Лолита-нимфетка и Лолита-женщина, которую мастерски в фильме сыграла актриса Доминик Суэйн, несет в себе двойственность образа, созданного в романе: «...эта смесь в Лолите нежной мечтательной детскости и какой-то жутковатой вульгарности, свойственной курносой смазливости журнальных картинок... в придачу к этому мне чудится неизъяснимая, непорочная нежность, проступающая сквозь мускус... и смерть». Может быть, если бы не было этой двойственности, Лолита не убежала бы с истинным извращением и разделила бы любовь грешника Гумберта... Но тогда бы не было трагедии, как писал Набоков, «не было бы книги».  

     Первый  показ «Лолиты» состоялся в городе Пассадене в 1996 году, на котором присутствовал Дмитрий Набоков. Кинотеатр был набит до отказа. Лэйн трясся от страха, боясь выглянуть в зал. Он даже не позволил распространить анкетные листы, боясь отрицательной реакции. Тем не менее, когда фильм закончился, по результатам небольшого устного опроса выяснилось, что больше половины зрителей считают, что фильм должен выйти на большой экран. Реакция Дмитрия Набокова была эмоциональной: «Потрясающе!».

     В 1997 году фильм Эдриана Лэйна «Лолита» официально был представлен на 45-м международном кинофестивале в Сен-Себастьяне, вызвав большой, в основном, скандальный резонанс.  Осенью 1997 года Джон Келли, авторитетный кинопромышленник, президент «Юнайтед Артистс»,  посмотрев «Лолиту», назвал фильм «безоговорочно выдающимся», однако, спустя некоторое время, решительно отказался его закупать, мотивировав это сомнительной окупаемостью «Лолиты» в «теперешнем политическом климате».   

     Критика, относящаяся к Лэйну, как к  режиссеру коммерческому, прославляющему на экране культ секса, отзывалась о «Лолите» в довольно жестких выражениях. Если американцы не могли простить Лэйну своеобразное предательство («он посмел экранизировать антиамериканский роман Набокова»!), прикрываясь разговорами о развращающем эффекте «Лолиты», то русские критики, благоговея перед романом Набокова, всячески отрицали удачный вариант его воплощения на экране. 

     Эстетика, а также художественный почерк, Лэйна  и Набокова безусловно рознятся, но, по крайней мере, Лэйн не свел все  к примитивной любовно-мелодраматической истории, как это сделал в свое время Стэнли Кубрик. На самом деле, суть не в дерзости Лэйна, а в том, что он сумел прочувствовать роман Набокова, поднять его на собственный чувственно-сознательный уровень,  - это помогло ему выделить то, основное, чего не заметил или не захотел заметить Кубрик.    Основной промашкой Лэйна стало то, что он поменял местами сексуальную окраску героев, наделив эротической агрессией Лолиту, а не Гумберта. Лолита Набокова иногда была вульгарной, распущенной, несдержанной на язык, но она не была похотлива и развратна, как Лолита в фильме Лэйна. В рамках фильма Гумберт становится ее жертвой, а не она – его.  О совращении малолетней тут даже речи не идет. Лэйн всячески, чуть ли не с первого кадра, демонстрирует нам «взрослость»  Лолиты, ее отказ от детского мира, погубленного кем угодно, только не Гумбертом. Однако, тут же рядом, он вкрапливал детали, указующие на ее ребячество, - раскованность поведения, жевательнаяконфета во рту, поедание продуктов у раскрытого холодильника.        

     Однако, при явной патологичности героев романа «Лолита» нетерпение плоти лишь выявляет больные стороны личности Гумберта., - настоящей остается  безутешная интонация, которая сквозит во всей исповеди Гумберта. И в этой безутешности содержится разгадка того, почему при явной сложности и неоднозначности истории, порок в ней  обозначен почти невидимым штрихом…  Быть может, это и есть  загадочное набоковское «подводное течение», придающее вещам, казалось бы ясным и однозначным, совершенно новую неожиданную окраску. Лолита и Гумберт – порочны, порочны и несчастны, но каждый по-своему. В то же время, Гумберт – не развратник, а Лолита – не молоденькая шлюха. Смысл ускользает, но потом возвращается в совершенно ином качестве. В гумбертовском вожделении Лолиты есть что-то самоуничтожающее и губительное, и этот мотив (душевного самоубийства) совершенно отчетливо возникает в лэйновской «Лолите». 

     Гумберт, подобно отважному камикадзе, идет на отчаянный шаг, - испытание духа и плоти грехом. Его страшит не осуждение толпы или тюремные стены, а тот факт, что его драгоценный опыт может быть утрачен после его физического исчезновения. А значит, он тешит себя мыслью, что со смертью телесной оболочки его бытие не завершится. И в самый последний момент он дерзко произносит слово «бессмертие», словно магическое заклинание, обещающее ему отпущение самых непростительных грехов.  Гумберт действительно готов к этому новому испытанию, именуемому бессмертием, ибо какая-то неведомая сила повлияла на него, наделив в его понимании обычный акт совокупления особым, неподдающимся анализу, смыслом. 

     Сегодня «нимфетизм» разгуливает по экранам  в самых различных своих проявлениях. Роман Набокова обследован  досконально, препарирован и проанализирован, но рецепт волшебства остался неясен. Скорее всего, мы никогда не сможем понять губительной красоты этого литературного шедевра. Точно так же, как непостижима для человеческого разума та любовь и одержимость, с которой энтомолог разыскивает редкие виды бабочек, а, найдя, пришпиливает их на булавку, в благоговейном восторге, смиренно затихая перед загубленной красотой… 
 

      Глава 3 Основные концептуальные работы по роману 
 

     На  протяжении всей своей творческой жизни  Владимир Набоков никогда не был  обделен вниманием критиков. Самым ранним проявлением этого внимания можно считать саркастичный разнос первого сборника стихов Набокова, устроенный Владимиром Гиппиусом на уроке литературы в Тенишевском училище в 1916 году. Этот эпизод стал точкой отсчета отношений Набокова и его критиков. В них никогда не было недостатка, и их отношение к набоковскому творчеству менялось по мере "возмужания" писательского дара. Весьма наглядную картину того, как это происходило, дает издание Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: Критические отзывы, эссе, пародии. (М., Новое литературное обозрение, 2000), где собраны наиболее значимые прижизненные отклики на набоковские произведения. Сюда входят отзывы и эмигрантских критиков, относящиеся к русскому периоду, и иностранных, - в основном, на англоязычные произведения. Любопытно, что эволюция восприятия в обоих случаях очень похожа, на что указывает в предисловии составитель Г.Н. Мельников: "эволюцию литературной репутации В. Набокова можно представить в виде двух параллельно разворачивающихся спиралей Первый виток спирали (1922 - 1929 гг. для Сирина и 1940 - 1955 гг. для В. Набокова) характеризуется появлением редких, но по большей части благожелательных отзывов; писатель мучительно ищет себя, неуклонно завоевывая признание авторитетных критиков, но пользуясь известностью в относительно узком кругу литературных гурманов. Второй виток (1929 - 1937 гг. и, соответственно, 1955 - 1969 гг.) открывается бурным успехом романа, который становится главным литературным событием года, привлекая к автору внимание литературной элиты и широкой читательской аудитории; "Защита Лужина" - в "русский" период, "Лолита" - в "американский" делают Набокову громкое имя и выдвигают его в эшелон авторов "первого ряда". Отныне любому произведению писателя обеспечено самое пристальное внимание со стороны критиков и читателей. Он "входит в обойму" широко читаемых и печатаемых авторов; несмотря на выпады враждебно настроенных зоилов, его положение достаточно прочно - с ним вынуждены считаться даже его литературные недруги, его творчество получает общее признание. Третий виток спирали (1937 - 1940; 1969 - 1977) - своего рода "осень патриарха". Репутация писателя по-прежнему высока, он - желанный гость престижных журналов и издательств, однако в силу ряда причин намечается охлаждение к нему со стороны критиков и читателей. "Главные" вещи писателя не находят прежнего восторженного отклика, голоса недоброжелателей звучат все громче, среди литературных союзников и почитателей царит растерянность и смятение, а иные из них порой присоединяются к представителям враждебного лагеря и награждают писателя разгромными рецензиями". Впрочем, несмотря на все эти сложности, среди критиков нашлось немало внимательных и вдумчивых читателей, чьи статьи дали ориентиры для последующего изучения набоковского творчества. Такими критиками были В. Ходасевич, В. Вейдле, П. Бицилли, среди зарубежных - Мэри Маккарти, ее статья "Гром среди ясного неба" стала в американской литературе таким же неизменным спутником романа Набокова "Бледный огонь", как в русской - статья И. Гончарова "Мильон терзаний" для "Горя от ума" Грибоедова.

     Интерес литературоведов набоковское творчество привлекло еще при жизни писателя, и с тех пор он только возрастал. Свидетельством тому могут служить, например, посвященные Набокову два специализированных периодических издания - "The Nabokovian" и "Nabokov Studies", выходящие в США в течение нескольких десятилетий. Зарубежная набоковиана представляет собой огромный океан, контуры которого обрисованы в библиографиях Schuman Samuel. Vladimir Nabokov: A Refernce Guide. (Boston: G.K. Hall, 1979); Juliar M. Vladimir Nabokov: A Descriptive Bibliography. (N.Y.: Garland, 1986), а также Bibliography // The Garland Companion to Vladimir Nabokov / Ed. E. Alexandrov. (N.Y. and Lnd.: Garland, 1995). Темы, проблемы, направления исследований Набокова за рубежом бесконечно разнообразны. За те десятилетия, в течение которых само имя Набокова было под запретом в России, западное набоковедение так далеко ушло вперед, что "догнать" его отечественной науке уже не представляется возможным.

     Вначале издательства одно за другим отказывались публиковать роман. В итоге «Лолита» была опубликована во Франции, в скандальном  издательстве «Олимпия», публиковавшем  также романы Генри Миллера. Популярность «Лолита» получила благодаря спору в печати Грэма Грина , который пришел от «Лолиты» в восторг, и Джона Гордона1, ругавшего ее почем свет стоит. «Лолита» совершила переворот не только в писательской репутации Набокова (Набоков был признан в Америке и Европе), но и в личной жизни писателя - теперь он зарабатывал достаточно, чтобы сосредоточиться только на литературе. У последующих его романов проблем с публикацией не возникало. Идею «Бледного пламени» Набоков вынашивал несколько лет, а написал книгу быстро -чуть больше, чем за год. Реакция на этот роман была сдержанной, хотя он и  
поразил читателей своей сложностью. Роман «Просвечивающие предметы» критику не слишком заинтересовал, хотя один из критиков и назвал его «холодной, замысловатой и удивительно непривлекательной книгой» 

     3.1 Александров В. Е. Самый скандальный роман писателя 
 

     Особое  место в этом ряду занимает «Лолита» (1955) — единственный из романов Набокова, переведенный на русский самим автором.

     Эта книга принесла ему всесветную известность скандального, правда, толка, что и неудивительно: сюжетную ее основу образовала любовная история господина вполне зрелых лет и двенадцатилетней девочки-нимфетки. Но сюжет — лишь обрамление неизбывной экзистенциальной тоски. Резкое своеобразие романа заключается не в обилии скабрезных сцен (их не так много на самом деле, на что счел необходимым обратить внимание сам автор, объясняясь с «читателями-туристами» в послесловии к русскому изданию романа), а в откровенном сдвиге пропорций. Если в прежних книгах человеческий дар и бездарная пошлость четко разведены по полюсам, то здесь краски сгущаются. Заглавная героиня — воплощенная вульгарность, это к ней «обращались рекламы, это она была идеальным потребителем, субъектом и объектом каждого подлого плаката». Но в ней же, Лолите, «чуется неизъяснимая, непорочная нежность, проступающая сквозь мускус и мерзость, сквозь смрад и смерть». Как ни странно, при всей застарелой нелюбви Набокова к Достоевскому за развращенной нимфеткой невидимо встают и Матреша из «Исповеди Николая Ставрогина» в «Бесах», и Сонечка Мармеладова из «Преступления и наказания».

     Именно  «Лолита», пусть и в эпатирующей  форме, позволяет восстановить набоковский  художественный мир во всей его подлинности, отказавшись от поверхностных, но весьма распространенных суждений.

     Суть  их сводится к тому, что Набоков  — писатель для писателей, творчество его — литература литературы, гигантская библиотека, на полках которой стоят  без всякого порядка сочинения  авторов разных эпох и народов. На страницах его книг звучит неумолчная перекличка Шекспира и Толстого, Шиллера и Колриджа, Эдгара По и Бодлера, Данте и Готорна, Чехова и Рембо — ряд великих имен можно продолжать бесконечно. Особое место занимает Пушкин — эталонная, в глазах Набокова, величина, недаром он десять лет потратил на английский перевод «Евгения Онегина», вызвавший, кстати, большой переполох в академических, да и читательских кругах. Стремясь к максимальной точности, Набоков переложил роман прозой и сопроводил его гигантским по объему комментарием.

      3.2 Карл Проффер.  Ключи к "Лолите"

     Работа "Ключи к "Лолите" (1968) положила начало американскому набоковедению. Классик, правда, книгу покритиковал, но впоследствии передал молодым славистам права на публикацию своих русских произведений - красноречивое свидетельство. Проффер рассматривает роман в трех плоскостях: литературные аллюзии; следы постоянного замаскированного присутствия Клэра Куильти в "Лолите"; беглый анализ стиля.

     Выяснение историко-литературного происхождения  частей и целого какого-нибудь произведения - это метод и самого Набокова в комментариях к "Евгению Онегину". Стоящий исследователь собирает такие улики не с тем, чтобы  поймать автора за руку, а из любви к искусству и для развенчания живучего мифа о возможности и желательности безыскусного искусства. Уходящая за пределы видимости перспектива явного или скрытого цитирования, с которой неизбежно сталкивается всякое изыскание подобного рода, может навести на мысль, что, скажем, постмодернизм - не столько новая объективная данность, сколько особенность нынешнего культурного тонуса. Заимствуют все и всегда, но одни, складывая "чужую песню", произносят ее, "как свою", а другие увлечены (либо удручены) идеей о фатальной вторичности любого высказывания. Удачи, впрочем, возможны на обеих территориях, особенно в пограничной полосе.

     С азартом разгадывая головоломки "Лолиты", Проффер отмечает, что сильная  сторона набоковского таланта - виртуозный профессиональный расчет в то же время и его "главная слабость", не позволяющая автору "подняться на вершину писательского Олимпа...". Не соглашусь. Будь Набоков писателем вроде Павича, исключительно для высоколобых, его книги не производили бы такого сильного эмоционального потрясения. Можно и не распознать, и не оценить многих авторских ухищрений, но чувствительный читатель нутром ощутит в прозе Набокова знакомую по игре в жмурки атмосферу веселья и ужаса одновременно, расслышит "смех в темноте". Набоковские мистификации не баловство, а кредо: писатель подозревал, что все сущее - грандиозная мистификация.

     Ключи к "Лолите"" вышли в 1968-м, за два года до того, как их автор основал знаменитое издательство "Ардис". И вот книга Карла Проффера появилась у нас - аккуратно изданный томик. Чем-то этот комментарий похож на известный набоковский комментарий к "Евгению Онегину". Автор почти так же обстоятельно и подробно, как и сам Набоков, перебирает аллюзии и тасует прототипы. Впрочем, в 1968 году Набоков еще не стал, подобно Пушкину, историей.

     Как и в случае с Онегиным, читатель Набокова сталкивается не просто с  текстом, а с явлением культуры, совершенно не похожим на ту, что окружает его. Проффер пишет: "Исходные данные предполагают, что идеальный читатель "Лолиты" должен быть опытным литературоведом, свободно владеющим несколькими европейскими языками, Шерлоком Холмсом, первоклассным поэтом и, кроме того, обладать цепкой памятью". Понятно, какой простор для комментатора открывают эти обстоятельства.

     Понятна и необходимость оговорок и вариантов, что предложили переводчики Николай Махлаюк и Сергей Слободянюк. Эти оговорки связаны с тем, что Проффер комментировал английскую версию набоковского романа, а она не всегда совпадает с известной большинству наших читателей версией русской.

     Например, Проффер пишет: "Список аллюзий, требующих  знания контекста оригинала, продолжает название автомобиля Густопсового Гумберта - Мельмот. Припомнив название некогда  популярного готического романа Чарльза Роберта Метьюрина - "Мельмот Скиталец", мы аллюзию раскроем, однако лишь представление о темных делах нечестивого вечного скитальца позволит нам судить, насколько удачно (или неудачно) изверг-поэт Гумберт выбрал имя своему драндулету (отдаленному потомку экипажа Чичикова)". В комментариях переводчиков отмечено: "Существенное замечание, поскольку в русском тексте автомобиль носит гордое имя "Икар", и лишь представление об известном античном мифе позволит нам судить, насколько неудачно (или удачно) выбрано имя для этой колымаги". Другой пример: вот Г.Г. движется вслед за беглянкой и в поисках утраченного счастливого времени читает письмена, оставленные спутником Лолиты. У Набокова есть еще одно место: "…и едва ли следовало быть знатоком Кольриджа, чтобы раскусить пошлую подковырку в адресе "А Person, Porlock, England" - Проффер говорит об этом: "По словам Кольриджа, когда он записывал привидевшиеся ему во сне строки поэмы "Кубла Хан", его отвлек "какой-то делец из Порлока и задержал на целый час с лишним" - после чего Кольридж растерял детали сновидения и бросил поэму". Комментаторы-переводчики тут же замечают: "В "русской "Лолите" вновь иначе: "…и едва ли следовало быть знатоком кинематографа, чтобы раскусить пошлую подковырку в адресе: "П.О. Темкин, Одесса, Техас". Разумеется, любому русскоязычному читателю, несмотря на существование такого города в Техасе, очевидна тень броненосца из фильма Эйзенштейна".