Биография А.С.Пушкина

Пушкин (Александр  Сергеевич) - величайший русский поэт, род. 26 мая 1799 г., в четверг, в день Вознесения Господня, в Москве, на Немецкой ул. О своих предках по отцу он пишет в 1830-31 гг.: "Мы ведем свой род от прусского выходца Радши  или Рачи (мужа честна, говорит летописец, т.е. знатного, благородного), въехавшего в Россию во время княжения св. Александра Ярославича Невского... Имя предков  моих встречается поминутно в  нашей истории. В малом числе  знатных родов, уцелевших от кровавых опал паря Иоанна Васильевича Грозного. историограф именует и Пушкиных.

Григорий Гаврилович (ошибка; надо читать Гаврило Григорьевич) Пушкин принадлежал к числу самых  замечательных лиц в эпоху  самозванцев. Другой Пушкин, во время  междуцарствия, начальствуя отдельным  войском, один с Измайловым, по словам Карамзина, сделал честно свое дело. Четверо  Пушкиных подписались под грамотою о избрание на царство Романовых, а один из них, окольничий Матвей Степанович - под соборным деянием об уничтожении  местничества (что мало делает чести  его характеру). При Петре Первом сын его, стольник Федор Матвеевич, уличен был в заговоре против государя и казнен вместе с Цыклером и Соковниным.

Прадед мой  Александр Петрович был женат  на меньшой дочери графа Головина, первого андреевского кавалера. Он умер весьма молод, в припадке сумасшествия зарезав свою жену, находившуюся в  родах. Единственный сын его, Лев  Александрович, служил в артиллерии и в 1762 г., во время возмущения, остался  верен Петру III. Он был посажен  в крепость, где содержался два  года. С тех пор он уже в службу не вступал, а жил в Москве и  в своих деревнях.

Дед мой был  человек пылкий и жестокий. Первая жена его, урожденная Воейкова, умерла на соломе, заключенная им в домашнюю тюрьму за мнимую или настоящую ее связь с французом, бывшим учителем его сыновей, и которого он весьма феодально повесил на черном дворе. Вторая жена его, урожденная Чичерина, довольно от него натерпелась. Однажды  он велел ей одеться и ехать  с ним куда-то в гости. Бабушка  была на сносях и чувствовала себя нездоровой, но не смела отказаться. Дорогой она почувствовала муки. Дед мой велел кучеру остановиться, и она в карете разрешилась  чуть ли не моим отцом. Родильницу привезли домой полумертвую, и положили на постель всю разряженную и  в бриллиантах. Все это знаю я  довольно темно. Отец мой никогда  не говорил о странностях деда, а старые слуги давно перемерли" (изд. литер. фонда V, 148-9).

Отец поэта, Сергей Львович (1771-1848), как и старший  брат его, поэт Василий Львович (1770-1830) не имел по характеру ничего общего с дедом. Получив блестящее по тому времени образование, т.е. овладев  не только французской прозаической речью, но и стихом, и поглотив все  выдающееся во французской литературе XVII и XVIII веков, он на всю жизнь сохранил страсть к легким умственным занятиям и к проявлению остроумия и  находчивости во всяких jeux de societe; за то также всю жизнь он оказывался неспособным к практическому  делу.

Он был в  малолетстве записан в измайловский полк, потом при Павле переведен  в гвардейский егерский, и очень  тяготился несложными обязанностями  гвардейского поручика. Женившись в  ноябре 1796 г., он подал в отставку и стал пользоваться совершенной  свободой, сперва в Петербурге, где 20 декабря 1797 г. родился у него первый ребенок - дочь Ольга (впоследствии Павлищева), а потом (с 1799 г.) в Москве и в  подмосковном имении своей тещи, сельце Захаровке. Управление домом он всецело  предоставил жене, а заведование  имениями - управляющим и приказчикам, которые обкрадывали его и  разоряли мужиков. Сергей Львович терпеть  не мог деревни, если она не походила на подгородную дачу; проживая в  собственных имениях (в иные, впрочем, он никогда и не заглядывал), он проводил все время у себя в кабинете за чтением. Дома вспыльчивый и раздражительный (когда обстоятельства принуждали его  заняться детьми или хозяйством), он при гостях делался оживленным, веселым  и внимательным.

По выражению  Анненкова, у него не было времени  для собственных дел, так как  он слишком усердно занимался  чужими. Он до старости отличался пылким воображением и впечатлительностью, доходившей до смешного. Обыкновенно  расточительный и небрежный в  денежных делах, он временами становился мелочно расчетливым и даже жадным. Он был способен острить у смертного  одра жены - зато иногда от пустяков разливался в слезах. Никому не мог он внушить страха, но за то никому не внушал и уважения; приятели любили его, а собственным детям, когда они подросли, он часто казался жалким и сам настойчиво требовал от них, чтобы они опекали его, как маленького ребенка. Его любимая поговорка: que la volonte du ciel soit faite вовсе не была выражением искренней веры и готовности подчиниться воле Провидения, а только фразой, которою он прикрывал свой эгоистический индифферентизм ко всему на свете.

Мать Пушкина, Надежда Осиповна Ганнибал (1775-1836), была на 4 года моложе мужа. Основателем ее фамилии был "арап Петра Великого", абиссинский князек, Абрам Петрович Ганнибал. Он умер в 1781 г. генерал-аншефом  и александровским кавалером, оставив 7 человек детей и более 1400 душ. Это была "мягкая, трусливая, но вспыльчивая  абиссинская натура", наклонная "к  невообразимой, необдуманной решимости" (Анненков, "Пушкин в Александровскую  эпоху", стр. 5). Сыновья его унаследовали его вспыльчивость; крепостных людей, возбудивших их гнев и ими наказанных, "выносили на простынях". Двое из них, Иван и Петр (которого поэт посетил  в его деревне в 1817 г.; см. изд. фонда, V, 22), достигли высоких чинов, но при  этом Петр писал совсем безграмотно. Третий брат, родной дед поэта, Осип (он же и Януарий), женатый на дочери тамбовского воеводы Пушкина, Марье  Алексеевне, женился, говорят, вторично, подделав свидетельство о смерти жены. Марья Алексеевна жаловалась государыне, и права ее были восстановлены. Она жила в с. Захарове, с своей  дочерью Надеждой, под покровительством своего шурина и крестного отца дочери - Ивана Абрамовича Ганнибала, строителя  Херсона и наваринского героя.

Марья Алексеевна была добрая женщина и прекрасная хозяйка деревенского старорусского  склада, но дочь свою она избаловала порядком; "что сообщило нраву  молодой красивой креолки, как ее потом называли в свете, тот оттенок  вспыльчивости, упорства и капризного властолюбия, который замечали в  ней позднее и принимали за твердость характера" (Анненков). Мужа своего Надежда Осиповна настолько  забрала в руки, что он до старости курил секретно от ее; к детям  я прислуги бывала непомерно сурова и обладала способностью "дуться" на тех, кто возбудил ее неудовольствие, целыми месяцами и более (так, с сыном  Александром она не разговаривала  чуть не целый год). Хозяйством она  занималась почти так же мало, как  и муж, и подобно ему страстно любила свет и развлечения.

Когда Пушкин переехали  в Петербург, дом их "всегда был  наизнанку: в одной комнате богатая  старинная мебель, в другой пустые стены или соломенный стул; многочисленная, но оборванная и пьяная дворня с  баснословной неопрятностью; ветхие рыдваны  с тощими клячами и вечный недостаток во всем, начиная от денег до последнего стакана". Приблизительно такова же была их жизнь и в Москве, но там  это не в такой степени бросалось  в глаза: многие состоятельные дворянские семьи жили подобным образом Пушкины  отличались от других только большею, так сказать, литературностью; в  этом отношении тон давал Сергей Львович, который и по собственной  инициативе, и через брата Василия  был в дружбе со многими литераторами и тогдашними умниками; в его доме даже камердинер сочинял стихи.

В раннем детстве  Александр Пушкин не только не представлял  ничего выдающегося, но своей неповоротливостью  и молчаливостью приводил в отчаяние мать свою, которая любила его гораздо  меньше, нежели сестру его, Ольгу, и  младшего брата, Льва (1806 - 1852). Когда  принимались слишком энергично  исправлять его характер и манеры, он убегал к бабушке Марье Алексеевне Ганнибал (после замужества дочери она поселилась с Пушкиными) и  прятался в ее рабочую корзинку, где его уже не смели тревожить. Бабушка была первой наставницей  Пушкина в русском языке; от ее же, вероятно, наслушался он рассказов  о семейной старине. В ее сельце Захарове (или Захарьине), о котором Пушкин долго сохранял приятные воспоминания, он слышал песни и видел хороводы и другие народные увеселения (Захарово принадлежало к приходу богатого села Вязема, которое было когда-то собственностью Бориса Годунова и помнило  о своем царственном владельце). Другой связью будущего поэта с народностью  служила известная Арина Родионовна, когда то вынянчившая мать П., а  теперь нянчившая всех ее детей - женщина  честная, преданная и очень умная; она знала бесчисленное количество поговорок, пословиц, песен и сказок и охотно сообщала их своему питомцу. Только с нею да с бабушкой и еще с законоучителем своим Беликовым (очень образованным человеком) П. имел случай говорит по-русски: отец, мать, тетки (Анна Львовна П. и Елизавета Львовна, по мужу Солнцева, тоже имели влияние в доме), почти все гости, а главное - гувернеры и гувернантки (большею частью плохие; об одном гувернере, Шеделе, известно, что любимым его занятием была игра в карты - с прислугой) объяснялись с детьми исключительно по-французски, так что и между собою дети приучились говорить на том же языке.

П. вначале учился плохо (особенно трудно давалась ему  арифметика) и от гувернанток испытывал  крупные неприятности, отравившие ему  воспоминания о детских годах. Около 9 лет от роду П. пристрастился к  чтению (разумеется, французскому) и, начав  с Плутарха и Гомера в переводе Битобе, перечитал чуть ли не всю  довольно богатую библиотеку своего отца, состоявшую из классиков XVII века и из поэтов и мыслителей эпохи  просвещения.

Преждевременная начитанность в произведениях эротических  и сатирических, которыми была так  богата французская литература XVII и  ХVIII вв., способствовала преждевременному развитию чувства и ума П., а  литературные нравы дома и особая любовь, которую Сергей Львович питал  к Мольеру - он читал его вслух  для поучения детям - возбудили в  мальчики охоту пытать свои силы в  творчестве, опять таки главным образом  на франц. яз. Между наиболее ранними  его произведениями предание называет комедию "L'Escamoteur" - рабское подражание Мольеру - и шуточную поэму "La Tolyade" (сюжет: война между карликами  и карлицами во времена Дагоберта), начатую по образцу многочисленных франц. пародий XVIII в. на высокий "штиль" героических поэм. Есть еще не совсем достоверное указание на целую тетрадку стихотворений, между которыми были и русские. Раннее развитие, по-видимому, не сблизило П. с родителями; его  характер продолжали исправлять, ломая  его волю, а он оказывал энергическое сопротивление.

В результате отношения  обострились настолько, что 12-летний мальчик изо всех домашних чувствовал привязанность только к сестре и  с удовольствием покинул родительский дом. П. думали отдать в Иезуитскую коллегию в Петербурге, где тогда воспитывались  дети лучших фамилий, но 11 января 1811 г. было обнародовано о предстоящем  открытии царско-сельского лицея  и, благодаря настояниям и хлопотам А. И. Тургенева, а также дружеским  связям Сергея Львовича П. с директором нового учебного заведения, В. Ф. Малиновским, П. решено было туда поместить. Готовясь к поступлению, П. жил, у дяди Василия  Львовича и у него впервые встретился с представителями петербургского света и литературы. 12 авг. П., вместе с Дельвигом выдержал вступительный  экзамен и 19 октября присутствовал  на торжестве открытия лицея. Преподавателями  лицея были люди прекрасно подготовленные и большею частью способные. Программа  была строго обдуманная и широкая; кроме  общеобразовательных предметов, в  нее входили и философские  и общественно-юридические науки.

Число воспитанников  было ограничено, и они были обставлены наилучшим образом: никаких унизительных наказаний не было; каждый имел свою особую комнатку, где он пользовался  полной свободой. В отчете о первом годе конференция лицея говорит, что ученикам "каждая истина предлагалась так, чтобы возбудить самодеятельность ума и жажду познания... а все  пышное, высокопарное, школьное совершенно удаляемо было от их понятия и слуха"; но отчет, как говорит Анненков, больше выражает идеал, нежели действительность.

Прекрасные преподаватели, отчасти вследствие плохой подготовки слушателей, отчасти по другим общественным и личным причинам, оказались ниже своей задачи - давали зубрить свои тетрадки (не исключая и Куницына); иные, как например любимец лицеистов  А. И. Галич, участвовали в пирушках своих аристократических учеников и мирволили им в классах и  на экзаменах. Даже самая свобода  или, точные, безнадзорность приносила  некоторый вред слишком юным "студентам", знакомя их с такими сторонами  жизни, которые выгоднее узнавать позднее. К тому же, на третий год существования  лицея скончался его первый директор, и почти два года (до назначения Е. А. Энгельгарта, в 1816 г.) настоящего главы  в заведении не было; преподавание и особенно воспитательная часть  пострадали от того весьма существенно. Но с другой стороны, та же свобода, в связи с хорошей педагогической обстановкой, развивала в лицеистах  чувство человеческого достоинства и стремление к самообразованию. Если солидные знания и приходилось окончившим курс приобретать своим трудом впоследствии, то лицею они были обязаны охотой к этому труду, общим развитием и многими гуманными, светлыми идеями. Вот почему они и относились с таким теплым чувством к своему учебному заведению и так долго и единодушно поминали 19-е октября.

Чтение римских  прозаиков и поэтов было поставлено в лицее довольно серьезно: классическую мифологию, древности и литературу лицеисты, в том числе П., знали  не хуже нынешних студентов. Способности  П. быстро развернулись в лицее: он читал  чрезвычайно много и все прочитанное  прекрасно помнил; больше всего интересовался  он франц. и русской словесностью и историей; он был одним из самых  усердных сотрудников в рукописных лицейских журналах и одним из деятельных членов кружка лицейских  новеллистов и поэтов (Илличевский, Дельвиг, Кюхельбекер и др.), которые, собираясь по вечерам, экспромтом сочиняли повести и стихи. Учился П. далеко не усердно. Кайданов, преподававший  географию и историю, аттестует  его так: "при малом прилежании оказывает очень хорошие успехи, и сие должно приписать одним  только прекрасным его дарованиям. В поведении резв, но менее противу  прежнего". Куницын, профессор логики и нравственных наук, пишет о нем: "весьма понятен, замысловат и остроумен, но крайне не прилежен. Он способен только к таким предметам, которые требуют  малого напряжения, а потому успехи его очень не велики, особенно по части логики".

Из товарищей  знавшие его впечатлительную  натуру и отзывчивое, мягкое сердце, искренно любили его; большинство, замечавшее только его неумеренную живость, самолюбие, вспыльчивость и наклонность  к злой насмешке, считало его себялюбивым  и тщеславным; его прозвали (французом, преимущественно за прекрасное знание французского языка - но в 1811 и след. годах это был во всяком случае эпитет не похвальный. Раздражительность, принесенная П. еще из дому, получила здесь новую пищу вследствие такого отношения большинства товарищей; будущий поэт сам наталкивался на ссоры, а так как он, несмотря на огромные способности и остроумие, не отличался быстрой находчивостью, то далеко не всегда мог оставаться победителем, вследствие чего раздражался  еще более. Предаваясь неумеренной  веселости днем, П. часто проводил бессонные ночи в своем No 14 (здесь  прожил он целые 6 лет), то обливаясь  слезами и обвиняя себя и других, то обдумывая способы, как бы изменить к лучшему свое положение среди  товарищей.