Историзм лирики А.А. Ахматовой: опыт сопоставления ранних и поздних стихотворений

Черной смерти мелькало крыло,

Все голодной тоскою изглодано

Казалось бы, всё безнадёжно разрушено, остался лишь прах былой счастливой привычной жизни. Но резко отличаются от этой строфы последующие:

Днем дыханьями веет вишневыми

Небывалый под городом лес,

Ночью блещет созвездьями новыми

Глубь прозрачных июльских небес

Значит, есть чему ещё радоваться, есть чем жить. Жива родная природа, и, несмотря на все ужасы, совершаемые людьми, блещут звёзды, голубеет небо, цветут деревья. И есть ещё люди, которые не разучились это ценить и любить. А значит, и надежда есть. Надежда на счастье и новую жизнь. Ведь

…так близко подходит чудесное

К развалившимся грязным домам,

Никому, никому неизвестное,

Но от века желанное нам.

Таким образом, мы можем проследить духовное развитие Ахматовой, отразившееся в гражданской лирике периода революции: начиная с резких обличительных интонаций и осуждения «отступников», променявших родину на счастье в чужом краю, с восприятия революции, как непоправимой страшной трагедии и крушения всей судьбы России, поэтесса возвышается до мужественного смирения и веры в то, что Россия поднимет голову.

II

               Говорят, что с годами человек становится мудрее: острей воспринимает происходящее, с болью наблюдает настоящее. Так  и поэзия Ахматовой с годами становится всё глубже, обострённее, ранимее. Трагические события в России и в жизни Анны Андреевны, безусловно, не могли не оказать влияния на её творчество. Но не стоит думать, что в период великих потрясений Ахматова не писала стихов о любви. Любовная лирика не исчезла. Она просто изменилась.

             Если сравнивать раннюю и позднюю любовную лирику Ахматовой, то можно заметить, что   стихи ранней Ахматовой в "Вечере" и в "Четках" менее духовны, в них больше мятущейся чувственности, суетных обид, слабости. О ранней любовной лирике поэтессы Александр Блок сказал, что она пишет перед мужчиной, а надо бы перед Богом.

             Начиная уже с "Белой стаи", но особенно в "Подорожнике", "Anno Domini" и в позднейших циклах любовное чувство приобретает у нее более широкий и более духовный характер. От этого оно не сделалось менее сильным. Наоборот, стихи 20-х и 30-х годов, посвященные любви, идут по самым вершинам человеческого духа. Они не подчиняют себе всей жизни, всего существования, как это было прежде, но зато все существование, вся жизнь вносят в любовные переживания массу присущих им оттенков. Наполнившись этим огромным содержанием, любовь у Ахматовой стала не только более богатой и многоцветной, но и по-настоящему трагедийной. Библейская, торжественная приподнятость ахматовских любовных стихов этого периода объясняется высотой, торжественностью заключенного в них чувства. Вот хотя бы одно из подобных стихотворений:

Небывалая осень построила купол высокий,

Был приказ облакам этот купол собой не темнить.

И дивилися люди: проходят сентябрьские сроки,

А куда провалились студеные, влажные дни?

Изумрудною стала вода замутненных каналов,

И крапива запахла, как розы, но только сильней.

Было душно от зорь, нестерпимых, бесовских и алых,

Их запомнили все мы до конца наших дней.

Было солнце таким, как вошедший в столицу мятежник,

И весенняя осень так жадно ласкалась к нему,

Что казалось - сейчас забелеет прозрачный подснежник...

Вот когда подошел ты, спокойный, к крыльцу моему.

                                                                                   [2, стр. 157]

Трудно назвать в мировой поэзии более торжественное и высокое изображение того, как приближается возлюбленный. Это стихотворение было написано в 1922 году, и оно существенно отличается от стихотворения из любовной лирики, написанного в 1909 году:

Ночь моя - бред о тебе,

День - равнодушное: пусть!

Я улыбнулась судьбе,

Мне посылающей грусть.

Тяжек вчерашний угар,

Скоро ли я догорю,

Кажется, этот пожар

Не превратится в зарю.

Долго ль мне биться в огне,

Дальнего тайно кляня?..

В страшной моей западне

                              Ты не увидишь меня.             [2, стр. 30] 

                 Если сравнивать эти стихотворения, то можно сразу заметить, с каким спокойствием и умиротворением написано стихотворение «Небывалая осень…» и сколько горячности и страсти в стихотворении 1909 года. В первом стихотворении лирическая героиня спокойна, наблюдает и, чтобы бережно сохранить эти воспоминания в душе,

впитывает каждую деталь происходящего вокруг:

Изумрудною стала вода замутненных каналов,

И крапива запахла, как розы, но только сильней.

Было душно от зорь, нестерпимых, бесовских и алых,

Их запомнили все мы до конца наших дней.

Лирическая героиня находится в гармонии с природой и с собой. Именно поэтому природа описывается так ярко, красочно и с большим количеством эпитетов («Было солнце таким, как вошедший в столицу мятежник, и весенняя осень так жадно ласкалась к нему» и т.д.). И возлюбленный героини так же спокоен и сдержан. Это упомянуто в последних строках:

Вот когда подошел ты, спокойный, к крыльцу моему

                Во втором же стихотворении  сквозит юный пыл и страсть. Поток эмоций лирической героини направлен исключительно внутрь, в себя: бушуют и кипят страсти, и больше ни о чём другом она не может думать. Она говорит «скоро ли я догорю». Накалённая атмосфера создаётся путём звукописи, повторов «р» и слов с общим корнем «гар», «жар». Душа горит от любви и от гордости, лирическая героиня  не желает показывать возлюбленному, какой пожар любви у неё в душе:

В страшной моей западне

Ты не увидишь меня.

Оба стихотворения о любви. Но какая страстная и пылкая любовь в раннем стихотворении и какая  глубокая, нежная, согревающая любовь описана в более позднем стихотворении Ахматовой. Ведь отношение к жизни, к любви у неё тоже изменились: много пережито, передумано и прочувствовано…

                Да, любовная лирика Ахматовой стала возвышенней. И это проявилось не только в их содержании, но и в форме: поздняя лирика имеет более высокий слог, свойственный классицизму:

В тот давний год, когда зажглась любовь,

Как крест престольный, в сердце обреченном,

Ты кроткою голубкой не прильнула

                     К моей груди; но коршуном когтила.      [2, стр. 146]

Мы наблюдаем характерное использование устаревших слов: «прильнула», «когтила», «престольный». Это объясняется, возможно, тем, что со второй половины 20-х годов Ахматова начинает изучать жизнь и творчество Пушкина, повлиявшее и на её поэзию.

               В любовной лирике Ахматовой появились новые явления, но неповторимых черт, присущих ей с самого начала, она не утратила. Всё та же загадочная недосказанность и схожесть с обрывком случайно услышанного разговора или вырванной страничкой из романа:

Шепчет: "Я не пожалею

Даже то, что так люблю -

Или будь совсем моею,

Или я тебя убью".

Надо мной жужжит, как овод,

Непрестанно столько дней

Этот самый скучный довод

Черной ревности твоей.

Горе душит - не задушит,

Вольный ветер слезы сушит,

А веселье, чуть погладит,

                           Сразу с бедным сердцем сладит.      [2, стр. 150]

«Шепчет: "Я не пожалею…»

1922 г.

Казалось бы, никакой конкретности: ни времени, ни места действия, ни описания  лирических героев, но нам и так предельно ясен сюжет: женщина тяготится «черной ревностью» любимого мужчины.

                 Ахматова по-прежнему уделяет огромное внимание деталям, которые становятся не просто фоном стихотворения, а порой смысловым центром:

Чугунная ограда,

Сосновая кровать.

Как сладко, что не надо

                                Мне больше ревновать.          [2, стр. 165]

«Чугунная ограда...»

1921 г.

Без этого созданного образа одинокой постели, который описывается без намёка на тоску: «…как сладко, что не надо мне больше ревновать», мы не поняли бы до конца радость освобождения лирической героини от постылых уз. Одна деталь нам говорит больше, чем полные и детальные описания. Ахматова остаётся верной своей поэтической индивидуальности.

Так на основе вышеизложенного можно сделать вывод о том, что любовная лирика Ахматовой, претерпев изменения, став возвышенней и серьёзней, не утратила своих особенностей, присущих  лишь Ахматовой.

II

                В течение всей  своей жизни Ахматова не перестаёт переживать за Россию. Она со смирением принимает всё, что происходит со страной, не жалея о том, что не покинула её в тяжёлые времена. Она считает, что быть поэтом и творить можно только на Родине. Любовь к Родине у Ахматовой не предмет размышлений или расчётливых прикидок. Будет Родина  - будет жизнь, дети, стихи. Нет Родины – ничего нет. И Ахматова не оставила её в годы великих потрясений.

                Всё это время Ахматова была, в основном, в Петербурге.

И именно тогда ощутила она наибольшее родство с этим городом, который куда чаще, чем  другие места, дорогие сердцу поэтессы, воспевался в её стихах. В период революционных потрясений именно «священный град Петра» олицетворял для Ахматовой всю Россию. Это ярко отражено в стихотворении «Петроград, 1919»:

И мы забыли навсегда,

Заключены в столице дикой,

Озера, степи, города

И зори родины великой.

В кругу кровавом день и ночь

Долит жестокая истома...

Никто нам не хотел помочь

За то, что мы остались дома,

За то, что, город свой любя

А не крылатую свободу

Мы сохранили для себя

Его дворцы, огонь и воду.

Иная близится пора,

Уж ветер смерти сердце студит,

Но нам священный град Петра

                               Невольным памятником будет.            [2, стр. 144]

Можно заметить, как сливаются воедино выражения «город свой» и «родина великая».

Но читая строки «Реквиема», написанные уже в 1935 году, мы наблюдаем уже иное:

Это было, когда улыбался

Только мертвый, спокойствию рад.

И ненужным привеском болтался

Возле тюрем своих Ленинград.

И когда, обезумев от муки,

Шли уже осужденных полки,

И короткую песню разлуки

Паровозные пели гудки.

Звезды смерти стояли над нами,

И безвинная корчилась Русь

Под кровавыми сапогами

                         И под шинами черных марусь.     [2, стр. 30] 

Здесь уже не понятие родины сводится к слову «Ленинград», а наоборот - от частного к общему. От рассуждений о драматичных событиях, разворачивавшихся в Ленинграде, мысли Ахматовой переходят к рассуждениям о судьбе всей России.

Вообще написание «Реквиема» в 1935-1940 годах дало ахматовской поэзии  истинное право называться народной. Эта поэма создавалась поэтессой в самый драматичный период её жизни. В это время был арестован её единственный сын Лев Гумилёв. Именно в этом произведении  отчётливей, чем в других, ощущается близость лирической героини к  народу, к тем простым женщинам, стоявшим вместе с ней у ворот тюрем, в надежде узнать хоть что-нибудь о судьбе своих близких. Для этих женщин и ради них Ахматова пишет поэму «Реквием»:

                             Для них соткала я широкий покров            

                             Из бедных, у них же подслушанных слов.

                             О них вспоминаю всегда и везде,

                             О них не забуду и в новой беде…

              «Реквием» стал апогеем страданий русского народа, описанных в гражданской лирике Ахматовой. Создав её,   Ахматова возвысилась, как поэтесса, на новый уровень: она отразила трагедию целой эпохи, драму в истории всей России, почувствовала единение со всей страдающей Россией.

Уже позже, в годы великой Отечественной войны Ахматова пишет о России в целом, как о том, с чем она неразрывно связана сама:

Как в первый раз я на неё.

На Родину, глядела.

Я знала: это всё моё –

Душа моя и тело.

          Стоит отметить и то, что в первых сборниках Ахматовой даже при наличии стихов о родной земле, всё же не было глубокого понимания  народной жизни, её истинных богатств и подлинных бедствий.