Психологическая природа ценностных ориентаций личнсоти

В работах ряда основоположников социалистической и ре­волюционной идеологии, оппонирующих индивидуализму Ницше, моральные представления также понимаются достаточно нату­ралистически. Так, ведущий теоретик анархо-коммунизма П. А. Кропоткин видел основу морали и нравственности в при­родных особенностях животных, общем для всех живых существ «законе взаимопомощи», способствующем сохранению вида. По его словам, «общественный инстинкт, прирожденный человеку, как и всем общественным животным, - вот источник всех этических понятий и всего последующего развития нравственности» [137, 55]. Соответственно, П. А. Кропоткин в своих произведениях по этике вообще не обращается к ценностям как таковым, оперируя в основном биологическими понятиями.

Как несколько иронически замечает Б. Рассел, общеизвест­но, что «идеалисты добродетельны, а материалисты - безнрав­ственны» [209, 175]. Действительно, К. Маркс в своей статье «Морализирующая критика и критизирующая мораль» отвергает «морализирование», т. е. нравственную оценку тех или иных яв­лений, как не учитывающую «объективную историческую необхо­димость» [227, 167]. В. И. Ленин еще более конкретно связывает мораль с «революционной целесообразностью». Он прямо ука­зывает, что нравственность должна быть «подчинена вполне ин­тересам классовой борьбы пролетариата» [227, 116].

Классики марксизма, рассматривая поведение человека че­рез призму «общественно-исторических условий» и «экономи­ческого базиса», не используют понятие ценности в этико-нормативном смысле. К. Маркс в своей «трудовой теории стоимости» сводит понятие ценности к меновой стоимости товара, опреде­ляющегося временем труда, затраченного на его производство [1, 355]. Очевидный этический пробел в учении, которое после­дователями было объявлено «всеобъемлющим» и «единственно верным», послужил основой попыток своеобразной спекулятив­ной «реконструкции» представлений К. Маркса о ценностях лич­ности. Так, М. Фрицханд, А. Хеллер, В. Брожик в своих работах фактически достраивают за Маркса так и не сформулированную им этическую концепцию в искреннем убеждении, что «единственно правильный подход к ценности заключается в приписывании ей характера аксиомы социальной теории марксизма» [68, 148-149].

В нашей стране, как пишет Г. П. Выжпецов, «вплоть до начала 60-х годов аксиология находилась под официальным запретом как буржуазная «лженаука» [75, 96]. Среди появившихся в пери­од «оттепели» первых отечественных исследований можно выделить работы В. А. Василенко, понимавшего под ценностями значимость предметов, средство удовлетворения потребностей человека, и И. С. Нарского, интерпретировавшего ценности как идеалы, высшие цели личности [75]. В концепциях В. П. Тугаринова и О. Г. Дробницкого ценности определяются и как значи­мость, и как идеал одновременно. По мнению В. П. Тугаринова, значимость ценностей опосредована ориентацией человека на других людей, на общество в целом, на существующие в нем иде­алы, представления и нормы. Отдельный человек может пользо­ваться лишь теми ценностями, которые имеются в обществе, по­этому ценности жизни отдельного человека в основе своей являются ценностями окружающей его общественной жизни [239]. Однако, по словам Г. П. Выжлецова, все эти «мономаркси­стские» концепции рассматривали «специфику ценностей с по­зиции марксизма именно как экономического материализма», и, соответственно, «прерванная в 30-е - 50-е годы мировая и, в особенности, русская традиция в развитии ценностной фило­софии так и не была восстановлена» [75, 96-97]. Позднее, как пишет С. Ф. Анисимов, «в 70 - 80-е гг. разработка общей фило­софской теории ценностей в нашей стране была свернута» [22, 5].

На Западе положение об общественно-историческом характе­ре ценностей получило дальнейшее развитие в работах классиков социологической традиции, в частности А. Тойнби и П. А. Сорокина, опиравшихся на идеи В. Дильтея о множественности культурно-исторических систем ценностей [86] и типологию «культурных организмов» О. Шпенглера [271]. Так, П. А. Сорокин рассматри­вал историю как процесс циклической смены различных типов культурных систем, подчинив теорию социального развития «цен­ностям как главной побудительной движущей силе в обществе» [цит. по 75, 95].

Э. Дюркгейм в своих произведениях анализировал взаимо­влияние ценностно-нормативных систем личности и общества. По его мнению, система ценностей общества представляет собой совокупность ценностных представлений отдельных индивидов, и, соответственно, «объективна уже благодаря тому, что она коллек­тивна». Дюркгейм полагает, что «шкала ценностей оказывается таким образом свободной от субъективных и изменчивых оценок индивидов. Последние находят вне себя уже устоявшуюся клас­сификацию, к которой они вынуждены приспосабливаться» [92, 290]. Механизмом, регулирующим поведение человека в обществе, является внутреннее принятие им социальных ценностей посредством внешнего принуждения: «мы явственно ощущаем, что не являемся хозяевами наших оценок, что мы связаны и при­нуждаемы. Нас связывает общественное сознание» [92, 290].

В работах М. Вебера, У. Томаса и Ф. Знанецкого, Т. Парсонса принятие личностью ценностей общества выступает уже как пос­ледовательный процесс. М. Вебер, понимающий под ценностя­ми установки той или иной исторической эпохи, выделяет две стадии формирования «культурно-исторической индивидуально­сти». Им разделяются субъективная оценка объекта и «отнесе­ние к ценности», которое превращает индивидуальное впечатле­ние в объективное при соотнесении с исторической системой ценностей [64]. У Томаса и Знанецкого ценности носят «ситуа­тивный» характер. Центральное место в их теории занимает по­нятие «социальная ситуация», включающее как объективно суще­ствующие социальные ценности, так и субъективные установки. Формирование системы ценностей личности происходит при «оп­ределении ситуации» индивидом посредством их взаимодействия и соперничества [232, 357]. Т. Парсонс в своей теории социаль­ного действия оперирует понятием «социальная система», кото­рая в качестве подсистем включает, с одной стороны, потребнос­ти «деятеля», а с другой - ценности социокультурной среды. При «ориентации деятеля на ситуацию» происходит взаимодействие и взаимообмен ценностно-нормативного содержания этих двух подсистем посредством институционализации (узаконения обще­ством в процессе легитимизации) и интернализации (внутренне­го принятия личностью в процессе социализации) [11, 367 - 378].

В отечественной социологии проблема принятия личностью ценностей различных социальных групп также активно разрабаты­валась в работах ряда авторов, среди которых можно выделить прежде всего исследования В. Я. Ядова, И. С. Кона, Н. И. Лапина, С. Г. Климовой, В. П. Вардомацкого и др.

Собственно в психологии проблема ценностей личности и общества с самого начала заняла важное место, став предме­том «высшей» (в терминологии В. Вундта) ее области. По сло­вам В. Дильтея, главным предметом анализа «описательной» или «понимающей» психологии является «душевная жизненная связь», включающая «как основные отношения наших представлений, так и постоянные определения ценностей, навыки нашей воли и гос­подствующие целевые идеи» и содержащая, таким образом, «правила, которым, хотя мы часто это и не сознаем, наши действия подчиняются» [86, 336]. Содержанием душевной жизни, по В. Дильтею, являются эмоции, чувства, представляющие собой личностное выражение ценности: «для нас имеет ценность лишь пережитое в чувствах... ценность не отделима от чувства» [там же, 344]. Критикуя это положение, Э. Шпрангер подчеркивает, что содержание человеческой души не может быть сведено к субъек­тивным ценностям, определяемым как таковые посредством эмо­циональной регуляции. По его словам, душа человека отражает и объективные ценности - «эти ценности, возникшие в истори­ческой жизни, которые по своему смыслу и значению выходят за пределы индивидуальной жизни, мы называем духом, духовной жизнью или объективной культурой» [272, 355-356]. Ценностная сфера личности, таким образом, в психологии духа имеет двой­ственный характер, включая как субъективные оценки, так и суще­ствующие в общественном сознании нормы и представления.

В австрийской психологической школе (А. Мейнонг, X. Эренфельс, И. Крейбиг) ценности понимаются как исключительно субъективный феномен. По X. Эренфельсу, ценность объекта определяется его желаемостью, которая, в свою очередь, опре­деляется возможностью получения удовольствия. Иерархия ценностей, таким образом, выстраивается исходя из способнос­ти объектов приносить удовольствие либо неудовольствие. А. Мейнонг сводит понятие ценности к возможности пережива­ния некоего субъективного «чувства ценности». По его словам, ценность приписывается какому-либо предмету постольку, по­скольку есть «кто-нибудь, для кого ценность есть ценность» [цит. по 157, 252]. В этом же смысле им используется понятие «лич­ные ценности», т. е. ценности «для кого-нибудь».

Для большинства теорий, которые можно отнести к «биоло­гическому», или «естественнонаучному», «этажу» психологии, цен­ности не являются научными, т. е. эмпирически верифицируе­мыми категориями. Наиболее ярко, по нашему мнению, это формулируется в теории К. Левина, который сознательно исклю­чает ценностные суждения из системы научных психологических понятий. Он справедливо подчеркивает, что «психология выхо­дит за пределы классификации только по ценностному основа­нию» [143, 49]. Однако, отстаивая применительно к психологии принцип объективности в том же смысле, что и М. Вебер, выдви­нувший в социологии тезис «ценностной нейтральности», К. Левин переносит критическое отношение к оценочным суждениям на ценностные представления в целом. Главное преимущество так называемого «галилеевского», эмпирического способа мыш­ления перед спекулятивным «аристотелевским» видится ему в том, что в нем не прослеживается «никаких ценностных концеп­ций» [143, 63].

В бихевиоризме ценности также оказываются полностью исключенными из сферы научного изучения человеческой при­роды. По словам Б. Скиннера, «ценностные суждения лишь там выходят на верный след, где этот след оставила наука. А когда мы научимся планировать и измерять мелкие социальные взаи­модействия и другие явления культуры с такой же точностью, какой мы располагаем в физической технологии, то вопрос о ценностях отпадет сам собой» [цит. по 252, 49]. Для бихевиористов «этика, мораль и ценности - не более чем результат ассоциативного научения» [78, 339]. Поведение человека в клас­сическом бихевиоризме сводится к совокупности реакций, вы­раженность которых определяется силой подкрепления на сти­мулы внешней среды. Однако уже Э. Толмен для характеристики силы и направленности реакций человека использует понятие ценности, которую он определяет как привлекательность целе­вого объекта, наряду с потребностью, определяющей нужность цели [257, 207]. Дж. Роттер в своей теории социального научения использует термин «ценность подкрепления», понимающую им как степень, с которой человек при равной вероятности получения предпочитает одно подкрепление другому. Наряду с «ценностью подкрепления» поведение человека определяется и «ценностью потребности», представляющей собой среднюю ценность набора подкреплений, относящихся к основным категориям потребнос­тей. Ожидаемая ценность подкрепления зависит от субъективной оценки внешней социальной ситуации [259, 412-425].

Классический психоанализ 3. Фрейда концентрирует внима­ние на внутренних биологических факторах развития личности. Как пишут Дж. Фейдимен и Р. Фрейгер, «все мышление Фрейда покоится на предпосылке, что тело - единственный источник ду­шевного опыта. Он предполагал, что придет время, когда все ду­шевные феномены смогут быть объяснены прямыми ссылками на физиологию мозга» [243, 75]. В основу поведения человека пси­хоанализ ставит неосознаваемые инстинктивные влечения Ид, которые служат импульсом к удовлетворению биологических потребностей в соответствии с принципом удовольствия. По словам Фрейда, «естественно, Ид не знает ценностей, добра и зла, морали» [78, 336]. Однако, вопреки распространенному мне­нию, теория 3. Фрейда все-таки подразумевает определенную ценностно-нормативную регуляцию поведения человека. «Супер-эго» Фрейда представляет собой, по существу, хранилище как бессознательных, так и социально обусловленных моральных ус­тановлений, этических ценностей и норм поведения, которые слу­жат своего рода судьей или цензором деятельности и мыслей Эго, устанавливая для него определенные границы. Фрейд в своих работах указывает на три функции Суперэго: совесть, самонаб­людение и формирование идеалов. По его мнению, задачей со­вести является ограничение, запрещение сознательной деятель­ности; задачей самонаблюдения - оценка деятельности независимо от побуждений и потребностей Ид и Эго. Формиро­вание идеалов связано с развитием самого Суперэго, обуслов­ленного социальными факторами. По словам Фрейда, «Суперэго ребенка в действительности конструируется... По модели Суперэго его родителей: оно наполнено тем же содержанием и ста­новится носителем традиции и переживающих время суждений ценности, которые передаются, таким образом, от поколения к поколению» [цит. по 243, 22].

Ряд современных исследователей полагают, что любой эле­мент трехчленной структуры личности 3. Фрейда может служить источником и местом нахождения ценностей. Так, гг. Дилигенский пишет, что Суперэго содержит социальные нормы и ценно­сти, а Эго - индивидуальные ценности, являющиеся результатом «окультуривания» бессознательных стимулов Ид. Ценности Эго, по его словам, «сильнее и истиннее» общепринятой системы ценностей [85, 197]. В. Э. Чудновский полагает, что многие сти­мулы сферы бессознательного, в свою очередь, основаны на «со­знательно принятых» нравственных ценностях - «они как бы «опускаются» сверху и настолько глубоко и органично усваива­ются, что могут противостоять не только сознательным намере­ниям, но и инстинктивным влечениям, и даже в гипнотическом состоянии не удается внушить человеку то, что противоречит прочно усвоенным ценностям» [264, 415].

Социальные аспекты развития личности, лишь косвенно зат­рагиваемые 3. Фрейдом, получили дальнейшее развитие в ра­ботах его последователей - А. Адлера, К. Хорни, Э. Фромма, Г. Салливена. В индивидуальной психологии А. Адлера важное место занимает концепция «социального интереса», понимаемо­го как чувство общности, стремление вступать в социальные от­ношения сотрудничества, как источник активности личности, про­тивопоставляемый либидо Фрейда. Социальный интерес формируется в процессе идентификации и является «баромет­ром нормальности». Как отмечают Л. Хьелл и Д. Зиглер, «акцент, сделанный в его теории на социальном интересе как существен­ном критерии психического здоровья, способствовал появлению концепции ценностных ориентации в психотерапии» [259, 764].

По словам Э. Фромма, главной функцией классического пси­хоанализа было «развенчать ценностные суждения и этические нормы, продемонстрировав, что они представляют собой рацио­нализацию иррациональных - и часто неосознаваемых - жела­ний и страхов и, следовательно, не могут претендовать на объек­тивную значимость» [254, 24]. Он полагал, что в попытке утвердить психологию в качестве естественной науки «психоанализ сде­лал ошибку, оторвав психологию от проблем философии и эти­ки» [там же]. Фромм совершенно справедливо замечает, что нельзя игнорировать тот факт, что человеку присуща потребность искать ответы на вопрос о смысле жизни и определять те нормы и ценности, в соответствии с которыми он должен жить. Глав­ным отличием его теории от теории Фрейда было то, что основа характера виделась им не в либидо, а в специфических формах отношения человека к миру. По мнению Фромма, человек оказы­вается связанным с миром посредством процессов ассимиля­ции (приобретая и потребляя вещи) и социализации (устанавли­вая отношения с другими людьми). Особенности проявления и соотношения этих процессов формируют тот или иной тип соци­ального характера, принадлежность к которому и определяет на­правленность личности на соответствующую систему ценностей.