Понятие культуры

Применительно к научному познанию эта задача, как я в первой главе старался показать, решается сравнительно легко: конкретные познавательные стадии целесообразно  различать по специфичному проявлению отношений истины и заблуждения. На первой стадии, обычно относимой  к донаучному познанию, происходит всего лишь собирание мнений - doxa. На второй стадии возникают столкновения мнений на общем проблемном поле, так  что сама возможность подобных столкновений может в принципе служить критерием  перехода от первой стадии ко второй. Динамика относительных заблуждений сменяется  на третьей стадии динамикой относительных  истин, а критерием перехода к  третьей стадии становится тогда  применимость принципа соответствия к  взаимоотношениям между теориями и  между гипотезами. При всей условности такого деления на стадии оно тем  не менее дает исследователю и  методологу орудие для надежного  различения систем знания по признаку научности.  

Гораздо труднее выявить принципы различения стадий в культуре, мыслимой как  развивающееся целое. Если в общем  плане стадиальность в культуре совпадает со стадиями всемирно-исторического  процесса, то отнесение каждой конкретной культурной общности к той или  иной стадии всякий раз представляет собой особую задачу, решаемую по- разному  в разных системах нерелятивистской теории культуры. Различие решений  определяется в первую очередь, конечно, содержательными моментами, то есть в конечном итоге тем, какой концепции  культуры придерживается тот или иной исследователь. И поскольку таких концепций много (хотя и не бесконечно много), возникает нужда в довольно формальном критерии отнесения к той или иной стадии каждой конкретной культуры. Именно таким универсальным абстрактным моментом культуры, который может позволить провести искомое различение, является широко понятый язык культуры. Семиотика культуры, предметом которой как раз и являются системы смыслов, знаков и значений в культуре, должна и может поэтому претендовать на гораздо более существенную - метатеоретическую - роль, чем та, которая ей до сих пор отводилась в системах содержательного анализа культур.  

Смысл этой новой роли усматривается в  осуществлении транскультурных  сравнений, то есть в компаративном  анализе полноты, глубины и дифференцированности культурных значений двух культур. Из двух сравниваемых культур, следовательно, та принадлежит более высокому уровню, чья система включает в себя помимо основной массы культурных смыслов  другой культуры еще и значимое число  таких, которые не только отсутствуют  в этой последней, но и принципиально  не выразимы в ней. В данном случае речь идет, по-видимому, о конечном числе  разнообразных культурных смысловых  единиц, в целом характеризующих  каждую из культур, благо техника  такого рода сравнений в современной  лингвистике и структурализме разработана  довольно подробно.  

В то же время следует помнить, что при  использовании такого рода техники  нельзя прибегать к крайностям: здесь  нужен не extremum, а optimum. Язык культурных норм, обычаев, ритуалов, традиций столь  богат и разнообразен, что всякий раз возникает проблема необходимого и достаточного обоснования. Можно  поэтому предложить облегченный  вариант сравнения: отсутствие в  языке одной из сравниваемых культур  целых слоев культурных смыслов, присутствующих в другой, - свидетельство  ее принадлежности более низкому  уровню. Этот подход не в силах вовсе  избавить нас от субъективизма, но может  существенно снизить его значимость. 

Всем  этим, однако, не решается, а только формулируется наиболее важная задача обеспечения транскультурного понимания: в отличие от развитого понятийного  язык культурных смыслов включает, разумеется, комплексы «непереводимых»  смысловых единиц, к числу которых, как это показано еще Э.Кассирером, в первую очередь относятся символы. Между тем именно они составляют главную ценность каждого относительно самостоятельного культурного языка, поскольку в этой сфере и формируется  то, что составляет своеобразие данной культурной реальности.  

Сказанное позволяет уяснить, что, во-первых, именно герменевтика в качестве наиболее развитой техники истолкования символических  содержаний призвана прежде всего обеспечить транскультурное понимание, а тем  самым и возможность отнесения  каждой конкретной культуры к той  или иной стадии развития мировой  культуры; во-вторых, транскультурное  понимание требует переосмысления самой герменевтики дабы она смогла отвечать этим новым требованиям; в-третьих, такое переосмысление на современном  этапе развития гуманитаристики  и культурологии мыслимо лишь как поиск форм синтеза структурности  и «герменевтичности».  

Логическое  развертывание категориальной сети теории культуры, отражающее одновременно этапы исторического становления  всего разнообразия культурных феноменов, характеризуется тремя главными ступенями, их следовало бы структурно обозначить как этажи культуры, чтобы  не путать с общественно-экономическими формациями как ступенями всемирно-исторического  развития. Вот, собственно, почему и  возникает главная проблема эпистемологического  анализа культуры, опять-таки в форме  кантовского вопроса о природе - нет, не культуры, а теории культуры: как возможна теория культуры. Здесь  этот вопрос никак не отделить силой  абстракции - безболезненно, без разрывов - от проблем эпистемологических и  даже гносеологических, собственно теоретико-познавательных, сопряженных напрямую с материалистическим пониманием истории, с философией истории, с теорией исторического процесса.  

Смысл марксистских дискуссий 60-80-х гг. вокруг теории общественно- экономической  формации, как это теперь видится  воочию, состоял в том, чтобы избавиться от унилинейности в понимании общественного развития - от представления, согласно которому все общество в целом проходит пресловутые пять стадий - ступеней. От унилинейности не спасает, как тотчас же выяснилось, и представление, в силу которого каждое общество по-своему проходит все те же стадии. Ведь как раз при этом последнем «раскладе» получается, что некоторая изначальная этно- культурная заданность определяет последующие социальные структуры и формы экономической жизни. Именно невозможность построить развитую картину истории - исторической смены социального устройства на базе марксистского представления о последовательной смене способов производства со своей механикой разрешения противоречия производительных сил и производственных отношений - заставляла отказываться от идеи стадиальности всемирно-исторического развития. И тогда выходило, что теорию исторического процесса как смены общественно-экономических формаций надо дополнить теорией культуры. Логика дополнительности здесь не действует, как не действует она нигде, если берется в качестве универсального методологического принципа: даже будучи дополнена (стоит только начать!) холистскими отсылками-вкраплениями, она исключает диалектику, - ведь диалектика-то предполагает существование внутри-себя- противоречивого единства изначальной социальной тотальности, выражением которой как раз служит субъект-объектное отношение, обусловливающее двоякодетерминированность социальной реальности.  

Социально-экономические  закономерности объективны. Производственные отношения - та социальная материя, которая, существуя в обществе (и, значит, немыслимая без сознания), не зависит  от общества (resp. от сознания) и определяет их собой, определяет социальную реальность, частью которой она сама является. Другая часть этой реальности - все  остальные отношения между людьми, исключая производственные. Все эти  отношения зависят от сознания в  том смысле, что формируются не иначе, как проходя через сознание людей. Однако само это сознание имеет  источником объективные, материальные отношения между людьми. Остается определить, что в этой сфере от чего зависит, чем определяется, как  структурируется. Важно понять, что  первичная детерминация - это детерминация в пределах отношения мира и сознания, то есть в пределах основного гносеологического  вопроса. За пределами этого вопроса  различие материального и идеального относительно, условно. Значит ли это, что в этой сфере все бесструктурно? Конечно, нет. Находясь в гносеологической зависимости от социальной материи  как своего источника, общественное сознание в остальном функционирует, повинуясь иным закономерностям. Что  определяет эти закономерности, как  структурирована эта часть социальной реальности? Определяет предшествующий опыт людей - культура. Не будучи материальной, она объективна: продукт деятельности, раз возникнув, сам порождает  серию связей и отношений, от которых  субъект оказывается в неизбежной зависимости.  

Таким образом, существует порядок вещей, определяемый социальной материей и  по традиции образно именуемый объективной  логикой или объективной социальной диалектикой. Момент образности здесь  состоит в том, что, строго говоря, логика объективной быть не может: мысль  так или иначе - принадлежность субъекта, и потому налет метафоричности всегда сохраняется в требовании соответствия логики идей - логике вещей. Тем не менее  реальная, объективная, необходимая  связь явлений действительности, представляющая цепь закономерных событий  можно назвать объективной логикой, имея в виду именно прообраз связи  идей, материальные отношения, получившие отражение в связях идей.  

Но есть еще объективная логика - логика культуры, не менее объективная, но не материальная. Эта логика относительно самостоятельная, в известной мере независимая от социально-экономических  отношений. Логика эта - предмет теории культуры. Конституируется ее предмет  не только в рамках теории, но и практической потребностью: надо же постигать отдельную  особую логику заблуждений, произволений, художественных эмоций. Утверждая это, мы сразу же вновь попадаем в центр  проблемы соотношения материалистического  понимания истории 

, с одной  стороны, и теории культуры - с  другой. В таком случае, однако, приходится  принять во внимание серьезность  антиномичной ситуации: если культурный  детерминант - «вторичная детерминация», causa dynamis seconda - становится предметом  социально- экономической теории, теория культуры теряет право  на существование, а культура  остается в лучшем случае материалом  для феноменологического описания  того, что до поры до времени  не может получить социально-  экономического обоснования. К такому выводу тяготеют все серьезные исследователи, чуждые как мистико-экстатических придыханий на слове «культура», так и, напротив, фашистского тупого нигилизма в отношении к культуре, когда это слово рождает лишь инстинктивное движение руки к кобуре. Действительно, трезвый научный взгляд требует выведения теории из единого основания.  

Не будучи абсолютно самостоятельной, культура в той мере, в какой она обладает атрибутами внутренней автономии, развивается  из определенной исходной «клеточки». Добраться до этой исходной величины нелегко: именно ее-то и проясняет  эпистемологический анализ. Методологический прием, который при этом используется, - историческое восхождение от конкретного  к абстрактному подвергается проработке под лазерным лучом логического  анализа сознательным применением  восхождения от абстрактного к конкретному.[26] Именно так выявлена исходная клеточка культурных структур.  

Решая проблемы, относящиеся «к классической проблеме противоречия двух функций  культуры - поддержания и изменения  порядка», [27] обращу внимание прежде всего  вот на что. Доказательством того, что радикальные общественно-политические и культурные перемены на «одной шестой»  планеты пока еще не слишком затронули  наши научные и общегуманитарные круги, может служить, в частности, то, что креативистские идеи в сфере  теории культуры сохранили на нашей  почве свое влияние, несмотря на отсутствие новых аргументов в пользу креативизма. Этот факт сам по себе многозначителен  и нуждается в истолковании. Если акцент на самоценности творчества в  прежние времена представлял  собой скрытую форму протеста против примитивных «диамат-истматовских»  схем истолкования социальных явлений, в наши дни, когда появилась возможность  освободиться от удушающих догм, процесс  освобождения осуществляется крайне медленно, поскольку обнаруживается негативная зависимость от тех же догм, и  тогда вместе с мертвой догматикой отбрасывается живое содержание. Смысл креативистской концепции  культуры, как я показал, состоит  в понимании сущности культуры как  социально значимой творческой деятельности людей - творцов культуры.  

В основе креативизма, как мы помним, лежит  культурологизм - абсолютизация роли культуры в социальном процессе: источник эволюции социума усматривается  в творческой культурной деятельности, осуществляемой в знаково-символической  форме. Аргументы против такого понимания  культуры можно теперь свести к двум главным: во- первых, при таком подходе  к культуре приходится без достаточных  оснований пересматривать четкое понятие  традиции, приписывая ему совершенно фантастические атрибуты, в то время  как оно безусловно предполагает примат репродуктивной деятельности, основанной на - увы! - рабском воспроизведении  вещей, предметов и схем деятельности; во-вторых, перенесение источника  социального развития в культуру резко искажает реальную социальную динамику - на задворках оказываются  тогда социально-экономические отношения, ведущую роль которых в смене  этапов общественного развития в  наши «рыночные» дни на трезвую голову вряд ли кто из ученых решится отрицать.  

Преодолению креативистских схем должно служить  понимание развития социума как  двоякодетерминированного процесса, то есть как обусловленного социально-экономическими производственными отношениями, с  одной стороны, и культурой - с  другой. Лишь мерой совпадения этих двух факторов определяется конкретная картина развития общества. Это значит, что лишь теоретико-познавательная трактовка динамики социума требует  различения первичной и вторичной  роли каждого из этих факторов в  реальном бытии общества, в остальном  их различение преходяще, относительно. Очевидно, однако, что только раскрытие  механизма взаимодействия детерминантов  общественного развития могло бы придать значимость этому тезису. Но постижение этой механики (наиболее тонкий и вместе с тем туманный момент в традиционно-марксистской теории общества) невозможно без выяснения  структуры и сущности культуры как  детерминанта общественного развития. В отличие от всех других определений  сущности культуры, исходящих из категории  «деятельность» («способ деятельности», «социально значимая творческая деятельность»  и т.д.), здесь в основу понятия  «культура» полагается опыт - фиксированная  сторона практики, своего рода «застывшая практика», структура и условие  реализации того или иного способа  деятельности.