Столыпинская аграрная реформа

В целом  процесс социального расслоения деревни характеризовался преимущественным выделением в деревне нечерноземной  и среднечерноземной полосы пролетарских и полупролетарских слоев, а в  Прибалтийском и особенно Южном  — обуржуазивавшихся слоев деревни. При этом не обнаруживается расширения слоя зажиточного крестьянства под  воздействием столыпинской реформы.

Однако соотношение  дворов различной хозяйственной  состоятельности не отражает их веса в экономике деревни. Применительно  к земледельческому производству достаточно точное представление об этом весе дает распределение хозяйств по наличию  рабочего скота. Имеющиеся данные показывают, что доля зажиточных слоев в земледельческом  производстве примерно равнялась доле принадлежащих им лошадей [54]. В целом по Европейской России последняя сократилась с 38,1% в 1888—1891 гг. до 32,2% в 1899—1900 гг. и до 26% в 1912 й» Доля зажиточных крестьян в земледельческом производстве упала примерно с двух пятых до трети в конце ХГХ в. и до одной четвертой в начале XX в. Земледелие все в большей мере основывалось на середняцко-бедняцких слоях деревни. Столыпинская реформа не только не прервала эту тенденцию, но в начале XX в. еще более усилила ее.

Сокращение  доли рабочего скота у зажиточных крестьян было наиболее интенсивным  в Нечерноземном районе. В названные  выше периоды эта доля составляла соответственно 33,8, 24 и 17,2%. Очень существенно  она сократилась и в Среднечерноземной  полосе: 34,5, 27,4 и 21,1%. В Прибалтике падение  этого показателя началось лишь в  начале XX в.: 37,7, 39,4 и 29,9%. И наиболее устойчивой роль состоятельного крестьянства в  экономике деревни была в Степном  районе: 60, 59,9, 55,1% раб. скота. Кроме того, это был единственный район, где  на долю зажиточного слоя деревни  в течение всего рассматриваемого периода приходилось более половины земледельческого производства. Определенную роль в этом сыграла и столыпинская реформа. Вызванное ею расширение предпринимательской  деятельности крестьян почти предотвратило  сокращение здесь удельного веса состоятельного крестьянства в экономике  деревни.

Производственно-технический  уровень хозяйства зажиточных крестьян в начале XX в. несколько повысился. Они имели в среднем по Европейской  России на двор лошадей: в 1888 г.— 6,1, в 1900 г.— 5,2, в 1912 г. - 5,5. Но в целом зажиточные крестьяне не только не превратились в определяющую экономическую и  социальную силу в деревне, как замышлялось, но их роль даже заметно уменьшилась. Значит, еще до первой мировой войны  и в своем главном аспекте  реформа не достигла цели. Поэтому  утверждения некоторых историков  о том, что для торжества замыслов реформаторов не хватило мирного  времени, и в этом плане являются необоснованными. Ход проведения реформы  в жизнь полностью подтверждает сделанное выше на основе анализа  общих условий и тенденций  аграрного развития заключение о  невозможности победы в России буржуазно-консервативного, помещичьего типа аграрного капитализма  не только в форме непосредственного  господства помещичьего хозяйства, но и в форме союза помещиков  и состоятельных индивидуальных земельных собственников-крестьян.

Таблица 5 Имитационная модель соотношения типов  крестьянских хозяйств в Европейской  России (в %)

Доля  дворов за 1888, 1900, 1912 гг. указана в табл. 4 К беднейшим отнесены безлошадные и  однолошадные дворы, к средним —  с 2 и 3 лошадьми, к  зажиточным — с 4 и более.

Достаточно  обширный слой зажиточных /67/ крестьян предполагалось создать в результате ликвидации общин и передачи им надельных  земель в личную собственность. Но нежелание  основной массы крестьян выходить из общины и общая малочисленность  зажиточной прослойки в деревне  сделали невозможным утверждение  и этого варианта помещичьего  капитализма.

Такое положение  подтверждается еще одним аспектом анализа. Речь идет об имитации возможных  изменений в социальной структуре  деревни путем построения альтернативно-имитационной модели процесса [55]. Суть этого моделирования состоит в выявлении хода развития при условиях, отличных от реально существовавших, но исторически допустимых. Подобные модели важны не тем, как нередко полагают, что они, рисуя иной ход процесса, могут быть основой для суждений о благоприятном или неблагоприятном ходе реального развития, а тем, что они позволяют более глубоко понять, почему реальный процесс был таким, а не иным.

Применительно к столыпинской реформе теоретически допустимы два варианта хода аграрного  развития. Посмотрим, какова могла бы быть при этом социальная структура  деревни.

В данном случае при моделировании был использован  метод так называемых «марковских  цепей». Суть его состоит в том, что по имеющимся данным о соотношении  различных групп объектов, относящимся  к двум или более временным  моментам, рассчитывается возможное  соотношение этих групп на следующем  временном рубеже [56]. В таблице 5 приведены результаты соответствующих вычислений.

В плане  подтверждения бесперспективности в результате столыпинской реформы  утверждения в России буржуазно-консервативного  варианта аграрного развития результаты имитационного моделирования превосходят  всякие ожидания.

Начнем с  прогноза о возможном соотношении  разных групп дворов в 1912 г. при допущении  того, что аграрное развитие в 1900—1912 гг. протекало бы при таких же условиях, которые существовали в  конце ХIХ в. и зафиксированы  в данных о соотношении дворов в 1888 и 1900 гг. Прогноз показывает, что  в этом случае в 1912 г. повсеместно, во всех регионах и Европейской России в целом доля беднейших дворов была бы заметно меньше, а зажиточных значительно больше, чем было в  действительности. /68/

Это значит, что давление на деревню (а суть столыпинской реформы сводилась именно к этому) давало лишь негативные результаты в  изменении социальной структурры деревни. Говоря шире, полученные результаты свидетельствуют  о том, что именно свободное развитие крестьянского хозяйства, т. е. буржуазно-демократический  путь аграрной эволюции, могло привести к наиболее благоприятным экономическим  и социальным результатам.

Второй прогноз  направлен на выявление того, какой  могла бы быть социальная структура  деревни в начале 20-х гг. сравнительно с 1912 г., если бы в это время в  аграрном развитии сохранились условия 1900—1912 гг., т. е. если бы для реализации столыпинской реформы было больше мирного  времени. Прогноз показывает, что  и в подобной контрфактической ситуации, идеальной с позиций реформаторов и отстаивающих их устремления некоторых  современных ученых, не удалось бы добиться достижения социальных целей, преследуемых реформой, а именно утверждения  господства в деревне состоятельного слоя крестьян. Повсеместно расчетная  доля зажиточных дворов оказалась значительно  меньшей, чем эта доля была в 1912 г. Процесс осереднячивания и обеднения  деревни мог еще более усилиться  по сравнению с 1900—1912 гг.

В целом  рассматриваемый прогноз показывает несостоятельность суждений тех, кто  полагает, что столыпинская реформа  при иных условиях ее проведения могла  бы обеспечить аграрный прогресс и  тем самым предотвратить Октябрьскую  революцию.

Таковы реальные итоги аграрного развития в период столыпинской реформы и его возможные  результаты при иных вариантах этого  развития.

Таким образом, проведенный анализ показывает, что  столыпинская аграрная реформа по сути провалилась еще до первой мировой  войны. А это значит, что ходом  исторического развития была снята  возможность победы «прусского», буржуазно-консервативного  варианта аграрного капитализма. Оставалась вроде бы лишь возможность победы «американского», крестьянского типа аграрного капитализма. Однако и здесь ход исторического развития привел к ситуации, когда уже в силу социально-политических причин победа и этого типа становилась невозможной.

Для торжества  крестьянского пути буржуазной аграрной эволюции необходимо было устранение крепостнических пережитков, и прежде всего ликвидации помещичьего землевладения. Но ликвидировать в начале XX в. полуфеодальное помещичье землевладение, преимущественно  дворянское по своей сословной принадлежности (примерно 70% частновладельческих земель принадлежало дворянам), было невозможно, не покушаясь на буржуазную собственность  вообще. Как указывалось, сами помещики были одновременно и полукрепостниками, и буржуазными предпринимателями. Это последнее проявлялось не только в том, что развитие помещичьего  хозяйства подчинялось законам  капиталистического производства, но и в том, что многие дворяне  занимались предпринимательской деятельностью  в области промышленности и банковском деле [57]. С другой стороны, значительная часть ссуд, полученных помещиками под залог земли, была выдана акционерными, буржуазными по своей природе, земельными банками. А примерно треть частновладельческих земель принадлежала не дворянам, а купцам, мещанам и крестьянам. Короче говоря, полуфеодальная и буржуазная собственность все более тесно переплетались. Поэтому нельзя было, покушаясь на первую, не затрагивать вторую.

В итоге  решение буржуазных по своей сути задач, а именно ликвидации помещичьего  землевладения и связанных с  ним других феодальных пережитков, становилась невозможным в условиях буржуазного строя. Эти задачи могли  быть решены не буржуазной, а социалистической революцией, передающей власть в руки трудящихся, а основные средства производства, включая землю,— в общественную, народную собственность. /69/ Уже в  начале XX в. это было очевидно и самим  помещикам. Так, в основных положениях по аграрному вопросу, принятых Первым съездом уполномоченных дворянских обществ в мае 1906 г., говорилось: «Если  право собственности на землю  будет уничтожено, то это будет  лишь первым шагом к уничтожению  права собственности на все остальные  виды имущества: на городские недвижимости, промышленные и фабричные предприятия, денежные капиталы и т. д., т. е. к социалистическому  строю» [58]. В данном случае представителям дворянства нельзя отказать в исторической проницательности.

Невозможность ликвидации полукрепостнических пережитков на основе сохранения буржуазного строя  стала особенно очевидной в годы первой мировой войны. Война гигантски  ускорила развитие капитализма, окончательно и неразрывно слила это развитие с сохранением феодальных пережитков. Это и было причиной того, что  Февральская революция 1917 г. не привела  к решению аграрного вопроса. Решить этот вопрос, как и вообще преодолеть кризис, в котором оказалась  страна, было невозможно, «не покидая почвы буржуазных отношений» [59]. Так ход исторического развития страны привел к необходимости социалистической революции, которая, проведя национализацию земли, т. е. решая буржуазно-демократическую задачу, вместе с тем открывала путь для движения к социализму.

Тем самым  противоречие между настоятельной  необходимостью ликвидации помещичьего  землевладения, основного феодального  пережитка в деревне, и невозможностью решения этой задачи в буржуазных условиях было одной из важнейших  исторических предпосылок социалистической революции в России.

Особенности аграрной эволюции обусловили и ряд  других черт в историческом развитии страны. Одна из них состояла в том, что невозможность ликвидации помещичьего  землевладения без покушения  на буржуазную собственность ослабляла, а то и вообще подрывала социально-экономические  основы для компромисса с буржуазными  слоями общества при проведении послереволюционных преобразований. А без таких компромиссов не обходилась ни одна революция, ибо  они облегчали формирование новых  экономических, социальных и других систем и структур. В нашей стране эти преобразования в донэповский  период приобрели максималистскую  антибуржуазную направленность, усиливаемую  верой в скорую победу мировой  пролетарской революции. Этим была вызвана  и та жестокость борьбы, которая  имела место в гражданской  войне. Сейчас много пишут и говорят  об этой жестокости. Но, во-первых, ее нельзя приписывать только одной борющейся  стороне. Во-вторых, нельзя сводить  причины, порождавшие ее, только к  разного рода субъективным факторам. Она имела и свои глубокие корни.