Автор: Пользователь скрыл имя, 24 Ноября 2011 в 14:38, автореферат
Актуальность проблемы. Одна из ведущих тенденций современной культуры – установка на развитие индивидуальности, которая имеет отношение и к российскому обществу, где с конца 90-х гг. ХХ в. стал намечаться переход от «узкого» типа социализации (ориентация на жёсткий норматив) к «широкому», предполагающему вариативность норм и поведенческих практик (Т.А.Гурко, 2008). Такого рода изменения, обусловленные процессами демократизации и гуманизации, оказывают влияние и на систему отечественного образования как общего, так и специального, где теперь делается акцент на индивидуально-личностном подходе в воспитании и обучении подрастающего поколения.
Для сбора фактических данных был разработан специальный диагностический комплекс, включающий в себя метод индивидуального констатирующего эксперимента с использованием беседы; игровых экспериментальных ситуаций, предполагающих выбор «женских» / «мужских» атрибутов и предметов, необходимых для самого ребёнка; методики «Совместное сочинение историй» на четыре заданные темы (о позитивных и негативных женских и мужских персонажах) и цветового теста отношений. В общей сложности на этом этапе исследования принимали участие 569 детей, из них 324 - с ЛФПН, которые в целом имели сохранную речь.
Относительно первой задачи было установлено, что дети с ЗПР, ЛУО и НПР демонстрируют разный уровень овладения социальной категоризацией по культурным признакам пола. Так, если у дошкольников с НПР она находится в зоне актуального развития (её уже используют без дополнительной помощи 95,6% девочек и 97,8% мальчиков), то у большинства их сверстников с ЗПР – в зоне ближайшего развития (помощь в овладении принимают все, кроме одной девочки из семьи, с элементами помощи используют 60% девочек и 67,5% мальчиков из семьи и 73,3% девочек и 80% мальчиков из детского дома), а у младших школьников – уже в зоне актуального развития (92,5% девочек и 95% мальчиков), тогда как для многих детей с ЛУО она ещё не является значимым маркером социального познания и находится вне зоны их потенциальных возможностей (помощь с трудом принимали только по 33,3% девочек и мальчиков дошкольного возраста и не принимали по 6,7% девочек и мальчиков младшего школьного возраста). При этом также было констатировано, что старшие дошкольники с ЛФПН, как правило, склонны ориентироваться преимущественно на яркие внешние, но несущественные с социальной точки зрения признаки категоризации (волосы, одежда, размер изображения), хотя по мере их взросления субъективная значимость категории пола в процессе социального познания существенно увеличивается.
Аналогичная зависимость от общего уровня психического развития была прослежена и в отношении содержательных аспектов представлений девочек и мальчиков с ЗПР и ЛУО о культурных знаках гендера. В частности, был обнаружен значительный рост акцента на ярко выраженных внешне знаках гендера (действия и атрибуты лиц женского и мужского пола), а также большая жёсткость и бедность присвоенных гендерных норм и стандартов по мере увеличения степени интеллектуального недоразвития ребёнка.
В то же время получены данные, свидетельствующие об усвоении и внутреннем принятии большинством детей с ЛФПН, как и их сверстниками с НПР, культурных линз гендерной поляризации и андроцентризма. Не только личностные качества, но и сферы деятельности женщин и мужчин, их социальные функции чаще всего описывались ими как противоположные и взаимоисключающие и к тому же нередко отмечались преимущества традиционно «мужского» - доминантного стиля поведения. При этом независимо от уровня психического развития был зафиксирован факт стереотипного восприятия мужских и профессиональных ролей, женских и семейных как тождественных, а отход от данной тенденции констатирован только у отдельных испытуемых с НПР, имеющих гендерно нестандартный опыт, полученный ими в своём ближайшем социальном окружении (преимущественно у девочек, у которых с возрастом отмечался рост гендерно нестереотипной осведомлённости, причём большей частью преимущественно в отношении членов ингруппы).
В целом, по результатам обобщения полученных от детей ответов, мы установили наиболее характерные для дошкольников и младших школьников стереотипные гендерные нормы и стандарты. Среди них: присвоенные большинством детей с ЛФПН и их сверстниками с НПР нормы профессиональной самореализации, физической и эмоциональной твёрдости мужчин, а также нормы внешней привлекательности и ориентации на ведение домашнего хозяйства женщин, к числу которых у ряда мальчиков с НПР и ЗПР добавляется ещё и норма антиженственности. Вместе с тем, была обнаружена общая для всех испытуемых тенденция неравномерного овладения культурными знаками своего и другого гендера, при которой наблюдалась лучшая осведомлённость девочек и мальчиков о нормах и стандартах своей гендерной группы, что является свидетельством избирательного восприятия ребёнком получаемой извне информации, как следствия произошедшей гендерной самокатегоризации, и подтверждает отдельные литературные данные (Д.Н.Исаев, В.Е.Каган, 1986).
В плане собственных гендерных предпочтений было установлено, что в изучаемый возрастной период далеко не все испытуемые однозначно уверены в константности своей половой принадлежности. В частности, в отличие от большинства детей с НПР и ЗПР, которые уже осознают её неизменность (100% и 97,5%, соответственно), у их сверстников с ЛУО встречалась мысль о возможном изменении своего пола (13,3% девочек и 26,7% мальчиков дошкольного возраста и 6,7% девочек и 13,3% мальчиков младшего школьного возраста). К тому же именно у этих детей, оказались практически неосознанными и содержательные аспекты собственных гендерных предпочтений, тогда как остальные испытуемые обосновывали свою половую принадлежность, ссылаясь в качестве её аргументации преимущественно на традиционные гендерные стандарты, среди которых особенности внешнего вида, специфика предпочитаемой деятельности и интересов, паттерны и модели поведения, что служит подтверждением преобладания в детской среде репродуктивного типа гендерной субъектности.
Так, многие мальчики (с ЗПР: 53,3% дошк. и 73,3% мл.шк.; с ЛУО: 26,7% и 46,7%; социальные сироты с ЗПР: 46,7% и 80%; с НПР: 86,7% и 100%) в первую очередь подчёркивали «мужской характер» предпочитаемой деятельности и интересов, называя обычно свои любимые игры, занятия, специфику компаний: «Играю футбол» (ЗПР, дошк.); «С папой мопед чиню… На рыбалку ежу» (ЗПР, мл.шк.); «Занимаюсь боксом с братом» (НПР, дошк.) и т.п. При этом, как правило, подобные суждения дополнялись также и характеристиками «мужской внешности» (с ЗПР: 73,3% дошк. и 66,7% мл.шк.; с ЛУО: 93,3% и 73,3%; социальные сироты с ЗПР: 86,7% и 66,7%; с НПР: 66,7% и 60%). В свою очередь девочки, прежде всего, подчёркивали своё соответствие «женской внешности», говорили о причёске, одежде, называли различные украшения и аксессуары (с ЗПР: 93,3% дошк. и 100% мл.шк.; с ЛУО: 100% и 100%; социальные сироты с ЗПР: 93,3% и 93,3%; с НПР: 93,3% и 100%): «Я красивая, как мама. Мальчики красивыми не бывают» (ЗПР, мл.шк.); «Я причёсываюсь, не хожу лохматой» (сирота, ЗПР, мл.шк.), «Вот косичка, бантик» (ЛУО, мл.шк.) и нередко обращались к поведенческим признакам, ссылаясь на известные им культурные стандарты традиционно «женского» поведения: «Ни с кем не дерусь» (сирота, ЗПР, мл.шк.); «Слушаюсь воспитательницу» (ЗПР, дошк.); «Жалею малышей» (НПР, дошк.) и т.п.
В то же время некоторые девочки с НПР (18,75%) высказывали недовольство существующими «половыми ограничениями» поведения и деятельности, сочетающееся у них с принятием своей половой принадлежности, и демонстрировали свои предпочтения отдельных традиционных стандартов маскулинности, тогда как у всех мальчиков независимо от уровня психического развития прослеживалась ярко выраженная ориентация на стереотипные нормы своей половой группы. Полагаем, что такая гендерная специфика есть следствие присвоения этими детьми культурной линзы андроцентризма и связанной с ней гендерной асимметрии социальной лояльности и реальной доступности к «выходу за границу своего гендера» для представителей женского и мужского пола. Показательно, что в отличие от своих сверстниц с НПР ничего подобного у девочек с ЛФПН не наблюдалось, а значит им оказывается недоступным осознание существующих в современном обществе более широких возможностей для проявлений своей гендерной субъектности. Иными словами, по результатам нашего исследования более разнообразными и вариативными оказались гендерные предпочтения девочек, однако это имеет отношение преимущественно к младшим школьницам с НПР, поскольку у всех остальных девочек, как и у мальчиков, преобладали проявления гендерно стереотипной субъектности, воспроизводящей доминирующие в культуре традиционные гендерные эталоны. В сою очередь случаи наивной гендерной нестереотипности были обнаружены только у дошкольников с ЗПР (8,75%) и детей с ЛУО (23,3% дошк. и 16,7% мл.шк.).
Таким образом, проведённый констатирующий эксперимент подтвердил, что установленные на нормально развивающихся детях закономерности вхождения в гендерную культуру общества прослеживаются и у их сверстников с ЛФПН, хотя вместе с тем полученные данные свидетельствуют о значительном отставании девочек и мальчиков с ЗПР и ЛУО в темпах овладения культурными знаками гендера, а также о наличии у них ряда специфических особенностей в этом плане, среди которых большая ориентированность по сравнению с детьми с НПР на жёстко дифференцированные и бедные по содержанию гендерные нормы и стандарты и малая вариативность, ограниченность собственных гендерных предпочтений. Однако в то же время, как показало исследование, потенциальные возможности детей с ЗПР в использовании социальной категоризацией по культурным признакам пола и в принятии транслируемых знаков гендера являются более высокими, нежели у их сверстников с ЛУО, поскольку первые гораздо раньше начинают применять в процессе социального познания гендерную категоризацию и утрачивают свою наивную гендерную нестереотипность, а присвоенные ими знаки гендера отличаются большей осознанностью и содержательностью.
В пятой главе «Экспериментальное изучение возрастной динамики характера проявлений гендерной субъектности личности старших дошкольников и младших школьников с проблемным и нормальным психическим развитием» отражены результаты III этапа эмпирического исследования, посвящённого изучению итогов общественного и индивидуального конструирования гендерной субъектности детей различного генеза в плане её проявлений в таких эффектах само-репрезентаций, как вербальная самопрезентация образа Я, желания и притязания.
Для сбора фактических данных был выбран метод индивидуального констатирующего эксперимента, предполагающий использование ряда психодиагностических методик, среди которых: модифицированный вариант методики М.Куна и Т.Макпартленда - «Кто Я? Какой(ая) Я?» для изучения образа Я; проективная методика «Цветик-семицветик», направленная на выявление содержания детских желаний; тестовая техника Ф.Хоппе на определение уровня притязаний в варианте, предложенном М.Юкнат, где детям предлагались ранжированные по степени трудности задачи (сбор панно из разрезных картинок).
Эксперимент включал в себя три части: 1) гендерно-возрастной анализ вербальной самопрезентации образа Я детей разных категорий; 2) гендерно-возрастной анализ личностных желаний детей разных категорий, 3) гендерно-возрастной анализ стратегии и тактики притязаний детей разных категорий. В общей сложности на этом этапе исследования принимало участие 774 ребёнка, из них 349 детей с ЛФПН, которые в целом имели сохранную речь.
Результаты первой части констатирующего эксперимента показали, что на процесс вербальной самопрезентации образа Я как в условиях онто-, так и дизонтогенеза существенное влияние оказывают последствия дифференцированной гендерной социализации, поскольку независимо от общего уровня психического развития дети в первую очередь стремились выделять те личностные самохарактеристики, которые соответствуют доминирующим в нашем обществе гендерным нормам и ожиданиям в отношении лиц женского и мужского пола. В частности, в ответах девочек достаточно ярко была представлена тематика внешности в контексте стандартов физической привлекательности, подчёркивались отношения с окружающими с позиций послушания, заботы, дружелюбия (за исключением отсутствия сообщений об отношениях со сверстниками у испытуемых с ЛФПН), использовались эмоциональные самохарактеристики (за исключением дошкольниц с ЛУО). Напротив, мальчики, прежде всего, делали акцент на своих физических качествах и атлетических способностях, так называемых функциональных возможностях своего тела (норма физической твёрдости) и при этом практически полностью (за исключением дошкольников с НПР) игнорировали свои эмоциональные характеристики (норма эмоциональной твёрдости), а в отношениях с окружающими предпочитали акцентировать внимание на гомосоциальных связях и своей статусной позиции (за исключением отсутствия сообщений об отношениях со сверстниками у большинства испытуемых с ЗПР и ЛУО).
Также гендерно стереотипным оказалось содержание ответов по категориям «умения и навыки», «интересы и предпочтения», «мечты и представления о будущем» (включая единичные из общего числа детей с ЛФПН ответы по последней категории младших школьников с ЗПР). И даже предметы собственности, о которых упоминали дети (преимущественно с ЛФПН), носили гендерно маркированный характер: девочки обычно говорили о куклах, мягких игрушках, украшениях и косметике; мальчики называли оружие, машины, технику, спортивный инвентарь и инструменты, наличие которых в мужском сообществе нередко принято расценивать как признак «настоящей» мужественности (И.С.Кон, И.Н.Тартаковская). Отдельные гендерно нестереотипные ответы, как и на предыдущем этапе, встречались исключительно только у младших школьниц с НПР.
Вместе с тем, в исследовании был обнаружен факт влияния на содержание образа Я ребёнка условий семейной депривации, приводящих к преобладанию у детей, лишённых родительского попечительства, категории социального членства (принадлежности к детскому дому), становящейся неотъемлемой частью их Я-концепции, а также поведенческих самохарактеристик, как следствия повышенного внимания к этим проявлениям социальных сирот со стороны педагогов. Однако в целом содержательное наполнение образа Я воспитанников детского дома также как и у их семейных сверстников в большинстве своём осуществляется в соответствии с доминирующими в их социокультурном окружении гендерными стереотипами.
Во второй части констатирующего эксперимента были получены результаты, иллюстрирующие гендерную специфику в содержательных характеристиках желаний детей разных категорий в условиях их проекции - вербализации от лица персонажа своего пола – при отсутствии фактора социальной желательности (1 серия) и открытой вербализации от своего имени с учётом действия фактора социальной желательности (2 серия). Содержание детских желаний распределялось по категориям, выделенным группой экспертов из 6 человек.
Сравнительный анализ полученных данных позволил прийти к заключению о значительном преобладании в содержании детских желаний гендерной составляющей. При этом мы убедились в том, что независимо от уровня психического развития по мере взросления ребёнка вклад дифференцированных по признаку пола социокультурных влияний в процесс его личностного становления делается всё более очевидным, о чём, в частности, свидетельствует тенденция роста гендерных различий в содержании желаний детей различного генеза при переходе от старшего дошкольного к младшему школьному возрасту. Однако в то же время было обнаружено, что наиболее чётко и последовательно выше обозначенная тенденция внедрения в систему личных предпочтений девочек и мальчиков культурных гендерных норм и стандартов проявляется у детей с НПР, а наименее всего - у испытуемых с ЛУО. Иными словами степень выраженности ориентации детей на доминирующие в обществе социальные ожидания гендерной «адекватности» оказывается связанной с общим уровнем их психического развития, т.е. снижается по мере увеличения интеллектуального недоразвития. И всё же в основном содержание желаний всех семейных детей служит отражением, прежде всего, проявлений их гендерной субъектности: стремление к эмансипации как иллюстрация принятия нормы мужской независимости всеми мальчиками с НПР и младшими школьниками с ЗПР; количественное преобладание у девочек с ЗПР и НПР общественно значимых желаний как проявление соответствующей образу традиционной женственности ориентированности на нужды и потребности других людей; доминирование у всех девочек желаний, связанных с внешностью и её атрибутами (одежда, украшения, косметика), семейными ролями и романтическими отношениями (за исключением испытуемых с ЛУО), а у мальчиков - с физическими качествами и атлетическими способностями, предпочтения техники и спортивного инвентаря. Что же касается воспитанников детского дома с ЗПР, то у них на первый план выходит не столько гендерная специфика, сколько особенности развития в условиях семейной депривации (неотреагированное горе утраты родителей, отсутствие личной собственности, фрустрация чувства безопасности и защищённости, потребность в социальном принятии), хотя элементы овладения гендерной культурой общества имеют место и в желаниях социальных сирот.