Критика перевода как основа редакторской деятельности

2.3 Особенности использования  положений критики  перевода в процессе редактирования (на примере отрывка из романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин» «Письмо Татьяны к Онегину»)

     Обобщая изложенную в предыдущих главах теорию, можно сделать вывод, что наиболее полная критика перевода, на которой базируется редакторская правка, должна рассматривать произведение в трех плоскостях: форма, содержание и воздействие на читателя. В данном параграфе мы на практике проведем оценку качества двух переводов отрывка из романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин» «Письмо Татьяны к Онегину».

     Ни  для кого не секрет, что А.С. Пушкин, который для каждого русского человека является «нашим всем», для большинства иностранцев остался просто русским поэтом. Одно из обсуждений этого феномена на радиостанции «Свобода» начиналось такими словами: «Из иноязычных литературных шедевров немногие пострадали от перевода на английский язык больше, чем «Евгений Онегин». Переводчикам удалось сохранить в лучшем случае литературный смысл романа. В остальном он словно отделен от англоязычного читателя звуконепроницаемой стеной, за которой остается вся пушкинская магия: смесь трогательной прелести и циничной иронии, психологическая проницательность, лукавое мастерство повествования и вообще его вкус, его тон, его поза» [6].

     Такого  же мнения придерживается К.И. Чуковский, говоря о невозможности достойного перевода романа: «Перед каждым переводчиком «Евгения Онегина» дилемма: либо удовлетвориться точным воспроизведением сюжета и совершенно позабыть о художественной форме, либо создать имитацию формы и снабдить эту имитацию обрывками формы, убеждая и себя и читателей, что такое искажение смысла во имя сладкозвучия рифм дает переводчику возможность наиболее верно передать «дух» [19, C. 324].

     В данном параграфе мы рассмотрим два  перевода романа, выполненные В.В. Набоковым и Ч. Джонстоном, в аспекте критики перевода. Данными переводчиками были изначально выбраны две противоположные стратегии. Если В.В. Набоков борется за каждую строку перевода, сохраняя и лексику, и порядок слов – пытается достичь высшего уровня эквивалентности. Выражаясь очень грубо, он делает подстрочник пушкинского романа. Оригинал, написанный четырехстопным ямбом, в переводе становится ритмизованной прозой. К тому же из-за опасения потерять хоть одну крупицу впечатления В.В. Набоков выпускает роман с комментарием (из четырех томов издания сам перевод составил только первый том, а остальные три содержали построчный комментарий пушкинского романа.).

     Перевод В.В. Набокова большинством критиков был признан «плохим». Аргументом подобного суждения служило то, что, по словам критиков, в погоне за сохранением формы, пытаясь перенести структуру русского языка в англоязычное произведение, автор потерял все кроме самого сюжета. В этом есть доля правды – даже читатель, для которого английский является вторым языком, не почувствует ни пушкинской иронии в переводе, ни тонкости чувств героев, ни восхищение русской зимой. Так, по словам Л. Лосева (литературоведа и профессора Дартмутского университета), когда читаешь подстрочник Набокова, то читаешь именно нечто вроде: «когда мой дядюшка, человек очень высоких принципов, тяжело заболел, он нас заставил всех относиться к нему с уважением, и это было неплохим изобретением с его стороны» [6]. Это же отмечает американский переводчик романа У. Арндт: «Я адресую свой перевод «Онегина» тем, кто любит читать стихи, а не тем, кто готов пробираться через легкий пушкинский текст на прозаической лошади мистера Набокова, спотыкаясь на каждом шагу о груды сносок и комментариев. Как все, кто изучает Пушкина, я с огромным интересом жду работу мистера Набокова, но прошу его не забывать, что при всей значительности его труда он не выходит за рамки информации» [6].

     Другой  стратегии придерживался Ч. Джонстон, который следовал общим традициям перевода и старался адаптировать роман Пушкина для англоязычного читателя. Он не побоялся даже «перевести» имя главного героя, который теперь известен в Америке исключительно как Юджин Онегин. В отличие от В.В. Набокова, Ч. Джонстон жертвует смыслом ради благозвучности.

     Перед началом анализа переводов, стоит дать краткую характеристику тексту оригинала.

     «Письмо Татьяны к Онегину» – исповедь «русской души». Оно резко выделяется из общего текста романа. В нем уже нет строго организованной «онегинской строфы», а заметна полная свобода пушкинского стиха. В самом романе это объясняется тем, что Татьяна:

…по русски плохо знала…

И выражалася с трудом

На  языке своем родном,

Итак, писала по-французски…

     И А.С, Пушкин, действительно, «переводит» нам это письмо с французского. Автор включает в письмо Татьяны цитаты и реминисценции из французской литературы, что неоднократно отмечалось исследователями и комментаторами «Евгения Онегина». Здесь дают о себе знать и Ж.-Ж. Руссо «Юлия, или Новая Элиоза», и элегия М. Деборд-Вальмор [16, C. 241].

     Письмо  написано уездной барышней, которая переступает через нравственные запреты, сомнения и страх быть отвергнутой или непонятой. Она пугается неожиданной силы своих чувств. Русскому читателю так знаком этот образ юной девушки «русской душою», увлекающейся романами и ищущей воплощения этих историй в своей жизни. Достаточно было лишь раз встретиться с молодым столичным повесой, как девушка уже поверила в то, что именно он герой романа ее жизни. В строках письма чувствуется волнение, смешенье чувств и в то же время радость и вера во взаимность.

     Мы  начнем анализ переводов с анализа формы и содержания. Стратегии переводчиков подробно изложены выше. Письмо начинается со столь знакомых строк:

Я к вам пишу – чего же боле?

Что я могу еще сказать?

Теперь, я знаю, в вашей  воле

Меня  презреньем наказать.

     Гордость героини, ее понятие о приличиях страдают – ей приходится первой признаваться в любви мужчине. Эти первые четыре строчки и задают тон всему письму. Здесь чувствуется и сила духа («Я к вам пишу»), и покорность («в вашей воле»), и отчаяние («Что я могу еще сказать»). Лексика указывает на воспитание и характер героини. Она страшится заменять «пустое Вы» «сердечным Ты».

     Первую  фразу письма оба переводчика перевели одинаково «I write to you», далее же смысловые и лексические оттенки несколько меняются. Русскому устаревшему книжному «Чего же боле» противопоставляется «no more confession is needed» (Ч. Джонстон) и несколько грубоватый перевод В.В. Набокова «what would one more», который на русском языке звучит как «что может быть еще».

     Высокое «презреньем наказать» у В.В. Набокова переводится достаточно близким «to punish with scorn». Ч. Джонстон же переводит фразу как «with scorn to make my world a hell» («презрением превратить мой мир в ад»). Стоит обратить внимание на то, что Татьяна скорее боится не того, что презрение Онегина будет портить ей жизнь, а того, что он не ответит ей взаимностью или, восприняв письмо несерьезно, оскорбит ее чувства. Перевод Ч. Джонстона близок к оригиналу, но стоит на грани с домыслами.

Но  вы, к моей несчастной доле

Хоть  каплю жалости храня,

Вы  не оставите меня.

     Слово «доля» в русском языке устаревшее. Ч. Джонстон переводит это словосочетание как «for my wretched state» (к моему жалкому состоянию), где wretched (плохой, жалкий, никудышный) принадлежит к разговорной лексике. Перевод В.В. Набокова «for my hapless lot» (где hapless – злополучный, несчастливый, несчастный; lot – участь, доля, судьба) ближе к оригиналу.

     Словосочетание  «капля жалости» авторами переводится достаточно близко. «Some faint impression of pity» у Ч. Джонстона (дословный перевод – «слабое впечатление жалости») и дословное «one drop of pity» у В.В. Набокова. Потеря в переводе Ч. Джонстона невелика, но все-таки большинство переводчиков придерживаются позиции, что, если возможно избежать потерь при переводе – их лучше избегать.

     Фраза «Вы не оставите меня» также была воспринята переводчикам по-разному. В переводе В.В. Набокова это «you'll not abandon me» («abandon» – покидать, оставлять; самовольно уходить). У Ч. Джонстона эта фраза переведена «you'll never leave me to my fate» (дословный перевод «Вы не оставите меня на волю рока»). Чтобы спасти ритм и звучание, Ч. Джонстон прибегает к добавлению, на наш взгляд, не оправданному. Татьяна не пытается выразить свой страх перед судьбой, а лишь мечтает о внимании Онегина.

Сначала я молчать хотела;

Поверьте: моего стыда

Вы  не узнали б никогда,

Когда б надежду я  имела

Хоть  редко, хоть в неделю раз

В деревне нашей  видеть вас,

     «Я молчать хотела» становится «I wanted to be silent» у В.В. Набокова и «I thought it out of season to speak» у Ч. Джонстона. Фраза «out of season» на русский язык переводится как «несвоевременно, в неподходящий момент, не вовремя», а в письме речь идет о том, что Татьяна вовсе не хотела признаваться в своих чувствах.

     Дословный перевод В.В. Набокова фразы «…моего стыда вы б не узнали никогда » («of my shame you never would have known») снова, на наш взгляд, более близок оригиналу, чем перевод Ч. Джонстона «of my shame you'd not so much as know the name». Дословный перевод – «о моем стыде вы б не узнали так многого, как знаете об имени/названии». Возникает вопрос: какое имя/название переводчик имел в виду – ничего похожего у Пушкина нет.

Но  говорят, вы нелюдим;

В глуши, в деревне  всё вам скучно,

А мы... ничем мы не блестим,

Хоть  вам и рады простодушно.

     «В глуши, в деревне всё вам скучно» становится «in backwoods, in the country, all bores you» В.В. Набокова и «you find the country godforsaken» у Ч. Джонстона. «Godforsaken» на русский язык переводится как «заброшенный, пустынный, покинутый, оставленный; захолустный; унылый». Ч. Джонстон меняет отношение Онегина к деревне с нейтрального, не вызывающего симпатии и интереса, на отрицательное, пренебрежительное.

Души  неопытной волненья

Смирив  со временем (как  знать?),

По сердцу я нашла бы друга,

Была  бы верная супруга

И добродетельная мать

     Из  фразы «Души неопытной волненья» Ч. Джонстон вычеркивает «душу», приравнивая ее к просто неопытности – «the agitation of inexperience». Более бережно к переводу относится В.В. Набокова – «The turmoil of an inexperienced soul».

     «Смирив со временем» – фраза, предполагающая долгую и мучительную борьбу с собственными чувствами, у Ч. Джонстона переведена в пассивной конструкции с помощью глагола «to pass», то есть он «отменяет» борьбу и говорит, что со временем чувства сами утихнут. В.В. Набокова использует более уместный глагол «to subdue» – подавлять, смирять (чувства, эмоции).

     В строке «По сердцу я нашла бы друга» возникает сразу два спорных с точки зрения перевода момента. Во-первых, дословный перевод слова «друг» («friend») в английском языке не имеет значения, которое вкладывает в него Татьяна – «спутник жизни», но оба переводчика использовали этот эквивалент. Во-вторых, Ч. Джонстон считает возможным опустить фразу «По сердцу», в его переводе Татьяна находит «другого» друга («I would have found a friend, another»). Перевод В.В. Набокова – «I would have found a friend after my heart».

     «Была бы верная супруга и добродетельная мать» Ч. Джонстон снова переосмысляет слова героини, и, читая его перевод, мы уже видим, что Татьяна будет играть роль верной супруги и добродетельной матери. В своем письме Татьяна ничуть не лукавит, произнося эти строки – она не о роли матери и жены говорит, а об искреннем желании быть рядом с мужчиной своего сердца. Перевод В.В. Набокова – «would have been a faithful wife and a virtuous mother».