Философия гуманизма

Гневное обличение  несправедливостей и пороков  существующего общественно-политического  устройства тюдоровской Англии, сострадание  угнетенным, ставшим жертвами процесса первоначального накопления, составляют социальный фон той мечты о  справедливом общественном строе, которая  воплощена в «Утопии». Характерно, что именно Мору, политическому деятелю, гуманисту и утописту, принадлежат  знаменитые слова о том, что в  Англии эпохи «огораживаний» овцы «съели людей», страстные речи в защиту несчастных, ставших одновременно жертвами безжалостного гнета и жестоких законов о «бродяжничестве», определение  современного ему эксплуататорского  государства как «заговора богачей». Причину всех неслыханных народных бедствий гуманист видит в существовании  частной собственности, в господстве личного, частного интереса: «Где только есть частная собственность, где  все мерят на деньги, там вряд ли когда-либо возможно правильное и  успешное течение государственных  дел»[24] .

Это противопоставление этического идеала эгоистическому себялюбию, связанному с существованием частной  собственности и с господством  частного интереса, встречается и  в памфлете Мора - письме к монаху (Джону Батмассону), написанном через  несколько лет после «Утопни», в котором он защищает от нападок  приверженцев схоластической ортодоксии Эразмовы перевод и примечания к  Новому завету. «Никакая страсть не поразила худшими бедами человеческую жизнь, - пишет Мор, - чем эта тайная привязанность к самому себе, к  собственной выгоде...». Идеал общества, основанного на общественной собственности, Томас Мор обосновывал и теологически - ссылками на Священное писание: «Господь провидел многое, когда постановил, чтобы все было общим, н многое провидел Христос, когда снова пытался  отвратить смертных от частного интереса к общему».

Предлагаемое Мором  в «Утопии» истинное и справедливое общественное устройство и должно, по мысли гуманиста, вести к восстановлению истинной человеческой природы, не искаженной несправедливостью классового общества. Идеальное государство основано на общности имуществ, на всеобщем и  обязательном участии всех граждан  в производительном труде, на ликвидации паразитического существования  привилегированных слоев и групп, на справедливом и равном распределении  общественных богатств. Одновременно в «Утопии» находит свое выражение  не только социально-политический, но и нравственный идеал европейского гуманизма эпохи Возрождения. Ибо  цель коммунистического общества утопийцев  есть обеспечение не только материальных потребностей граждан и общества в целом, но прежде всего - свободного развития человеческой личности. Свободное  время, остающееся от участия в общественно  необходимом труде (а рабочий  день в идеальном государстве  сокращен до неслыханных во времена  Мора размеров - 6 часов), «предоставляется личному усмотрению каждого, но не для  того, чтобы злоупотреблять им в  излишествах или лености, а чтобы  на свободе от своего ремесла, по лучшему  уразумению, удачно применить эти  часы на какое-либо другое занятие. Эти  промежутки большинство уделяет  наукам». Таким образом, главная  задача общества утопийцев в том, чтобы обеспечить, «насколько это  возможно с точки зрения общественных нужд, всем гражданам наибольшее количество времени после телесного рабства  для духовной свободы и образования. В этом, - подчеркивает Мор, - по их мнению, заключается счастье жизни».

Этическое учение

Определение счастья  как цели человеческого существования  является центральной философской  проблемой «Утопии». Иной философии, кроме этической, Мор не знает  и не признает. Ссылаясь на античную философскую традицию, он имеет в  виду преимущественно греческую  философию. Говоря о философских  занятиях утопийцев, Мор иронически замечает, что они, хотя и «во всем почти равняются с нашими древними, но далеко уступают изобретениям новых  диалектиков». Они «не изобрели хотя бы одного правила из тех остроумных выдумок, которые здесь почти  всюду изучают дети в так называемой «Малой логике», об ограничениях, расширениях  и постановлениях», у них «не  подвергались достаточному рассмотрению»  так называемые «вторые интенции»  поздней схоластики[25] . Это вовсе  не означает пренебрежительного отношения  к широким проблемам онтологии, к изучению мироустройства. «Исследуя  с помощью этой философии тайны  природы», утопийцы «рассчитывают получить от этого не только удовольствие, но и войти в большую милость  у ее виновника и создателя». По мнению утопийцев, он, по обычаю прочих мастеров, «предоставил рассмотрение устройства этого мира созерцанию человека, которого одного только сделал способным  для этого, и отсюда усердного  и тщательного наблюдателя и  поклонника своего творения любит гораздо  более того, кто, наподобие неразумного  животного, глупо и бесчувственно  пренебрег столь величественным и изумительным зрелищем». Понимание  бога как мастера, а природы как  зрелища «величественного и изумительного», свидетельствует о принятии Мором  гуманистического представления о  прекрасном мире, открытом человеческому  познанию.

Но «главным и первенствующим»  у утопийцев является «спор о  том, в чем заключается человеческое счастье». При этом в решении этого  вопроса жители справедливого государства  склоняются к эпикурейской точке  зрения: именно в удовольствии, в  наслаждении «они полагают или исключительный, или преимущественный элемент человеческого  счастья», исходя при этом как из доводов разума, так, подчеркивает Мор, и из «некоторых положений, взятых из религии». Подобное соединение в этическом  учении доводов разума с положениями  религии не может остаться без  последствий для истолкования самой  религии, как ее понимают утопийцы. Характерна оговорка Мора: он как бы удивляется согласию с этикой удовольствия положений религии, «которая серьезна, сурова и обычно печальна и строга». Очевидно, «суровой и строгой» религии  средневекового аскетизма нет места  в жизнеутверждающей нравственной системе жителей острова Утопии. Полемика утопийцев против суровой  морали стоиков напоминает защиту эпикуреизма  в итальянском гуманизме XV в.: «Они считают признаком полнейшего безумия  гоняться за суровой и недоступной  добродетелью и не только отстранять сладость жизни, но даже добровольно  терпеть страдание, от которого нельзя ожидать никакой пользы». Разумеется, счастье заключено не во всяком удовольствии, а лишь «в честном и благородном». Если оно - высшее благо, то сама добродетель  ведет к нему человеческую природу - добродетель, «которую они определяют как жизнь, согласную с законами природы». Жизнь в счастье и  добродетели предусматривает помощь «всем прочим» людям, служение «на  благо и утешение другому» - она  не имеет ничего общего с индивидуалистическим эгоизмом. Если «сама природа» предписывает людям «приятную жизнь», то она  же «приглашает смертных к взаимной поддержке для более радостной  жизни», и таким образом этический  идеал Мора органически сочетается с провозглашенным им социально-политическим коммунистическим идеалом.

Этическое учение Мора направлено не только против сурового стоицизма, но и против извращенного средневековьем аскетического идеала: утопнйцы «считают признаком крайнего безумия, излишней жестокости к себе н высшей неблагодарности к природе, если кто презирает дарованную ему  красоту, ослабляет силу, превращает свое проворство в леность, истощает свое тело постами, наносит вред здоровью и отвергает прочие ласки природы». Исключение из этого общего правила  стремления к наслаждению, дарованному  природой, допускается лишь «ради  пламенной заботы о других и об обществе».

В согласии с этими  этическими воззрениями находятся  и религиозные представления  жителей идеального острова. Но самое  существенное, что провозглашает  в этом плане в своей «Утопии» Мор, - это принцип широкой веротерпимости (при недопущении полного отрицания  религии, главных ее положений - о  бессмертии души, божественном провидении и загробном воздаянии)[26] . Для  основателя идеального государства  и его первого законодателя, пишет  Мор, «было неясно, не требует ли бог разнообразного и многостороннего  поклонения и потому внушает разным людям разные религии». Поэтому в идеальном государстве допускается полная свобода исповеданий и даже безбожников «не подвергают никакому наказанию в силу убеждения, что никто не властен над своими чувствами».

Идеал бесклассового  строя, в котором господствуют правильные, соответствующие природе и гуманистическому учению о нравственности общественные отношения, оставался для гуманиста  неосуществимой мечтой в условиях европейской  действительности XVI столетия. Надежды  на «просвещенного государя», направляемого  разумными советниками, обернулись трагедией: в народных движениях  Мор, как и большинство гуманистов, видел лишь опасную для общества разрушительную силу - и трагедия Крестьянской войны в Германии, завершившейся  кровавой расправой над восставшими, послужила для него лишним поводом  к осуждению Лютеровой Реформации. Подобное отношение к народным массам свидетельствовало об исторической, социальной ограниченности как Томаса Мора, так и всего европейского гуманизма эпохи Возрождения.

Последователь учения Джованни Пико делла Мирандолы о  достоинстве и свободе человека, единомышленник Эразма Роттердамского, Мор не мог не выступить против религиозного фатализма лютеранской  и кальвинистской реформации, лишающего  человека свободы воли и превращающего  его в слепое орудие божественного  предопределения. «Затем, когда вы проповедуете, что наша воля лишь претерпевает и  никак не действует, - писал он в  ответе ученику Лютера Иоганну Бугенхагену, - разве не упраздняете вы всякое человеческое стремление и всякую склонность к добродетели? Разве не сводите  вы очевидно все к фатуму?» Согласно лютеранскому учению, продолжал он, «воля не есть воля, и человек, по упразднении свободы выбора, не отличается от дерева, и никакое злодеяние  не может быть поставлено в вину человеку, но причины всех благих и  дурных деяний с необходимостью относятся  к богу...».

Гуманизм  и Контрреформация

Трагедия Томаса Мора не сводится к его гибели на эшафоте. Трагедия заключалась в крушении гуманистической культуры, павшей жертвой  социальных и национальных конфликтов ХVI в. Мечтавшие о всеобщем согласии гуманисты в условиях распада  европейского единства пытались ухватиться за отжившую и ложную идею единства католического мира. И тем самым  изменяли себе: идеал всеобщности  обретал контрреформационные черты, возникала опасность перерождения гуманизма в «католический иезуитизм», о котором писал Ф. Энгельс[27] . Католическая реакция была направлена не только против реформационных религиозных  движений, но и против светской гуманистической  культуры. В папский «Индекс запрещенных  книг» были занесены произведения Эразма Роттердамского и многих других представителей гуманистического свободомыслия, его  предшественников, современников и  учеников. Многие из гуманистов оказались  жертвой инквизиционных преследований. Гуманистический лагерь (та «республика  ученых», принадлежностью к которой  гордились Эразм и Мор) распался. Одни связали свое судьбу с Реформацией, другие - с католицизмом (и в том, и в другом случае ценой отхода от основных идей гуманистической философии). Подлинными наследниками и продолжателями гуманистической традиции оказались  лишь те из них, которые отказались принять участие в конфессиональной борьбе и продолжали отстаивать идеалы «всеобщего» внеисповедного христианства все более приближавшегося к  «всеобщей религии» позднейшего  деизма[XIV] или к освобожденной  от религиозной формы системе  общечеловеческой морали.

Заключение

Два с половиной  столетия Возрождения - от Петрарки до Галилея - знаменуют собой разрыв со средневековой традицией и  переход к новому времени. Этот этап явился закономерным и необходимым  в истории философской мысли. Мыслителями XIV - XVI веков была разработана  картина мира и человека, отличная от средневековой.

Эта новая картина  мира означала прежде всего крушение иерархии и десакрализацию космоса. На смену учения о сакральной структуре  мироздания, о ценностной иерархии пространства, о противостоянии бесконечности  бога конечности мира, вечности - временному и тленному бытию приходит новое  представление об однородности физического  пространства вечной и бесконечной  Вселенной.

Специфический характер этой новой картины мира заключается  в ее пластичности и рационалистичности.

Вне иерархии мыслится в философии Возрождения и  человек. Именно антииерархичность  отличает гуманистический антропоцентризм  от средневекового. Обожествление человека означает не только его возвышение, но и слом иерархии бытия. В конечном счете уже не в гуманистической, а в натурфилософской антропологии Возрождения упразднение иерархической  картины мира приводит к включению  человека в общий природный ряд, в котором он если «обожествляется», то уже наравне со всей отождествляемой  с божественным первоначалом природой.