Литература Древней Междуречье

    Если  гимны являлись частью официального богослужения, то заклинания и покаянные  псалмы относились к индивидуальной религиозной практике. Человек, которого постигла беда, шел в храм и читал  там псалом, каясь в своих грехах. Тексты псалмов дошли до нас в значительном числе, и среди них есть подлинные лирические шедевры, например псалом, содержащий описание ночи:  

    Уснули  князья, закрылись засовы, день завершен,

    Шумливые  люди утихли, раскрытые замкнуты двери.

    Боги  мира, богини мира.

    Шамаш, Син, Адад, и Иштар – Ушли они почивать в небесах:

    И не судят больше суда, не решают больше раздоров,

    Созидается  ночь, дворец опустел, затихли чертоги.

    Град  мой улегся, Нергал кричит,

    И просящий суда исполняется сном...  

    О памятниках светской любовной лирики можно судить по каталогу-списку любовных песен, который сохранил названия (а тем самым и первую строку) произведений и который позволяет составить представление об общем характере этой поэзии: «О, любимый, светает, приди!», «Я не спала всю ночь, любимый, ожидая тебя», «О, приди, любимый!», «Уходи, сон, я обниму любимого!», «Не соперница мне сражающаяся со мной!», «О, царица Нанайя – покровительница любви и ласки!» и т. д. Общность настроения и мотивов, заключенных в этих названиях, сближают их с «Песнью песней».

    Из  дошедших до нас текстов к произведениям  светской лирики можно отнести также  старовавилонский (первая треть II тыс. до н. э.) любовный диалог, памятник довольно значительный по размеру (более 50 строк) и условно называемый «Испытание возлюбленной», поскольку он представляет собой изложение ссоры двух влюбленных, в которой он обвиняет, а она оправдывается. Кончается объяснение примирением. Из содержания памятника не совсем ясно, нарочито ли испытывает герой верность своей любимой или искренно обуреваем ревнивыми чувствами, однако эмоциональная напряженность разговора заставляет склоняться ко второму предположению:  

    - Оставь попреки! 

    Не  много ль споров?

    Слово есть слово!

    Я не меняю моих решений!

    Покорный  женщине 

    Пожинает  бурю!

    Кто не грозен,

    Тот не мужчина!

    - Удержись, моя правда,

    Пред  царицею Иштар!

    Победи, моя верность,

    Посрами клеветницу!

    Кротко  и ласково 

    Служить любимому -

    Так Нанайя повелела навеки!

    Где разлучница?

    .............

2.6 Дидактическая  литература

 

    Дидактическая литература, ведущая свою родословную  от шумерских текстов Эдубы, получает в Вавилонии свое дальнейшее развитие и приобретает огромное значение. Часть дидактических текстов  – просто переводы с шумерского, однако многие памятники явно вавилонского происхождения.

    Форма диалога, принятая уже в шумерской  дидактической литературе, преобладает  и в вавилонских текстах этого  жанра. До нас дошли диалоги-споры  «о преимуществах», например диалог между  тамариском и финиковой пальмой, между волом и конем и т. п. В каждом из этих текстов спорящие подчеркивают свои достоинства и ту пользу, которую они приносят людям.

    К дидактическим текстам относится  и поздневавилонское «Поучение», в котором дурному правителю  ставятся в пример роковые события из жизни других, с точки зрения авторов «Поучения» негодных, царей – Салманасара V и Мардук-апалиддина. Текст «Поучения» имитирует жанр «предсказаний», и построен по схеме: «Если царь сделает то-то и то-то, случится то-то и то-то».

    Другую  группу дидактических произведений составляют тексты, на которые большое влияние оказали гимны и особенно покаянные псалмы. Эти памятники составлены в форме уже не только диалога, но часто и монолога. Такова, например, стихотворная «Повесть о невинном страдальце», которая датируется примерно касситским временем (XV-XII вв. до н. э.). Как и в некоторых молитвах, в этом произведении чувствуется стремление осмыслить причину невзгод, желание понять, отчего люди становятся несчастны. Волю богов, по мнению автора «Повести», не угадать: боги чужды человеку, капризны и непонятны.

    Попытки философски оценить окружающее приводят к тому, что в литературе начинают затрагиваться не только личные несчастья, но и социальные невзгоды. «Вавилонская теодицея», написанная в форме диалога и датируемая примерно 1000 г. до н. э., представляет собой любопытный тому пример. Спорит «страдалец», перечисляющий в основном народные беды и несчастья и считающий, что жизнь не имеет смысла, и его друг, который ему возражает и уверяет, что жизнь – благо. Хотя в целом произведение звучит пессимистически, в конце концов другу удается переубедить страдальца. Текст «Теодицеи» интересен по форме: поэма написана акростихом. В каждой из ее 27 строф (а в каждой строфе 11 строк) все стихи начинаются со слогов, составляющих фразу: «Я, Саггиль-кина-уббиб, заклинатель, благословляющий бога и царя».

    Еще более любопытен другой диалог – «Разговор господина и раба», иначе известный под названием «Советы мудрости», или «Пессимистический диалог». Разговор происходит между господином и его слугой. Господин приказывает, а раб готов беспрекословно повиноваться противоречивым желаниям своего господина.

    Часть исследователей видят в нем одного из предтеч библейского «Екклезиаста». Неясно и когда создан этот памятник, так как до нас дошло пять его разновременных копий, часть которых относится уже к селевкидскому времени (III-II вв. до н. э.). Вероятнее всего, однако, что оригинал диалога восходит к концу II - началу I тыс. до н. э.

    Третью  группу дидактических памятников Вавилонии представляют записи фольклорных произведений. Среди них следует особо отметить стихотворную сказку «Ниппурский бедняк». Сказка рассказывает о бедном человеке, с которым незаслуженно плохо обошелся градоначальник, и представляет собой распространенный в мировом фольклоре вариант рассказа о бедняке-мстителе, трижды появляющемся в доме обидчика под видом разных лиц.

    Следует упомянуть еще об одном произведении, созданном в Месопотамии, видимо, в VII-VI вв. до н. э., но уже не на аккадском  языке, а на арамейском, который начал в это время вытеснять аккадский в повседневном обиходе и просуществовал здесь вплоть до арабского завоевания и даже позже. Речь идет о «Поучении Ахикара». Это собрание афоризмов, вложенное в уста визирю ассирийского царя Синахсриба. Произведение имеет повествовательную рамку: из-за козней своего племянника Ахикар едва не погиб, но справедливость восторжествовала, и злой племянник был выдан своему дяде, который и произносит по этому поводу свое поучение. Истоки «Поучения Ахикара» можно проследить вплоть до Эдубы. Разумеется, афоризмы «Поучения» в течение веков менялись. К сожалению, от первоначальной версии до нас дошли (из Элефантины в Египте) только небольшие фрагменты на папирусе V в. до н. э.

2.7 Тексты  исторического жанра

 

    Сохранилось несколько вавилонских повествовательных поэм исторического содержания, рассказывающих о жизни разных исторических лиц, в том числе и о шумерских правителях. Эти памятники дошли только во фрагментах, среди них заслуживает упоминания «Поэма о Саргоне».

    Произведение  имитирует царскую надпись: она  рассказывает о том, как Саргон после  рождения был брошен матерью в  корзине в реку и найден водоносом, как его полюбила богиня Иштар, а  затем о его царствовании и  победоносных походах. В Эль-Амарне найдены, кроме того, фрагменты рассказа о походе Саргона в Малую Азию (датируются XV-XVI вв. до н. э.). Сохранились также исторические поэмы об ассирийском царе Тукульти-Нинурте I (XIII в. до н. э.), вавилонском царе Навуходоносоре (XII в. до н. э.) и некоторые другие.

    К поэмам об исторических деятелях примыкают  тексты, рассказывающие о знаменательных исторических событиях. В этой связи  особенно интересен своеобразный жанр памятников, не имеющий прямых параллелей в других литературах. Это так  называемые «предсказания» (omina).

    Дело  в том, что аккадские жрецы  имели обыкновение записывать все  явления, которые они рассматривали  как предсказывающие то или иное событие в государственной или  частной жизни. Это могли быть наблюдения над природными и стихийными явлениями (от затмения до поведения рыжих и черных муравьев), или над конфигурацией печени жертвенного ягненка, или над снами, или даже над фактами повседневной жизни человека. Такие записи «предсказаний» сводились в обширнейшие серии для назидания будущим гадателям, чтобы они могли предсказать будущее при повторении подобных явлений. Любопытно, что в серию omina «Если город расположен на возвышенности» включены предзнаменования, связанные с частным бытом (например, развод с женой знаменует несчастье мужу и т. д.). Но наряду с предсказаниями частным лицам в этих сериях можно встретить предзнаменования «политические», которыми руководствовались цари. Поэтому в omina встречаются упоминания реальных общественных событий, и их в какой-то мере можно рассматривать как исторические документы.

    Однако  до касситского периода (с XVI в. до н. э.) собственно исторических сочинений  в Вавилоне не было. Одним из первых появилась так называемая «Хроника Кинга». Она представляет собой запись событий, взятых из omina и расположенных  в хронологическом порядке, причем сами предзнаменующие явления опущены.

    С 745 г. до н. э. (с началом правления  вавилонского царя Набонасара) начинает вестись каноническая вавилонская  хроника. Возможно, все дошедшие до нас вавилонские хроники (летописи): вавилонская хроника, начатая с 745 г. до н. э. и доведенная до Ашшурбанипала (VII в. до н. э.); «Хроника Гэдда», рассказывающая о падении Ассирии (626-605 гг. до н. э.); «Хроника Уайзмана», примыкающая к «Хронике Гэдда» и доведенная до середины VI в. до н. э.; «Хроника Набонида-Кира», описывающая завоевания Вавилона персами; и фрагмент «Хроники Селевкидского времени» - представляют собой единое произведение.

    Конец вавилонской исторической традиции падает на эллинистический период, когда была создана не дошедшая до нас «История» Бероса, вавилонского жреца III в. до н. э. Она была написана по-гречески и составлена на основе шумерского «Царского списка», произведений типа «Хроники Кинга» и канонических хроник.

    Хроники – первые собственно прозаические произведения в вавилонской литературе. Они написаны крайне сжатым, лаконичным языком и носят чисто информационный характер. Несмотря на большую познавательную ценность, в художественном отношении они не идут ни в какое сравнение, например, с древнееврейской прозой IX-IV вв. до н. э. Позднее и слабое развитие прозы в Вавилонии, вероятно, находится в известной связи с характером самого письменного материала: на тяжелых глиняных табличках невозможно было записывать пространные тексты, и это приучало писцов к лаконизму, характерному и для правовых памятников Вавилонии, отличающихся своей краткостью от правовых памятников иных древних народов, пользовавшихся папирусом и пергаментом.

2.8 Царские надписи

 

  Однако  прежде необходимо немного сказать  о соотношении вавилонской и  ассирийской литератур. Хотя значительная часть клинописных литературных текстов попала к нам именно из ассирийских дворцов (в частности, из библиотеки Ашшурбанипала, VII в. до н. э.), почти все дошедшие памятники принадлежат вавилонской литературе, созданы вавилонскими авторами и, за очень немногими исключениями, написаны на вавилонском, а не на ассирийском литературном диалекте аккадского языка. Ассирийская литература как таковая почти неизвестна, если не считать нескольких гимнов Асархаддона и Ашшурбанипала. Единственными по-настоящему самобытными памятниками клинописной ассирийской литературы являются царские надписи, но и они, за исключением анналов царей IX в. до н. э., написаны на вавилонском литературном диалекте, лишь с некоторыми местными ассирийскими особенностями.

    В клинописной литературе Ближнего Востока  жанр царских анналов появился и  получил широкое развитие в Хеттском царстве (II тыс. до н. э.). От хеттов он, видимо, был воспринят в хурритском царстве  Митанни, а из Митанни во второй половине II тыс. до н. э. этот жанр проник в Ассирию. Вплоть до IX в. до н. э. ассирийские анналы представляют собой по большей части довольно сухое перечисление походов, взятых крепостей, захваченных пленных и массовых казней. Все это изложено в стандартных выражениях, многие из которых явно восходят к хеттской анналистике. Однако ассирийским текстам придана ритмическая форма, а вводные части надписей – перечисление титулов и достоинств царя, обращения к богам – имеют даже стихотворный характер. Введение более обильного исторического материала, пространные красочные описания природы и батальных сцен – отличительная черта уже надписей новоассирийских царей (VIII - VII вв. до н. э.).