М. Вебер "Политика как призвание и профессия"

 М.Вебер 

 ПОЛИТИКА  КАК ПРИЗВАНИЕ И ПРОФЕССИЯ 

 В соответствии  с вашим пожеланием я должен  сделать доклад, который, однако, непременно разочарует вас в  нескольких отношениях. От разговора  о политике как призвании и  профессии вы непроизвольно будете  ожидать высказываний и оценок  по злободневным вопросам. Но  об этом мы скажем лишь под  конец, чисто формально, в связи  с определенными вопросами, относящимися  к значению политической деятельности  во всем ведении жизни (Lebensfuhrung). Из сегодняшнего доклада как раз должны быть исключены все вопросы, относящиеся к тому, какую политику следует проводить, какое, таким образом, содержание следует придавать своей политической деятельности. Ибо они не имеют никакого отношения к общему вопросу: что есть и что может означать политика как призвание и профессия. Итак, к делу!

 Что мы  понимаем под политикой? Это  понятие имеет чрезвычайно широкий  смысл и охватывает все виды  деятельности по самостоятельному  руководству. Говорят о валютной  политике банков, о дисконтной  политике Имперского банка, о  политике профсоюза во время  забастовки; можно говорить о  школьной политике городской  или сельской общины, о политике  правления, руководящего корпорацией,  наконец, даже о политике умной  жены, которая стремится управлять  своим мужем. 

 Конечно,  сейчас мы не берем столь  широкое понятие за основу  наших рассуждений. Мы намереваемся  в данном случае говорить только  о руководстве или оказании  влияния на руководство политическим  союзом, то есть в наши дни  — государством.

 Но что  есть «политический» союз с  точки зрения социологического  рассуждения? Что есть «государство»?  Ведь государство нельзя социологически  определить, исходя из содержания  его деятельности. Почти нет таких  задач, выполнение которых политический  союз не брал бы в свои  руки то здесь, то там; с  другой стороны, нет такой задачи, о которой можно было бы  сказать, что она во всякое  время полностью, то есть исключительно,  присуща тем союзам, которые называют  «политическими», то есть в  наши дни — государствам, или  союзам, которые исторически предшествовали  современному государству. Напротив, дать социологическое определение  современного государства можно,  в конечном счете, только исходя  из специфически применяемого  им, как и всяким политическим  союзом, средства — физического  насилия. «Всякое государство  основано на насилии», — говорил  в свое время Троцкий в Брест-Литовске. И это действительно так. Только если бы существовали социальные образования, которым было бы неизвестно насилие как средство, тогда отпало бы понятие «государства», тогда наступило бы то, что в особом смысле слова можно было бы назвать «анархией». Конечно, насилие отнюдь не является нормальным или единственным средством государства — об этом нет и речи, — но оно, пожалуй, специфическое для него средство. Именно в наше время отношение государства к насилию особенно интимно (innerlich). В прошлом различным союзам—начиная с рода — физическое насилие было известно как совершенно нормальное средство. В противоположность этому сегодня мы должны будем сказать: государство есть то человеческое сообщество, которое внутри определенной области — «область» включается в признак! — претендует (с успехом) на монополию легитимного физического насилия. Ибо для нашей эпохи характерно, что право на физическое насилие приписывается всем Другим союзам или отдельным лицам лишь настолько, насколько государство со своей стороны допускает это насилие: единственным источником «права» на насилие считается государство.

 Итак, «политика», судя по всему, означает стремление  к участию во власти или  к оказанию влияния на распределение  власти, будь то между государствами,  будь то внутри государства  между группами людей, которые  оно в себе заключает. 

 В сущности, такое понимание соответствует  и словоупотреблению. Если о  каком-то вопросе говорят: это  «политический» вопрос, о министре  или чиновнике: это «политический»  чиновник, о некотором решении:  оно «политически» обусловлено,  — то тем самым всегда подразумевается,  что интересы распределения, сохранения, смещения власти являются определяющими  для ответа на указанный вопрос, или обусловливают это решение,  или определяют сферу деятельности  соответствующего чиновника. Кто  занимается политикой, тот стремится  к власти: либо к власти как  средству, подчиненному другим целям  (идеальным или эгоистическим), либо  к власти «ради нее самой», чтобы наслаждаться чувством  престижа, которое она дает.

 Государство,  равно как и политические союзы,  исторически ему предшествующие, есть отношение господства людей  над людьми, опирающееся на легитимное (то есть считающееся легитимным) насилие как средство. Таким образом,  чтобы оно существовало, люди, находящиеся  под господством, должны подчиняться  авторитету, на который претендуют те, кто теперь господствует. Когда и почему они так поступают? Какие внутренние основания для оправдания господства и какие внешние средства служат ему опорой?

 В принципе  имеется три вида внутренних  оправданий, то есть оснований  легитимности (начнем с них). Во-первых, это авторитет «вечно вчерашнего»:  авторитет нравов, освященных исконной  значимостью и привычной ориентацией  на их соблюдение, — «традиционное»  господство, как его осуществляли  патриарх и патримониальный князь  старого типа. Далее, авторитет  внеобы-денного личного дара (Gnadengabe) (харизма), полная личная преданность и личное доверие, вызываемое наличием качеств вождя у какого-то человека: откровений, героизма и других, — харизматическое господство, как его осуществляют пророк, или — в области политического — избранный князь-военачальник, или плебисцитарный властитель, выдающийся демагог и политический партийный вождь. Наконец, господство в силу  «легальности», в силу веры в обязательность легального установления (Satzung) и деловой «компетентности», обоснованной рационально созданными правилами, то есть ориентации на подчинение при выполнении установленных правил — господство в том виде, в каком его осуществляют современный «государственный служащий» и все те носители власти, которые похожи на него в этом отношении. Понятно, что в действительности подчинение обусловливают чрезвычайно грубые мотивы страха и надежды — страха перед местью магических сил или властителя, надежды на потустороннее или посюстороннее вознаграждение — и вместе с тем самые разнообразные интересы. К этому мы сейчас вернемся. Но если пытаться выяснить, на чем основана «легитимность» такой покорности, тогда, конечно, столкнешься с указанными тремя ее «чистыми» типами. А эти представления о легитимности и их внутреннее обоснование имеют большое значение для структуры господства. Правда, чистые типы редко встречаются в действительности. Но сегодня мы не можем позволить себе детальный анализ крайне запутанных изменений, переходов и комбинаций этих чистых типов: это относится к проблемам «общего учения о государстве».

 В данном  случае нас интересует прежде  всего второй из них: господство, основанное на преданности тех,  кто подчиняется чисто личной  «харизме» «вождя». Ибо здесь коренится мысль о призвании (Beruf* ) в его высшем выражении. Преданность харизме пророка или вождя на войне, или выдающегося демагога в народном собрании (Ekklesia) или в парламенте как раз и означает, что человек подобного типа считается внутренне «призванным» руководителем людей, что последние подчиняются ему не в силу обычая или установления, но потому, что верят в него. Правда, сам «вождь» живет своим делом, «жаждет свершить свой труд», если только он не ограниченный и тщеславный выскочка. Именно к личности вождя и ее качествам относится преданность его сторонников: апостолов, последователей, только ему преданных партийных приверженцев. В двух важнейших в прошлом фигурах: с одной стороны, мага и пророка, с другой — избранного князя-военачальника, главаря банды, кондотьера — вождизм как явление встречаетс  во все исторические эпохи и во всех регионах. Но особенностью Запада, что для нас более важно, является политический вождизм в образе сначала свободного «демагога», существовавшего на почве города-государства, характерного только для Запада, и прежде всего для средиземноморской культуры, а затем — в образе парламентского «партийного вождя», выросшего на почве конституционного государства, укорененного тоже лишь на Западе.

 Конечно,  главными фигурами в механизме  политической борьбы не были  одни только политики в силу  их «призвания» в собственном  смысле этого слова. Но в  высшей степени решающую роль  здесь играет тот род вспомогательных  средств, которые находятся в  их распоряжении. Как политически  господствующие силы начинают  утверждаться в своем государстве?  Данный вопрос относится ко  всякого рода господству, то есть  и к политическому господству  во всех его формах: к традиционному,  равно как и к легальному, и  к харизматическому.

 Любое  господство как предприятие (Herrschafts-betrieb), требующее постоянного управления, нуждается, с одной стороны, в установке человеческого поведения на подчинение господам, притязающим быть носителями легитимного насилия, а с другой стороны,— посредством этого подчинения — в распоряжении теми вещами, которые в случае необходимости привлекаются для применения физического насилия: личный штаб управления и вещественные (sachlichen) средства управления.

 Штаб  управления, представляющий во внешнем  проявлении предприятие политического  господства, как и всякое другое  предприятие, прикован к властелину, конечно, не одним лишь представлением  о легитимности, о котором только  что шла речь. Его подчинение  вызвано двумя средствами, апеллирующими  к личному интересу: материальным  вознаграждением и социальным  почетом (Ehre). Лены вассалов, доходные должности наследственных чиновников, жалованье современных государственных служащих, рыцарская честь (Ritterehre). сословные привилегии, престиж чиновников (Beamten-ehre) образуют вознаграждение, а страх потерять их — последнюю решающую основу солидарности штаба управления с властелином. Это относится и к господству  харизматического вождя: военные почести (Kriegsehre) и добыча военной дружины, «spoils»* : эксплуатация тех, кто находится под господством, благодаря монополии на должности, политически обусловленная прибыль и удовлетворенное тщеславие для свиты демагога.

 Совершенно  так же, как и на хозяйственном  предприятии, для сохранения любого  насильственного господства требуются  определенные внешние материальные  средства. Теперь все государственные  устройства можно разделить в  соответствии с тем принципом,  который лежит в их основе: либо этот штаб — чиновников  или кого бы то ни было, на  чье послушание должен иметь  возможность рассчитывать обладатель  власти, — является самостоятельным  собственником средств управления, будь то деньги, строения, военная  техника, автопарки, лошади или  что бы там ни было; либо  штаб управления «отделен» от  средств управления в таком  же смысле, в каком служащие  и пролетариат внутри современного  капиталистического предприятия  «отделены» от вещественных средств  производства. То есть либо обладатель  власти управляет самостоятельно  и за свой счет организуя  управление через личных слуг, или штатных чиновников, или любимцев  и доверенных, которые не суть  собственники (полномочные владетели)  вещественных .средств предприятия,  но направляются сюда господином, либо же имеет место прямо  противоположное. Это различие  проходит через все управленческие  организации прошлого.

 Политический  союз. в котором материальные  средства управления полностью  или частично подчинены произволу  зависимого штаба управления, мы  будем называть «сословно» («standisch») расчлененным союзом. Например, вассал в вассальном союзе покрывал расходы на управление и правосудие в округе, пожалованном ему в лен, из собственного кармана, сам экипировался и обеспечивал себя провиантом в случае войны; его вассалы делали то же самое. Это, естественно, имело последствия для могущества сеньора (Herr), которое покоилось лишь на союзе личной верности и на том, что обладание леном и социальная честь (Ehre) вассала вели свою «легитимность» от сеньора.

 Но всюду,  вплоть до самых ранних политических  образований, мы находим и собственное  правление господина (Herr): через лично зависящих от него рабов, домашних служащих, слуг, любимцев и обладателей доходных мест, вознаграждаемых натурой и деньгами из его кладовых, он пытается взять управление в свои руки, оплатить средства из своего кармана, из доходов со своего родового имущества, создать войско, зависимое только от него лично, ибо оно экипировано и снабжено провиантом из его кладовых, магазинов, оружейных. В то время как в «сословном» союзе сеньор осуществляет свое господство с помощью самостоятельной «аристократии», то есть разделяет с нею господство, здесь он господствует, опираясь либо на челядь, либо на плебеев — неимущие, лишенные собственного социального престижа слои, которые полностью от него зависят и отнюдь не опираются на собственную конкурирующую власть. Все формы патриархального и патримониального господства, султанской деспотии и бюрократического государственного строя относятся к данному типу. В особенности бюрократический государственный строй, то есть тот, который в своей самой рациональной форме характерен и для современного государства и именно для него.

 Повсюду  развитие современного государства  начинается благодаря тому, что  князь осуществляет экспроприацию  других самостоятельных «частных»  носителей управленческой власти, то есть тех, кто самостоятельно  владеет средствами предприятия  управления и военного предприятия,  средствами финансового предприятия  и имуществом любого рода, могущем  найти политическое применение. Весь этот процесс протекает  совершенно параллельно развитию  капиталистического предприятия  через постепенную экспроприацию  самостоятельного производителя.  В результате мы видим, что  в современном государстве все  средства политического предприятия  фактически сосредоточиваются в  распоряжении единственной высшей  инстанции (Spitze). Ни один чиновник не является больше собственником денег, которые он тратит, или зданий, запасов, инструментов, военной техники, которыми он распоряжается. Таким образом, в современном «государстве» полностью реализовано (и это существенно для его понятия) «отделение» штаба управления — управляющих чиновников и работников управ-  дения — от вещественных средств предприятия. Но здесь начинает действовать наисовременнейшая для нашего времени тенденция с попыткой открытой экспроприации подобного экспроприатора политических средств, а тем самым политической власти. Революции это удалось по меньшей мере в том отношении, что на место поставленного (gesatzten) начальства пришли вожди, которые благодаря противозаконным действиям или выборам захватили власть и получили возможность распоряжаться политическим штабом (людьми) и аппаратом вещественных средств и выводят свою легитимность — все равно, с каким правом, — из воли тех, кто находится под господством. Другое дело, насколько тут оправданна надежда осуществить на основе этого успеха — по меньшей мере кажущегося — также и экспроприацию внутри капиталистических хозяйственных предприятий, руководство которыми, в сущности, несмотря на далеко идущие аналогии, следует совершенно иным законам, чем политическое управление. Но от оценок этого вопроса мы сегодня воздержимся. Для нашего рассмотрения я фиксирую момент чисто понятийный: современное государство есть организованный по типу учреждения союз господства, который внутри определенной сферы добился успеха в монополизации легитимного физического насилия как средства господства и с этой целью объединил вещественные средства предприятия в руках своих руко­водителей, а всех сословных функционеров с их полномочиями, которые раньше распоряжались этим по собственному произволу, экспроприировал и сам занял вместо них самые высшие позиции.