Биография А.С.Пушкина

"Повесть,  писанная октавами", "Домик  в Коломне": это "игрушка,  сделанная рукой великого мастера" (Белинский), напоминающая средневековые  фабльо, источники "сказок" Лафонтена.  В основе ее, судя по месту  действия, лежит анекдот из юношеских  лет П. Хотя П. в теории  и отвергал цель в поэзии, но  такую бесцельную шалость он  решился издать только анонимно.

В историко-литературном отношении важнее самой повести  ее введение, представляющее нечто  небывалое в истории поэтической  формы. Это такое искусное жонглирование  размером и звучной рифмою, что  после этого или в обыденной  речи проза должна была замениться стихами, или в литературном рассказе стихи должны были уступить место  живой прозаической речи.

С этих пор П. для мелкого повествования стихотворной формы уже не употребляет. Маленькую  трагедию "Скупой рыцарь" П. приписал английскому поэту Ченстону, которого, как доказал еще Анненков, на свете  не существовало. Причина такого "подлога" - семейные воспоминания, которыми отчасти  воспользовался поэт: отец его часто  проявлял крайнюю скупость (хотя вообще и был крайне нерасчетлив) по отношению  к сыновьям.

"Скупой рыцарь" - полная драма, с развитием  характеров и катастрофой; по  задаче это - глубокое психологическое  исследование, проникнутое гуманной  идеей пробуждения "милости  к падшим"; искалечившая сильную  душу барона страсть, развившаяся  на почве пессимизма и честолюбия, делает его страдальцем - и  страдание примиряет с ним.  Пьеса: "Моцарт и Сальери в  рукописи была озаглавлена "Зависть"  и основана на анекдоте об  отношениях двух композиторов. Здесь  тоже решается трудный психологический  вопрос об источнике в развитии  низкой страсти в сильной душе; попутно в живых образах устанавливается  различие между гением и талантом. "Пир во время чумы" - ряд  сцен, действительно переведенных  с английского (из пьесы Джона  Вильсона - см. VI, 388 "The City of the Plaque", вышедшей в 1816 г.); но песня Мери  и песня президента, лучшие места  пьесы, сочинены П. 

Четыре сцены, составляющие "Каменного гостя", образуют полную драму, изображающую героя  народных преданий, испанского Фауста, с большей глубиной и человечностью, нежели у предшественников П. (пособиями  для него служили Мольер и Да-Понте). Поэт воспользовался только типом Лепорелло  и развязкой: все остальное - его  собственное создание, чудное по жизненности  лиц и положений (характеристику см. у Белинского).

"Около 30 мелких  стихотворений", написанных или  отделанных в Болдине, представляют  поразительное разнообразие по  форме, темам и настроению поэта.  Господствующий тон - бодрый, жизнерадостный (даже в элегии: "Безумных лет..."); даже мало симпатичные поводы  вдохновляют поэта к прекрасным  пьесам (личная полемика Булгарина  - в "Моей родословной").

Рядом с этим обрабатываются мотивы, ничего общего с моментом не имеющие ("Поэту", "Стамбул", "Вельможе" и пр.), иногда глубоко печальные (напр. "Шалость"). "Повести Белкина" (вместе с "Летописью  села Горохина") - важный шаг в  литературной карьере П. Он с ранней юности высоко ценил не только В. Скотта, но и Фильдинга и Стерна.

Приглядываясь теперь к ходу европейской словесности, он предугадал скорое торжество нравоописательной  повести и романа и решил испытать свои силы, пробуя разные тоны, во всегда оставаясь реалистом. убежденным противником  романтических повестей-поэм в стиле  Бестужева-Марлинского. Он очень дорожил  успехом "повестей", но скрыл свое имя, прося, однако, шепнуть его Смирдину, чтоб он шепнул покупателям.

Критика встретила  их крайне враждебно (даже и позднее  Белинский не придавал им значения), но они раскупались и читались с удовольствием, несмотря на небрежность  отделки, и П., больше доверявший публики, нежели критике, счел опыт удавшимся.

По возвращении  в Москву, Пушкин "сладил с тещей" и новый 1831 г. встретил в очень  бодром состоянии духа; даже "Борис  Годунов" некоторое время радовал  его своим успехом. 19 января он получил  известие о смерти Дельвига; "постараемся  быть живы", пишет он Плетневу, и  как будто скоро примиряется  с печальной необходимостью - но вдова и братья его покойного  товарища навсегда остаются предметом  его деятельной заботливости.

18 февраля произошла  свадьба Пушкина. "Я женат и  счастлив", пишет он Плетневу 24 февр. "Одно желание мое, чтобы  ничего в жизни моей не изменялось; лучшего не дождусь. Это состояние  для меня так ново, что, кажется,  я переродился".

К этому периоду  московской жизни Пушкина относится  его сближение с наиболее серьезным  из его литературных врагов, Надеждиным, в "Телескопе" которого за этот год  П. поместил две полемические статьи: "Торжество дружбы" и "Несколько  слов о мизинце г. Булгарина", за подписью Феофилакта Косичкина (он начал  прибегать к прозе, вместо эпиграмм, еще с 1829 г. в с большей систематичностью и крайним увлечением продолжал  это в "Литературной Газете" Дельвига);эти  статьи - верх ядовитого остроумия, редкое соединение тонкой и злой иронии с резкой хлесткостью.

Согласно заранее  начертанному плану (в котором не последнюю роль играло желание быть подальше от тещи), П. в мае едет в  С.-Петербург, откуда немедленно переселяется на дачу в Царское Село. Там Пушкин оставался безвыездно до конца октября, отделенный от Петербурга холерою и  карантинами, но в обществе Жуковского. Несмотря на плохое состояние своих  финансовых дел (о которых теперь П. заботится гораздо больше, чем  прежде), поэт продолжает быть в радостном  настроении, что очень благоприятно отражается на его творчестве.

Видаясь почти  ежедневно с Жуковским (третьим  в их беседе часто бывал юный Гоголь, только что введенный в их общество, но принятый по-братски). - П. вступил  с ним, некоторым образом, в соперничество  на поприще обработки сказок: написал "Сказку о царе Салтане" (сюжет  который занимал его еще в  Кишиневе) и шутливую сказку о попе и работнике его Балде (рифмованной  прозой, на подобие подписей под лубочными картинками) - и ни для кого не было сомнения, что он еще раз победил своего учителя яркостью и жизненностью образов.

П. идет рука об руку с Жуковским (а через него и со двором) в своем отношении  к политическому моменту, который  переживала в то время Россия, 2 авг. написано "Клеветникам России", а 5 сент. - "Бородинская годовщина" (оба стихотворения напечатаны, вместе с стихотвор. Жуковского, особой брошюркой).

Еще в июле П. (очевидно, поощренный к тому свыше) через гр. Бенкендорфа выражает желание  быть полезным правительству изданием политическо-литературного журнала  и просит позволения работать в архивах, чтобы "исполнить давнишнее желание  написать историю Петра Великого и его наследников до Петра III". На первое его предложение пока промолчали, а второе удовлетворили в большей  мере, нежели он мог надеяться: его  приняли вновь на службу в коллегию иностр. дел, с жалованьем в 5000 руб., без обязательных занятий, но с правом работать во всех архивах.

Переехав в  Петербург и по возможности устроившись (у него еще оставались карточные  долги от холостой жизни, а расходы, по его словам, увеличились вдесятеро), Пушкин чрезвычайно энергично принялся за работу в архивах, не оставляя и  чисто литературных трудов.

Посещая разнообразные  круги общества (начиная от самых  высших, где жена его блистала на балах), П. имел возможность убедиться, что отечественная литература стала  возбуждать живой интерес даже в  тех сферах, где прежде игнорировали ее существование, и молодежь начинает смотреть на званье литератора, как  на нечто достойное зависти. Он проникался тем большим желанием стать во главе влиятельного органа.

Летом 1832 г. старания его увенчались успехом и литературно-политическая газета была ему разрешена. Чтобы  пустить это дело в ход, он в  сентябре ездил в Москву и там, вместе с С. С. Уваровым, посетил московский университет, где дружески беседовал  с своим прежним противником, проф. Каченовским. Там от Нащокина П. услыхал рассказ о некоем Островском, который, вследствие притеснений богатого соседа, лишился имения и сделался врагом общества; ему сейчас же пришла идея сделать из этого роман, которым, по возвращения в Петербург, он и  занялся с таким увлечением, что  невозможность осуществить план издания газеты весьма слабо огорчила его.

В 3 с 1/3 месяца роман  был окончен и даже снабжен  выпиской из подлинного дела о неправедном  отобрании имения у законного  владельца. Но, приближаясь к развязке (и продолжая в тоже время собирать по архивам материалы для истории  Пугачевского бунта), П., очевидно, почувствовал недовольство своим произведением  и стал обдумывать другой роман - из эпохи Пугачевщины, а "Дубровского", заключив наскоро набросанными двумя  эффектными сценами, оставил в рукописи и даже не переписанным (он был напечатан  только в 1841 г.).

П. был прав и  в своем увлечении, и в разочаровании: по замыслу, "Дубровский" - одно из величайших его произведений, начинающее новую эпоху в литературе: это - социальный роман, с рельефным изображением барского самодурства, чиновничьей  продажности и открытого безсудия.

По форме, в  которую отлилась идея, это - заурядный  разбойничий роман, достойный имени  П. только простотой и живостью изложения, гармонией частей, отсутствием всего  лишнего и фальшиво-сентиментального и несколькими сценами и подробностями.

То обстоятельство, что роман П. с такой задачей  был пропущен цензурою в 1841 г., служит осязательным доказательством его  неудачливости, а поглощающий интерес, с которым он и в настоящее  время читается подростками, показывает, что Пушкин был истинным художником и в слабых своих набросках.

Одновременно  с "Дубровским", Пушкин работал  над так наз. "Песнями западных славян", за которые, в самый год  появления их в печати (в "Библ. для Чтения" 1835 г.), его пытался  осмеять французский литератор, давший ему сюжеты большинства их. Теперь доказано, что П. вовсе не был так наивен, как воображал мистификатор.

В 1827 г. в Париже вышла небольшая книжка: "La Guzla ou choix de poesies illyriques, recueillies dans la Dalmalie etc.". Составитель ее, Мериме, заявив в  предисловии о своем близком  знакомстве с языком иллирийских  славян и с их бардами и рассказав  биографию одного певца, Маглановича, дал прозаический перевод 29 его песен.

Чувствуя сомнение в их безусловной подлинности, П. взял из них всего 11, да и из тех 4 переложил искусственным размером с рифмами, и к ним прибавил 2 песни, переведенные им самим из собрания Вука ("Соловей", "Сестра и братья"), две сочиненные им в тоне подлинных ("О Георгии Черном" и "Воевода  Милош") и одну ("Яныш Королевич") составленную на основании югославянского сказания.

Собираясь печатать их, он через Соболевского обратился  к Мериме с просьбою разъяснить, "на чем основано изобретение  странных сих песен". В ответе своем (напечат. П. при издании "Песен" в IV т. "Стихотв.") Мериме уверял, будто  при составлении книжки он руководствовался только брошюркой консула в Банъялуке, знавшего по-славянски так же мало, как он сам, да одной главой из итальян. "Путешествия в Далмацию" Фортиса (1774 г.). Тоже повторил он при 2-м изд. "Гузлы", в 1840 г.

На самом деле, Мериме больше мистифицировал публику  во 2-м издании, чем в 1-м: он в раннем детстве провел несколько лет  в Далмации, где отец его состоял  при маршале Мармоне, да и при  составлении "Гузлы" имел больше пособий, чем уверял в 1885 и 1840 гг. Во всяком случае Пушкин как при выборы так и при обработке его  песен проявил редкое поэтическое  чутье и понимание духа национальной славянской поэзии.

Сюжетом песни "Яныш Королевич" П. воспользовался для "Русалки", над которой он работал в ту же зиму 1832-33 г. (начал он ее гораздо  раньше - еще в 1828 г.), может быть готовя ее как либретто для оперы А. Н. Есаулова; к сожалению, эта чудная народная драма осталась недоконченною. Это высший пункт, которого достиг Пушкин в уменье примирить вековое национальное творчество с личным, соединить сказочную  фантастику и первобытный лиризм с драматичностью положений и  глубоко гуманной идеей.

О так наз. Зуевском окончании "Русалки" (напечатано в "Русском Архиве" 1897 г,. No 3) см. ст. Ф. Е. Корша в "Известиях Отд. Русского языка и словесности" (1898 г., III, кн. 3). В эту вторую зиму своей петербургской жизни П. по прежнему счастливь любовью к  жене, но далеко недоволен положением своих дел.

23 февр. 1883 г.  он пишет Нащокину: "Жизнь моя  в Петербурге ни то, ни се. Заботы  мешают мне скучать. Но нет  у меня досуга, вольной холостой  жизни, необходимой для писателя. Кружусь в свете; жена моя  в большой моде; все это требует  денег, деньги достаются мне  через мои труды, а труды  требуют уединения".

Лето 1833 г. П. жил  на даче на Черной речке, откуда ежедневно  ходил в архивы работать над эпохой пугачевщины, имея в виду одновременно и исторический очерк, и роман (будущую "Капитанскую дочку").