Кто бы,
ради каких бы целей ни блокировался
с указанным средством — а
делает это каждый политик,
— тот подвержен и его специфическим
следствиям. В особенно сильной
мере подвержен им борец за
веру, как религиозный, так и
революционный. Давайте непредвзято
обратимся к примеру современности.
Тот, кто хочет си- лой установить
на земле абсолютную справедливость, тому
для этого нужна свита: человеческий «аппарат».
Ему он должен обещать необходимое (внутреннее
и внешнее) вознаграждение — мзду небесную
или земную — иначе «аппарат» не работает.
Итак, в условиях современной классовой
борьбы внутренним вознаграждением является
утоление ненависти и жажды мести, прежде
всего: Ressentirnenfa и потребности в псевдоэтическом
чувстве безусловной правоты, поношении
и хуле противников. Внешнее вознаграждение
—это авантюра, победа, добыча, власть
и доходные места. Успех вождя полностью
зависит от функционирования подвластного
ему человеческого аппарата. Поэтому зависит
он и от его — а не своих собственных —
мотивов, то есть от того, чтобы свите:
красной гвардии, провокаторам и шпионам,
агитаторам, в которых он нуждается, эти
вознаграждения доставлялись постоянно.
То, чего он фактически достигает в таких
условиях, находится поэтому вовсе не
в его руках, но предначертано ему теми
преимущественно низкими мотивами действия
его свиты, которые можно удерживать в
узде лишь до тех пор, пока честная вера
в его личность и его дело воодушевляет
по меньшей мере часть товарищества (так,
чтобы воодушевлялось хотя бы большинство,
не бывает, видимо, никогда). Но не только
эта вера, даже там, где она субъективно
честна, в весьма значительной части случаев
является по существу этической «легитимацией»
жажды мести, власти, добычи и выгодных
мест — пусть нам тут ничего не наговаривают,
ибо ведь и материалистическое истолкование
истории — не фиакр, в который можно садиться
по своему произволу, и перед носителями
революции оно не останавливается! — но
прежде всего: традиционалистская повседневность
наступает после эмоциональной революции,
герой веры и прежде всего сама вера исчезают
или становятся — что еще эффективнее
— составной частью конвенциональной
фразы политических обывателей и технических
исполнителей. Именно в ситуации борьбы
за веру это развитие происходит особенно
быстро, ибо им, как правило, руководят
или вдохновляют его подлинные вожди —
пророки революции. Потому что и здесь,
как и во всяком аппарате вождя, одним
из условий успеха является опустошение
и опредмечиванне, духовная пролетаризация
в интересах «дисциплины». Поэтому достигшая
господства свита борца за веру особенно
легко вырождается обычно в совершенно
заурядный слой обладателей теплых мест.
Кто хочет
заниматься политикой вообще
и сделать ее своей единственной
профессией, должен осознавать данные
этические парадоксы и свою
ответственность за то что
под их влиянием получится
из него самого. Он, я повторяю,
спутывается с дьявольскими силами,
которые подкарауливают его при
каждом действии насилия. Великие
виртуозы акосмической любви к человеку
и доброты, происходят ли они из Назарета,
из Ассизи или из индийских королевских
замков, не «работали» с политическим
средством—насилием; их царство было
«не от мира сего», и все-таки они действовали
и действовали в этом мире, и фигуры Платона
Каратаева и святых Достоевского все еще
являются самыми адекватными конструкциями
по их образу и подобию. Кто ищет спасения
своей души и других душ, тот ищет его не
на пути политики, которая имеет совершенно
иные задачи — такие, которые можно разрешить
только при помощи насилия. Гений или демон
политики живет во внутреннем напряжении
с богом любви, в том числе и христианским
Богом в его церковном проявлении, — напряжении,
которое в любой момент может разразиться
непримиримым конфликтом. Люди знали это
уже во времена господства церкви. Вновь
и вновь налагался на Флоренцию интердикт
— а тогда для людей и спасения их душ
это было властью куда более грубой, чем
(говоря словами Фихте) «холодное одобрение»
кантианского этического суждения, —
но граждане сражались против государства
церкви. И в связи с такими ситуациями
Макиавелли в одном замечательном месте,
если не ошибаюсь, «Истории Флоренции»,
заставляет одного из своих героев воздать
хвалу тем гражданам, для которых величие
отчего города важнее, чем спасение души.
Если
вы вместо отчего города или
«отчего края» (Vaterland), что как раз
сейчас не для каждого может быть однозначной
ценностью, станете говорить о «будущем
социализма» или даже «международном
умиротворении», то вы подошли к проблеме
в ее нынешнем состоянии. Ибо все это, достигнутое
политическим дей-ствованием, которое
использует насильственные средства и
работает в русле этики ответственности,
угрожает «спасению души». Но если в борьбе
за веру к политическому действованию
будут стремиться при по- мощи чистой
этики убеждения, тогда ему может быть
нанесен ущерб и оно окажется дискредитированным
на много поколений вперед, так как здесь
нет ответственности за последствия. Ибо
тогда действующий не осознает тех дьявольских
сил, которые вступили в игру. Они неумолимы
и создают для его действования, а также
для его собственной внутренней жизни
такие следствия, перед которыми он оказывается
совершенно беспомощным, если он их не
видит. «Ведь черт-то стар», И не годы, не
возраст имеются тут в виду: «так станьте
стары, чтоб его понять». Никогда и я не
смирялся с тем, чтобы в дискуссии меня
побеждали датой в свидетельстве о рождении;
но тот простой факт, что кому-то 20 лет,
а мне за 50, в конечном счете не может побудить
меня и это считать достижением, перед
которым я в почтении онемею. Дело не в
возрасте, но, конечно, в вышколенной решительности
взгляда на реальности жизни и в способности
вынести их и внутренне оставаться на
должной высоте.
В самом
деле: политика делается, правда, головой,
но, само собой разумеется, не
только головой. Тут совершенно
правы исповедующие этику убеждения.
Но должно ли действовать как
исповедующий этику убеждения
или как исповедующий этику
ответственности, и когда так,
а когда по-другому, — этого
никому нельзя предписать. Можно
сказать лишь одно: если ныне,
в эпоху некоей, как вы думаете,
не «стерильной» возбужденности
— но возбужденность-то все-таки
чувство вообще не всегда подлинное,
— внезапно наблюдается массовый
рост политиков убеждения с
лозунгом: «Мир глуп и подл, но
не я; ответственность за последствия
касается не меня, но других, которым
я служу и чью глупость или
подлость я выкорчую», то скажу
открыто, что я сначала спрошу
о мере внутренней полновесности,
стоящей за данной этикой убеждения;
у меня создалось впечатление,
что в девяти случаях из
десяти я имею дело с вертопрахами,
которые не чувствуют реально,
что они на себя берут, но
опьяняют себя романтическими
ощущениями. В человеческом смысле
меня это не очень интересует
и не вызывает никакого потрясения.
В то время как безмерным
потря.сением является, когда зрелый человек
— все равно, стар он или юн годами, -—
который реально и всей душой ощущает
свою ответственность за последствия
и действует сообразно этике ответствен-
ности, в какой-то момент говорит: «Я не
могу иначе, на том стою». Это нечто человечески
подлинное и трогательное. Ибо такое именно
состояние, для каждого из нас, кто, конечно,
внутренне не умер, должно когда-то иметь
возможность наступить. И постольку этика
убеждения и этика ответственности не
суть абсолютные противоположности, но
взаимодополнения, которые лишь совместно
составляют подлинного человека, того,
кто может иметь «призвание к политике».
А теперь,
уважаемые слушатели, давайте
поговорим об этом моменте
еще раз через десять лет.
Если тогда, как мне по целому
ряду причин приходится опасаться,
уже немало лет будет господствовать
эпоха наступившей реакции, и
из того, чего желают и на
что надеются, конечно, многие
из вас и, должен откровенно
признаться, я тоже, сбудется немногое
(может быть, и не совсем уж
ничто не сбудется, но как минимум,
по видимости, немногое — что
весьма вероятно; меня это не
сломит, но, конечно, знать об этом.—душевное
бремя),—вот тогда я бы посмотрел,
что в глубинном смысле слова
«стало» из тех вас, кто чувствует
себя теперь подлинным «политиком
убеждения» и охвачен тем угаром,
который символизирует эта революция.
Было бы прекрасно, если бы
дела обстояли так, чтобы к
ним подходили слова 102-го сонета
Шекспира:
Тебя
встречал я песней, как приветом,
Когда
любовь нова была для нас.
Так соловей
гремит в полночный час
Весной,
но флейту забывает летом.
(Перевод
С. Я. Маршака)
Но дело
обстоит не так. Не цветение
лета предстоит нам, но сначала
полярная ночь ледяной мглы
и суровости, какая бы по
внешней видимости группа ни
победила. Ибо там, где ничего
нет, там право свое утерял
не только кайзер, но и пролетарий.
Когда понемногу начнет отступать
эта ночь, кто еще будет жив
тогда из тех, чья весна,
по видимости, расцвела сейчас
так пышно? И что тогда внутренне
«станет» изо всех вас? Озлобление
или обывательщина, просто тупое
смирение с миром и профессией, или третий,
и не самый редкий вариант: мистическое
бегство от мира у тех, кто имеет для этого
дар, или — часто и скверно — вымучивает
из себя мистицизм как моду? В любом
из этих случаев я сделаю вывод: они не
поднялись до уровня своих собственных
поступков, не поднялись и до уровня мира,
каким он в действительности есть, и его
повседневности; призвания к профессии
«политика», которое, как они думали, они
в себе имеют, объективно и фактически
в глу-биннейшем смысле у них не было. Лучше
бы они просто практиковали братство в
межчеловеческом общении, а в остальном
сугубо по-деловому обратились бы к своему
повседневному труду.
Политика
есть мощное медленное бурение
твердых пластов, проводимое одновременно
со страстью и холодным глазомером.
Мысль, в общем-то, правильная, и
весь исторический опыт подтверждает,
что возможного нельзя было
бы достичь, если бы в мире
снова и снова не тянулись
к невозможному. Но тот, кто
на это способен, должен быть
вождем, мало того, он еще должен
быть — в самом простом смысле
слова — героем. И даже те, кто
не суть ни то, ни другое, должны
вооружиться той твердостью духа,
которую не сломит и крушение
всех надежд; уже теперь они
должны вооружиться ею, ибо иначе
они не сумеют осуществить
даже то, что возможно ныне. Лишь
тот, кто уверен, что он не
дрогнет, если, с его точки зрения,
мир окажется слишком глуп
или слишком подл для того,
что он хочет ему предложить;
лишь тот, кто вопреки всему
способен сказать «и все-таки!»,—
лишь тот имеет «профессиональное
призвание» к политике.
* Подробнее
о понятии "Beruf" см. примечание
на с. 715 н.чст. изд. — Прим. ред.
* Распределение
государственных должностей среди
сторонников победившей партии (англ.).—Прим.
перед.
* Самоуправления
(англ.).—Прим. перев.
* Современное
применение (лат.).—Прим. перев.
* Дворянство
мантии (франц.).—Прим. перев.
* Устав
гвельфской партии (итал.).—Прим. перев.
* Агент по
выборам (англ.). — Прим. перев.
* Новому
человеку, выскочке (лаг.).—Прим. перев.
* Парламентский
организатор партии {англ.).—Прим.
перев.
* Закрытого
совещания (англ.).—Прим. перев.
* Мировой
судья (Justice of Peace) {англ.).—Прим. перев.
** Член парламента
(Member of Parliament) (англ.).—Прим. перев.
* Национальных
съездах (англ.).—Прим. перев.
* Назначении
кандидатов {англ.).—Прим. перев.
* Реформа
государственной гражданской службы
(англ.).—Прим. перев.
* Искренностью
(лат.).—Прим. перев.
* Сокрытый
Бог (лат.).—Прим. перев.
* Евангельские
советы (лат.).—Прим. перев.