометодологии, становится то, что гендер не может быть понят в качестве присущего личности свойства, поскольку он «приобретается» в конкретной ситуации взаимодействия. Так как категория пола — это постоянно присущее личности качество, такое «обретение» гендера в социальных ситуациях всегда предполагается потенциально возможным. Разделяемые людьми представления о нормах, соответствующих поведению мужчин или женщин, активизируются ситуативно. В конкретной ситуации люди осознают «ответственность» за выполнение гендерной роли, причем степень такой ответственности за висит от того, в какой мере ситуация позволяет человеку вести себя как мужчина или как женщина, давая возможность другим людям распознать мужские или женские образцы поведения. Люди, принадлежащие к разным культурам, — в том числе классовым и расовым — вероятно, сочтут поведение друг друга неясным в плане гендерной идентичности: в этом случае то, что делает другая сторона, не опознается как поведение, свойственное представителям мужского или женского пола. С другой стороны, этнометодологические исследования выявили, что разделение труда, которое происходит при ведении домашнего хозяйства, кажущееся непропорциональным, рассматривается и мужчинами, и женщинами, пребывающими в самой этой ситуации, как справедливое и равное. Это происходит, потому что обе стороны вполне охотно принимают нормативные требования, касающиеся распределения гендерных ролей в быту, и соответствуют им.

     Согласно  символическому интеракционизму и  этнометодологии, нормативные концепции  гендера реализуются в границах, обусловленных социальными институтами. Гофман одним из первых отметил (с  этим все более соглашаются сторонники символического интеракционизма, поддаваясь постмодернистскому влиянию), что такие  нормативные концепции не вытекают исключительным или преимущественным образом из процесса взаимодействия с другими людьми. Опосредованные послания — образы, порождаемые  рекламой, телевидением, кинофильмами, книгами, журналами — прямо, без  влияния процессов человеческого  взаимодействия, показывают и взрослым, и детям, как исполняется гендерная  роль. Эти опосредованные сообщения  предлагают нам то, что Гофман называет «демонстрациями» гендера: «упрощенную, преувеличенную, стереотипную» информацию о том, какие «конструкты» свойственны  в данном взаимодействии либо мужчине, либо женщине. Этот анализ поднимает  вопрос о причинно-следственных связях: имитируют ли средства массовой информации жизнь или жизнь подражает  СМИ? Микросоциальный подход к исследованию гендера успешен в границах заданных парадигм. [4, ст.366-367].

Выводы

     Разделяют макро и микро уровни изучения феминизма. Как известно, на макроуровнях изучается взаимосвязи между  различными частями общества, а на микроуровне взаимодействие этих связей. То есть в макросоциальных теориях  рассматривают, какое место занимает домашнее хозяйство в рамках социальных систем, разъясняя, почему положение  женщин в обществе является подчиненным, а в микросоциальных исследуют  способы продуцирования и воспроизводства  гендера в межличностных отношениях.

     Макросоциологические теории гендера рассматриваются с позиций таких подходов, как: марксистский, радикальный феминизм, функционализм, теория мировых систем и аналитическая теория конфликта.

     Марксизм  не имеет прямой связи с теорией  феминизма. В марксизме есть идея правящего класса, который есть господствующим, то есть правит производством, значит экономикой и подчиняет себе тех, кто лишен этого. Идет разделение общества на классы. Классовость общества ведет к классовости сознания, а последнее значит что класс  сознает себя и сознает свою враждебность к другой социальной группе. Поэтому  классовое сознание для феминисток приводит к формированию особой позиции  по признаку пола, и мужчины рассматриваются  как правящий класс. Для того чтобы  достичь действительно классового сознания, женщины должны смотреть на мир со своей собственной точки  зрения, а не с точки зрения патриархального  угнетения. Женские роли не детерминированы  биологически, - их жестко определяют экономические  условия и социокультурные особенности  общества в целом.

     В основе радикального феминизма лежит  тезис о том, что угнетение  женщины является самой глубинной  формой угнетения, присущей культуре последних  тысячелетий; в анализе систем эксплуатации центральное место отводится  патриархату, то есть власти категории  мужчин над категорией женщин. Радикальный феминизм разработал понятие исключительно женской культуры, наряду с убеждением в потребности организации отдельно от мужчин. Теоретики функционализма, теории мировых систем и аналитической теории конфликта пытаются найти место женщин внутри системы, как чего то общего. И по их мнению основное место женщин — это дом-семья.

             Микросоциологические теории гендера рассматривались с позиций культурного, либерального феминизма, символического интеракционизма и этнометодологии.

     Теория  культурного феминизма превозносит положительные аспекты того, что рассматривалось как «женский характер» или «женская личность». Такие теоретики, как Маргарет Фулер, Матильда Дж. Гэйдж, Виктория Видхал, Шарлотта Перкинс Гилман были сторонниками культурно го феминизма, провозглашавшего, что для управления государством обществу требуются такие женские добродетели, как готовность к сотрудничеству, заботливость, пацифизм и неприятие насилия при улаживании конфликтов. Культурологический феминизм, как правило, стремится подчеркнуть высокий статус ценностей, отличающих именно женщин, но не объясняет исток таких отличий. Культурологический феминизм подчеркивал неординарность женского мышления и противопоставлял женскую культуру и опыт в качестве альтернативы и критики доминирующей патриархальной культуры.

     Либеральные феминисты полагают, что женщины  могут претендовать на равенство  с мужчинами, поскольку человеку присуща способность сознательной духовной деятельности, а также потому, что гендерное неравенство —  результат патриархальной и дискриминационной  модели разделения труда. Введя понятие  «гендер» либералы понимали его как особенность половой идентичности. Либеральные феминисты, объясняя гендерное неравенство, исследуют роль четырех факторов: социального конструирования гендера, гендерного разделения труда, доктрины и практики публичной и частной сферы, патриархальной идеологии. Один из вопросов, рассматриваемых сторонниками либерального феминизма при анализе гендерного неравенства, — это проблема равенства в браке.

     Для символического интеракционизма и  этнометодологии нормативные концепции  гендера реализуются в границах, обусловленных социальными институтами. Гофман, как представитель символического интеракционизма, утверждал, что эти  установки гендерного неравенства  вытекают не из взаимодействий, а через  посредника – образы, порождаемые  рекламой, телевиденьем и т.д. Представители  этнометодологии проводят различие между полом (биологическое), категорией пола (социальное) и гендером (поведение, удовлетворяющее социальным ожиданиям, предъявляемым к мужчинам или женщинам).