Гендерные стереотипы в паремиях корейского и русского языков

     В плане развода женщина также  «была поставлена в неравноправные, неблагоприятные условия. Как бы тяжела ни была ее доля в семье, как бы ни тиранила ее свекровь и ни бил муж, права на развод она не имела. Если в случае невыносимых издевательств обезумевшая женщина все-таки бежала из дома мужа, ее, как правило, возвращали обратно. В редких случаях семья отца или брата брала ее сторону и разрешала вернуться домой. Но понятно, что и тогда ее судьба была незавидной. Зато мужчина имел право на развод. Правда, традиции обычного права и фиксированные нормы культа предков не поощряли использование этого права, разрушавшего брачно-семейные отношения. Поэтому на практике такое право осуществлялось редко, однако угроза развода, тем не менее, всегда висела тяжелым камнем над женщиной, вынуждая ее быть покорной и безропотно повиноваться» [9, с.140].

     Основаниями для развода с женой являлись: бесплодие жены, непочтительное отношение к свекрам, склонность к болтовне и сплетням, ее развратное поведение, воровство (в пользу дома своих родичей), ревность и дурная болезнь. Кроме того, муж имел право на развод и еще в ряде случаев: если жена окажется не девицей, если она станет командовать мужем и даже если она попытается покончить жизнь самоубийством или бежать из дома.

     Говоря  о воспитании детей, здесь также  присутствовало неравноправие. Девочку чуть ли не с семи-восьми лет начинали понемногу готовить к замужеству, внушать ей правила поведения и повиновения мужу и старшим, в то время как мальчика обычно старались отправить в школу, выучить, вывести «в люди». Главным в воспитании мальчика было глубокое постижение всей конфуцианской этики с ее обилием церемоний, с ее требованиями безусловного повиновения и почитания старших.

     На  формирование архаичных гендерных  стереотипов в русском этническом сознании большое влияние оказали  такие социокультурные процессы, как переход от матриархата к патриархату во время разложения первобытного общества, принятие христианства и распространение доктрины «Домостроя» в обществе.

     Во  время разложения первобытного общества мужчине стала отводиться преобладающая роль в хозяйстве, обществе и семье, т.к. развитие скотоводства, плужного земледелия, металлообработки требовало мужской силы. В условиях первобытнообщинного строя, будучи слабее, женщина вынуждена была подчиниться мужчине. В период перехода от матриархата к патриархату на статус женщины повлияли также антропологические изменения в человеческом сознании, т.е. пришло понимание причастности мужчины к продолжению рода.

     В средние века при полном духовном господстве церкви отношение к женщине  строилось аналогично церковным принципам. «При этом любая женщина – шла ли речь о крестьянке, княгине или святой – характеризовалась прежде всего через ее отношение к мужчине (мужу) или группе мужчин. Семейный статус приобретал знаковый символ: все женщины делились на «дев» (к которым проявлялась наибольшая терпимость), «жен» (к которым авторы православных учительных текстов XI-XV вв. относились с подозрительностью и недоверием, переходящими в открытые проявления антифеминизма) и «вдовиц» (по отношению к которым от прихожан ожидалась «милость», защита).

     Идеалом женственности и женщины у  православных дидактиков была девственница, живущая, как монахиня – либо вне  мира, либо оставаясь в миру, но «целомудренно» (избегая стремления к материальному  благополучию  и духовных соблазнов). Любая истинно благочестивая княгиня – если верить летописцам – таила в себе инокиню. Напротив, наибольшие опасения с точки зрения восприимчивости моральных постулатов вызывали у церковнослужителей те самостоятельные замужние женщины, «жены», которые себя инокинями не считали. И именно к ним-то и к их мужьям были обращены все церковные проповеди» [10, c.81].

     В церковных проповедях утверждалась неполноценность женщины по сравнению с мужчиной. Данный тезис вытекал из известного библейского сюжета, что жена взята от ребра мужчины и поэтому мужчина должен обладать женщиной. И женщины должны были воспринимать это как данность, которую ни они, ни кто другой изменить не мог. И, как отмечает Н.Л.Пушкарева, возможно оттого, что «ситуаций, в которых жена «более пристраивала» в семейном быту было немало, в сознании людей важно было внедрить такой идеал супружеского союза, в котором женщина должна была быть незаметной – «тихой», «смиренной», «безмолвной», «покоривой». При этом церковная литература с одинаковым пафосом обращалась и к «женам» («Не супротивляйтеся, жены, мужем своим, но во всем покоряйтеся мужи воли»), и к их супругам. Причем использовала в этом случае принцип обратного примера «антиидеала»: «Наипоследняя хула, аще кто есть женою обладаем»: «бывают те мужи мягци, безъстудны, бесмыслени, несвободни, раболики и простореци» [10, c.81].

     Однако  в реальной действительности вопрос о том, кто будет главенствовать в семье, решался в разных семьях по-разному.

     «Нетерпимо относясь ко всем проявлениям главенства женщины в браке, древнерусские проповедники умело пользовались различными суггестивными приемами (формами внушения), стремясь достичь действенности своих назиданий. Стремлению «жен» к «старшинству» в семье они противопоставляли не столько патриархальную «установку» как таковую, не столько идею повиновения власти мужа, сколько идею идеального супружества, основанного на платонической любви, идею самоценности семьи как целомудренной супружеской пары» [10, c.81-82].

     Любопытно то, что православные проповедники, настаивая на «второсортности» женщины, именно ей отводили главную роль в формировании микроклимата в семье.

     Древнерусские проповедники делили жен на злых и  добрых. Добрая жена, по мнению проповедников, должна быть целомудренной, «страдолюбивой», хорошей хозяйкой, работящей.

      Учительная литература XII-XV вв. придавала исключительное значение нравственно-идеологическим характеристикам доброй жены. «И здесь особое место принадлежало неторопливой рассудительности, а предпочтительнее – молчаливости, религиозности, чертам проявления социальной активности (от доброй жены ожидалось добровольное отречение от каких-либо дел вне семьи), моральному облику. Под доброй женой подразумевалась жена покорная, безоговорочно согласная на признание своей второстепенности по сравнению с мужем и верная, преданная ему при любых обстоятельствах. Такая жена должна была строго выполнять предписание не выходить из дома «к чюждим людям» без позволения мужа, «или пити, или ясти» с ними-то есть быть домоседкой [10, c.83]. 

      Идеал христианской женственности характеризовался, «во-первых, брачным целомудрием, не поврежденным ни непослушанием, ни активным заявлением своего «я», ни изменой сердца (а тем паче – чувственной распущенностью). Во-вторых, он характеризовался безутешностью вдовства, которое авторы назидательных текстов преподносили как подвиг благочестия: «честная вдова» не могла позволить себе второй брак и должна была считать вдовство окончательной сердечной и жизненной катастрофой.

      С точки зрения культурной перспективы  воспевание высоконравственного поведения супругов и прежде всего женщины в семье, прославление трудолюбия и верности, имели несомненную важность: высокие идеалы обретали таким образом характер непреходящих ценностей.

     Однако  умышленное умолчание в проповедях и покаянных сборниках темы социальной активности, самореализации женщины вне семьи подспудно формировали иерархию ценностей, при которой супружеская роль (наравне с ролью домохозяйки, матери, воспитательницы детей, но так или иначе все они были связаны с ролью супруги) трактовались как единственно возможная из всех женских социальных ролей, а брак выступал как – опять-таки единственная – «среда обитания» замужней женщины и ее положительной деятельности» [10, c.84-85].

     В середине XVI века в эпоху Иоанна Грозного была написана книга «Домострой», в которой отразилось большое количество библейских наставлений и суждений. Автором книги (точнее, видимо, составителем и редактором) был известный церковный и государственный деятель того времени священник Сильвестр.

     "Домострой" регламентировал поведение человека как в государственной, так и в семейной жизни, поэтому был сочинением строгим. В нем утверждались глубокая вера в Бога, истинное милосердие, честность, трудолюбие, взаимоуважение. Осуждению подвергались праздность и суетность, пьянство и объедение, клевета и алчность.

     Важной  частью "Домостроя" являются его  главы "О мирском строении"; или "Как жить с женами, детьми и домочадцами", то есть в книге  как бы регламентировались отношения  человека с близкими ему людьми. Прежде всего это касалось вопросов взаимоотношений между мужем и женой. "Каждый день и каждый вечер, исправив духовные обязанности, мужу с женою советоваться о домашнем хозяйстве, а на ком какая обязанность и кому какое дело велено вести". Размышляя о ведении домашнего хозяйства и управлении имением, автор переходит к рассказу о том, как надо воспитывать сыновей и дочерей. "Наказывай сына своего с юности и порадуешься за него в зрелости его; воспитай детей в запретах и найдешь в них покой и благословение".

     Наверное, самой интересной и самой любопытной может быть глава, названная "Похвала мужьям, или Слово о добрых женах". "Если подарит кому-то Бог жену хорошую – дороже камня многоценного, - так начинается повествование. - Такой жены и при пущей выгоде грех лишиться: наладит мужу своему благополучную жизнь. Доброй женой блажен муж, и число дней его жизни удвоится – добрая жена радует мужа своего и наполнит миром лета его. Жена добрая, трудолюбивая, молчаливая - венец своему мужу, если обрел муж такую жену хорошую - только благо выносит из дома своего".

     В третьем разделе «Современные гендерные стереотипы в языковом сознании корейцев и русских», включающем подразделы «Гендерные стереотипы в языковом сознании корейцев Южной Кореи», «Гендерные стереотипы в языковом сознании русских, проживающих на территории Казахстана», «Сравнительно-сопоставительная характеристика гендерных стереотипов в языковом сознании корейцев и русских», «Гендерные стереотипы в языковом сознании корейской диаспоры в Казахстане», «Сравнительно-сопоставительная характеристика гендерных стереотипов в языковом сознании корейцев Южной Кореи и корейской диаспоры в Казахстане», анализируются данные свободного ассоциативного эксперимента, дана сравнительно-сопоставительная характеристика современных стереотипных представлений о мужчине и женщине в языковом сознании корейцев, русских и корейской диаспоры в Казахстане.

     Исследование языкового сознания при помощи ассоциативного эксперимента позволяет получить представление о языковом сознании группы носителей определенной культуры, так как ассоциаты как результаты ассоциативного эксперимента являются отражением национально-культурных особенностей восприятия действительности сквозь призму национальных картин мира – образов сознания этнических групп [11, с.120].

     Установлено, что при ограничении времени  на ответы, т.е. при отсутствии времени  на размышление, испытуемые дают более  типичные ответы.

     Ассоциативный эксперимент проводился нами в городе Алматы среди русского населения, приезжих корейцев и в городе Сеуле, а также корейцев, принадлежащих к корейской диаспоре Казахстана.

     При отборе участников эксперимента были выбраны люди с различными профессиями  и различным уровнем образования. Возраст респондентов колебался  от 22 до 80 лет. 

     В процессе эксперимента было опрошено 147 человек. Респондентам предлагалась анкета, в которой указывался пол, возраст, гражданство, родной язык, уровень образования и профессиональная деятельность. Респонденты должны были дать первую реакцию на два стимула – женщина и мужчина. На два стимула было получено 294 реакции.

     Совокупность  ассоциаций на слово-стимул представляет собой ассоциативное поле (АП) слова. В самом АП различают ядро (наиболее частотные реакции) и периферию (единичные  реакции).

     Для анализа всех ассоциативных реакций, относящихся и к ядру и к периферии ассоциативных полей «Женщина» и «Мужчина, был использован метод построения семантического гештальта, предложенный Ю.Н. Карауловым. По мнению Ю.Н. Караулова, «семантический гештальт» ассоциативного поля является одним из способов представления знаний об окружающем мире в языковом сознании носителей данного языка. Семантический гештальт выстраивается на основе семантической классификации входящих в поле ассоциатов (реакций) и состоит из нескольких семантических зон, которые объединяют типичные для данного языкового сознания признаки предмета или понятия, соответствующего имени поля (=стимулу). Каждая зона является характеристикой некоторого существенного признака, из совокупности которых и складывается интенсивность данного стимула, обобщенный образ восприятия мира, стоящий за данным словом [12, с.191] .

     На  основе метода построения «семантического  гештальта» Караулова, ученые выделяют различные семантические зоны в зависимости от полученных данных ассоциативного эксперимента. В данной работе мы следуем классификации семантических зон, которые выделила Ж.Б. Жалсанова в работе, посвященной  гендерным стереотипам в языковом сознании русских и бурят [13].

     Данную  классификацию мы модифицировали согласно нашим данным ассоциативного эксперимента и выделили следующие семантические зоны: