Коррупция и экономический рост (на примере России)

     Значение  социума прослеживается и в том, что юридическое определение  коррупции может не совпадать  с границей морально осуждаемого  поведения. Люди способны осудить действия, в которых закон не найдет состава  преступления, и, наоборот, оправдать  поступки, трактуемые законом как  коррупцию. Социальные нормы крайне инерционны, тогда как закон меняется по мере надобности элит. Власть способна, меняя законы, создать пространство своего легально допустимого обогащения, но бессильна сделать эти законы легитимными. По этой причине общественное мнение обычно преувеличивает масштабы коррупции, а властная элита склонна их преуменьшать.

     Что касается выгоды коррупционера, то она  не ограничивается суммой «делового  предложения», а включает восприятие взятки как элемента групповой этики  определенной группы, рождая чувство  сопричастности и групповой включенности. Коррупция может возникать не как вариант подкупа, а как  акт демонстративной лояльности чиновников по отношению к родственникам, политическим партиям, бывшим сослуживцам  и пр.

     Субъективное  восприятие риска снижается, если чиновник делится взяткой с начальством. Создается сеть участников коррупционной  сделки, и чем она многочисленнее, тем меньше чувство вины и риск испортить репутацию в случае разоблачения. Сетевой подход опровергает  методологию индивидуальной рациональности, - несмотря на то, что решение о  взятке принимает индивид, он учитывает  не столько баланс выгод и издержек этого шага, сколько нормы поведения  в сетевых структурах. Сети обладают потенциалом взаимопомощи и солидарности, права и обязательства сетевого членства могут быть важнее, чем утилитаристский интерес индивида и его обязательства перед организацией.

     Коррупция неотделима от социальных практик, сводящихся к императивам: торговаться, одаривать, помогать. Именно им коррупция обязана  культурной оправданностью и рутинизацией.

     Одаривание  в России, как и во многих других «не-западных» странах, предписано в таком количестве ситуаций, что подарок становится элементом целого спектра взаимодействий. В странах, где дары обслуживают широкие смысловые диапазоны отношений, отделить взятку от культурно предписанного одаривания вряд ли получится. Широкая и насыщенная паутина реципрокных взаимодействий, что крайне характерно для России, создает условия для оправдания незаконных подарков. Граница между коррупцией и каждодневными практиками дарения делается весьма условной.

     Помогать  членам своей социальной сети –  это одновременно и тяжелое бремя, и способ формирования социального  капитала. Во многих странах по-прежнему актуальны отношения соседства, крайне значимы родственные и  приятельские связи. В этих условиях огромным оказывается круг лиц, по отношению  к которым индивид чувствует  свои обязательства. В нищей стране государственный служащий, обладающий определенными преимуществами, автоматически  становится каналом перераспределения  благ для бедных родственников. В  этих условиях чиновник оказывается  между жерновами формальных требований, с одной стороны, и неформальных норм помощи – с другой. Последние  подкрепляются боязнью социальной изоляции. Обязательства помощи столь  разнообразны, что взятка выступает  крайним средством. К взятке прибегают  лишь те, кто испытывает дефицит  социального капитала. Отсюда и оправдание «должностных злоупотреблений». Порицается только то аккумулирование богатства, которое не служит ресурсом сети.

     Примером  отчетливого игнорирования исторического  и социального контекста коррупционных  взаимодействий служат всевозможные межстрановые рейтинги индексов коррупции. Как известно, эти рейтинги выводят в «передовики» развитые страны Запада. Нетрудно догадаться, что в «отстающих» оказываются развивающиеся и транзитные страны, включая Россию.

     Но  стоит вспомнить, каким долгим был  путь европейских стран к разделению публичной и приватной сфер, к  формированию рациональной бюрократии. Еще полтора века назад государственные  должности в Европе можно было заложить, дать в приданное, купить, а зачастую и унаследовать. Например, в Испании посты в колониях выставляли на официальные аукционы. Голландский чиновник оплачивал «лицензию на занятие должности» в колониальной Батавии и окупал затраченные средства, фактически торгуя условиями проникновения в колонию голландского бизнеса. Английская корона продавала огромное количество синекур. Как минимум до середины XIX в. в большинстве западных обществ государственная должность рассматривалась как частная собственность, которая приносила немалую прибыль. Но никто не называл это коррупцией. Соответствующие практики либо были законными, либо трактовались законом весьма двусмысленно. Лишь в конце XIX в. начали формироваться этические, организационные и политико-правовые основы толкования коррупции как использования государственной должности в личных целях. Новые правовые стандарты несения государственной службы закрепили это толкование.

     Развивающимся странам предложили пройти этот путь одномоментно, практически со дня  оформления их национальной независимости. Многие государства (в частности, в  Африке) создавались росчерком пера колонизаторов, получая в качестве бонуса готовый пакет законодательных  норм. А поскольку Запад объявил  крестовый поход против коррупции, развивающиеся страны, дабы не навлечь  на себя гнев и не лишиться помощи Мирового банка, вынуждены были принять самые  жесткие стандарты разделения публичного и приватного. Но социальные логики переварили «пришлые» законы в кашу неформальных практик, еще раз доказав, что игнорирование имплантируемых законов – не следствие варварства страны, а свидетельство их искусственности в контексте культурных норм развивающихся стран. Коррупция не-Запада – результат замера ситуации западными мерками. При использовании единых лекал при оценке разных исторических и культурных сущностей ошеломляющие результаты гарантированы. Идеологический смысл этих рейтингов состоит в формировании идеологемы западного законопослушия методом сравнения с коррумпированным, варварским не-Западом².

     Впрочем, не надо отказывать рейтингам и во вполне прагматичных целях. Запад пытается протестировать мир на предмет надежности инвестиций. Коррупция – это фактор опасности для инвестора, поскольку  экономические показатели сильно зависят  от факторов неэкономической природы, которыми новый инвестор вряд ли способен управлять. Именно поэтому индексы  восприятия коррупции (Corruption Perceptions Index – CPI) играют роль не только в политической, но и в экономической жизни.

     За  констатацией высокой коррупции  следуют призывы развернуть антикоррупционную  борьбу, в первую очередь, в терминах демократизации политической системы. Между тем нет ни логических, ни эмпирических доказательств того, что  многопартийная демократия формирует  менее коррумпированную систему  власти, чем, скажем, военная диктатура  или однопартийный режим. Различие не в масштабах, но в форме, субъектах, механизмах и целях коррупционных  отношений, а также в системе  противовесов распространению коррупции.

     Нельзя  забывать, что именно коррупция партийных  боссов (при оценке их поведения  по современным критериям) помогла  партиям западных стран в начале XX в. утвердиться в роли выразителей интересов различных групп общества. Долгие годы в тройственном диалоге между властью, бизнесом и электоратом на Западе совершенно легально и массово использовались практики, позднее получившие статус коррупционных. Именно торговля партийными мандатами и абсолютно неприкрытая зависимость позиции депутата от денежного вознаграждения позволили партиям стать мощным каналом связи между властью и бизнесом. Партии были «машинами» по продавливанию оплаченных решений. Со временем процесс принял более упорядоченный характер: бизнес начал говорить устами ассоциаций, а партии приобрели «специализацию», т.е. стали браться за отстаивание не любых решений, а только соответствующих их политическому имиджу. Часть практик легализовалась в форме законов о лоббировании и правил финансирования политических партий, а часть ушла в «тень». Но и на сегодняшний день, если верить международной организации Transparency International (в буквальном переводе – «Международная прозрачность»),  самым коррумпированным государственным институтом в мире являются политические партии.³

     Странам же, где процесс партийного строительства  начался существенно позже, сразу  предложили играть по новым правилам. От стран развивающейся демократии ждут успехов партийного строительства  под присмотром антикоррупционных  сил. Между тем ситуация в ряде стран с зарождающейся партийной  системой очень напоминает ту, что  сложилась в Америке на заре партийного строительства (т.е. в конце XIX – начале XX в.), - отсутствие у избирателей классового или профессионально-группового самосознания, их низкая заинтересованность в политической активности. Политическая коррупция получает в этой связи все шансы на развитие, что связано не с отсталостью страны, а со спецификой переживаемого периода.

     Анализ  социальной укорененности поведения «коррупционера» позволяет сделать два вывода: Во-первых, коррупция – это не объективное явление, а диагностика общества с позиции определенной аналитической перспективы. Такая перспектива была создана на Западе в результате формирования рациональной бюрократии, разделения приватной и публичной сфер. Если эта аналитическая схема неадекватна социально-экономической реальности, то термин «коррупция» теряет содержание, превращаясь в идеологический маркер и средство давления на политических противников. Во-вторых, использование служебного положения в личных целях не сводится к поиску экономической ренты, будучи обусловлено широким комплексом внеэкономических расчетов. При всех издержках и рисках взятка может быть привлекательна как элемент групповой этики, как акт демонстративной лояльности должностного лица по отношению к социальному окружению, как способ вхождения в сети, дарующие новые ресурсные и статусные возможности. 

     1.2. Коррупция как объект математического моделирования

     Начнем  с пионерской работы С. Роз-Аккермана, в которой рассматривается конкуренция  «внешних» по отношению к государственной  организации фирм (клиентов) за получение  контракта или ренты. Такой контракт приобретается с помощью взятки, которую вручают конкурирующие  между собой клиенты или один из них государственному чиновнику - бюрократу (исполнителю). Другими словами, в этой модели каждый клиент - фирма - стараются подкупить бюрократа  с целью получить правительственный  контракт. Предполагается, что бюрократ может быть наказан за получение  взятки, он несет материальный и  моральный ущерб; аналогичная ситуация и с фирмой-взяткодателем. Возникающая  в этой ситуации модель является типичной моделью захвата ренты (поведения  «ищущих выгоду») при условии, что конкуренция происходит только между фирмами; чиновник выступает в роли монополиста. Предполагается, что правительство хочет приобрести на рынке некоторый товар, который может быть поставлен одной из конкурирующих фирм. Эти фирмы поставляют товары, различающиеся, быть может, качеством и ценой. Рассматриваются следующие конкретные ситуации:

     1.Предпочтения  правительства относительно товара  точно сформулированы, и ряд фирм  конкурируют между собой с  целью получения контракта. При  этом возможно, что

• продукт одинаковый у всех фирм;
• продукт отличается.

     2.Предпочтения  правительства неточно сформулированы, и ряд фирм конкурируют между  собой с целью получить контракт.

     3.Предпочтения  правительства неточно сформулированы, только одна фирма хочет получить  контракт (случай двойственной монополии).

     Предметом исследования являются условия (включая  способ организации частных рынков и структуру правительственных  программ), при которых будет заключена  незаконная сделка, т.е. контракт будет  получен «за взятку», и какой  будет величина этой взятки при тех  или иных предположениях относительно поведения участников и условий  предоставления контрактов.

     Краткое описание модели.

     1. Рассмотрим модель незаконной  сделки в ситуации 1. Заметим, что  в случае одинаковых товаров  любое отклонение бюрократа от  общественно полезного решения  определить легко. Во-первых, если  существует частный рынок, то  фирмам нет смысла давать взятку  бюрократу, так как они могут  продать товар на частном рынке.  Если частного рынка нет, то  в этом случае коррупция легко  может быть устранена; например, с помощью механизма «закрытых  торгов» (sealed bids), при которых «побеждает» та фирма, которая готова продать товар по наименьшей цене. Если товары различаются, и снижение издержек при заключении контракта будет существенным или товар не продается на частном рынке, то у фирм есть стимул подкупить бюрократа. Заметим, что в этом случае все фирмы предлагают на выбор чиновника товары, одинаковые с точки зрения сочетания цена-качество, так как все фирмы будут стремиться поставить себя в один ряд с доминирующим продавцом. Следовательно, бюрократ может выбрать любого из конкурентов, поскольку любое решение из всего спектра цен-качества имеет для государства одинаковую полезность. В этой ситуации фирмы могут попытаться получить контракт с помощью взятки. Предполагается, что бюрократ организует рынок взяток, правдиво сообщая каждой фирме о наибольшей из уже предложенных.

     Пусть:

     G - прибыль бюрократа,  pp_i  - прибыль продавца i,  тогда