У религиозных маскарадов в
лоне церкви было огромное
число сторонников, о чем свидетельствует
дошедший до нас текст XV в.,
который можно назвать своеобразным
манифестом шутовства: "Наши предки
были великими и достойными уважения
мужами. Они учредили шутовской карнавал
по мудрому разумению. Давайте будем жить
как они и делать то, что делали они. Мы
празднуем шутовской карнавал, чтобы доставить
себе наслаждение, чтобы шутовство, унаследованное
нами, могло найти выход по меньшей мере
один раз в год. Бочки с вином разорвутся,
если из них время от времени не выпускать
воздух. Мы все старые бочки, сбочаренные
не столь искусно и из которых бы улетучилось
вино мудрости, если бы мы позволили ему
продолжать бродить из-за неустанного
внимания на службе Господней. Надо давать
ему по временам небольшие передышки,
дабы оно не пропадало без пользы..."15
100
В истории бюргерского кельнского
карнавала огромную роль сыграли
гильдии, начало расцвета которых
приходится на XII век. Как и во многих Других
городах, забота о карнавальных обрядах
перешла в руки подмастерьев. Первое упоминание
о праздновании карнавала в Кельне на
страницах городской присяжной книги
датировано 5 марта 1341 г. (краткая запись
запрещает впредь выдавать деньги на карнавал
из городской казны; запрет этот повторялся
в 1272, 1395 и 1396 гг.). Начиная с XIV в., помещения
гильдий наряду с большими парадными домами
патрициев стали местами устройства карнавалов
с обязательными пирами и хороводами.
Кельнский фастнахт этих времен
неразрывно связан с хождением
по городу сборщиков карнавальной
дани (Heischegangen). Обычай останавливать
людей на улице и заставлять
их откупаться деньгами (Krongeld - деньги
на карнавальные венки) сохранялся
до начала XV в., пока не приобрел уродливый
характер и не был запрещен (запрет, впрочем,
продержался не слишком долго).
Примечательно, что карнавал в
средневековом Кельне, с 1396 г.
располагавшего демократической
конституцией, не отменял сословное
деление; клир, патриции и ремесленники
праздновали его раздельно. На время карнавала
патриции распахивали двери своих домов
для родственников и друзей, банкеты достигали
кульминации между двумя и четырьмя часами
ночи. Хроника графа фон Циммерна рассказывает
об одном таком празднике 1536 г. в доме кельнского
бургомистра Вассерфраса, сообщая подробности
о костюмах, еде и напитках.
Дневник
Германа фон Вайнсберга, бывшего
одним из членов городского
совета, содержит сведения о карнавале
в бюргерских семьях, где принято
было устраивать взаимные посещения с
веселыми розыгрышами в масках 16. В 1750
г. в Кельне появились лавки, где можно
было брать маски напрокат.
"Наступление
свободы" публично провозглашалось
отцами города с балкона ратуши.
Сохранилось описание того, что происходило
вслед за этим провозглашением: "И тут
наступало безумное оживление на всех
улицах, во всех Домах, продолжавшееся
три дня. Приостанавливалась торговля
всякого рода, время принадлежало только
одной безумной страсти. Одиночки и небольшие
процессии в масках появлялись у знакомых,
чтобы вместе предаться шутовским
101
забавам, или выходили на улицы
и разыгрывали веселые сценки
в том или ином доме, в кабаке
или постоялом дворе, открытых днем
и ночью, или просто на улицах, переполненных
радостными и ликующими горожанами, и
все это то в насмешку, то ради веселого,
приятного времяпрепровождения и забавы.
Все ночи подряд происходили балы, на которых
маски продолжали дружеские, шутливые,
но часто и далеко не безобидные забавы,
переходя от танцев ко всеобщим розыгрышам"17.
Устроителями
открытого, публичного, народного
карнавала были гильдии собиравшие
подмастерьев в так называемые
клики (Banden). С оглушительным барабанным
боем и свистом они шествовали
по городу, разыгрывая сценки,
произнося "шпрухи" и целые речи,
водя хороводы и пускаясь в пляс. К сожалению,
не сохранилось никаких документов, из
которых можно было бы что-то почерпнуть
о содержании и политическом смысле устных
выступлений, безусловно, задевавших сильных
мира сего и выражавших мнение улицы.
Уходящий своими
корнями в древность, грациозный,
но очень опасный танец с
мечами обыкновенно закреплялся
за гильдией кузнецов. Исследователи
указывают на культовое происхождение
этого танца, упоминаемого еще
Тацитом и олицетворявшего борьбу
между добрыми и злыми демонами, между
летом и зимой 18. Танцоры обычно были одеты
в белые рубашки, на ногах и на теле у них
висели колокольчики. В архивах гильдии
сохранилось следующее описание, датированное
1590 г.: "Каждый танцор поворачивался
вокруг себя, одновременно идя по кругу
и обороняясь от мечей угрожавших ему
других танцоров. Менее опасным, но, может
быть, еще более искусным был танец на
обручах, исполнявшийся юношами-бочарами.
Тут были и грациозные прыжки и перевороты
через обруч. Одни танцоры танцевали на
катящейся бочке, другие раскачивали во
время танца обруч, в который прыгали третьи"19.
Кельнский карнавал
считался самым озорным в Германии.
По сей день говорят, что
кельнец скорей заложит свою
кровать в ломбарде, чем откажется
участвовать в карнавале. Обычай "останавливать
и ловить", всячески дразнить сограждан
на улице, побуждая их тем самым к участию
в карнавале, сохранялся вплоть до XIX в.
Нигде юноши из различных клик и студенты
под прикрытием масок так дико и так яростно
не охотились за девушками. Удовольствие
же девушек состояло в том, чтобы позволять
охотиться за собой и быть пойманными.
Запрет 1431 г. живописно характеризует
разгульную вольницу кельнского карнавала:
"Даже в Пепельную среду мужчины и женщины
наряжались в карнавальные костюмы безо
всякой меры, чем необыкновенно стесняли
наших сограждан, как это не раз случалось
и в другие времена. Дабы предотвратить
случающиеся по этой причине трения, члены
городского совета решили, что никто из
каких бы то ни было гильдий, управ и всяких
других обществ впредь в этот день в карнавале
не имеет права участвовать, что на площадях
и в деревнях лишь в понедельник, вслед
за воскресеньем Estomini, честному сообществу
граждан позволяются игры, но с тем условием,
чтобы в шесть часов все сидели бы уже
по своим домам, и ночные пиры и ночные
пьянки, танцы с мечом и разное ряженье
как на площадях, так и в деревнях, вместе
с жратвой сверх всякой меры, возлияния,
танцы и всякие прочие легкомыслия должны
быть отменены целиком и полностью"20.
102
Старый
рынок был свидетелем также
множества довольно грубых и
диких развлечений. Одну из
подобных сценок карнавала 1498
г. описывает Кёльхоффская хроника.
Пятерых слепых, нелепо одетых, в
тяжелых латах и при тяжеленных
дубинках, бросали за решетку, в которой
металась привязанная свинья, которую
слепые должны были прикончить. Слепые
поколачивали чаще всего друг друга. Зрители
реагировали соответствущим образом 21.
XV-XVI века
в Кельне - эпоха беззаботного
карнавального веселья народа, надолго
прервавшаяся контрреформацией католической
церкви, которой подчинялись иезуиты,
исключительно враждебно настроенные
к карнавалу, а также приходом войн - Кельнской
войны 1583 г. и Тридцатилетней войны. Ученики
иезуитской коллегии обязаны были во время
карнавала проводить часы в молитвах.
Иезуиты не раз (1600, 1645) устраивали покаянные
процессии и спектакли, призывая одержимую
дьяволом карнавальную публику к аскезе
и набожности.
Раштатский
мир 1714 г. вновь вернул карнавалу
его свободу.
Времена барокко
и рококо, благодаря расцвету
придворного стиля, а отчасти
и мощному влиянию Италии обогатили
кельнский фастнахт новыми элементами
и формами. Кельнцы стали с
удовольствием сравнивать себя
с римлянами и венецианцами.
С 1730 г. появилась новая, "благородная",
форма карнавального увеселения придворной
знати - балы-маскарады (Redoute), по примеру
шумных маскарадов при дворе боннского
курфюрста. В городских хрониках "фастнахт"
стали именовать "Carneval".
103
Функции организаторов
маскарада были столь значительны, что
кельнские историки склонны называть
их режиссерами 22. Сохранились даже их
имена -так, например, устроителем одного
из первых был некий господин Феррари,
а его последователем - Йозеф Эль, работавший
на Домской площади. Однако можно ли их
на самом деле считать предшественниками
режиссуры? Дабы упорядочить веселье и
избежать драк на шпагах, которые были
постоянными спутниками кельнских карнавалов
и не раз приводили к смертным случаям,
городской совет ввел в конце 1782 г. "Положение
о ночных маскерадах". Все участники
маскарада должны были быть в масках, однако
шпаги и трости (в которых могли быть скрыты
шпаги), запрещались. "Кто под прикрытием
маски осмелится сказать другому грубость
или начнет к нему придираться, должен
быть удален с бала, невзирая на личность".
Двор курфюрста
под Крещенье устраивал согласно
придворному церемониалу свой
собственный карнавал, куда стекались
облаченные в карнавальные костюмы
каноники, рыцари различных орденов,
монастырская знать. Маскарад продолжался
до утра, пышные костюмы его были полной
противоположностью грубоватому бюргерскому
фастелеру. Разгоряченные гости баловались
кофе и какао - по тем временам редкие и
порой запретные напитки. Зимой устраивались
увеселительные поездки маскарадной публики
на санях между Кельном и Бонном.
Традиция курсирующих
повозок с шутами уходит в
древность; вплоть до языческих
обычаев. Городские хроники донесли
до нас множество сведений
на сей счет. В 1133 году кельнские
ткачи таскали по городу повозку с
шутами. В 1235 г. прибывшей в Кельн Изабелле
Английской, будущей супруге императора
Фридриха II, оказывала почет повозка с
22 монахами-шутами, строившими гримасы
и учинявшими прочие шалости. В карнавал
1679 г., известного снежной зимой, кельнские
мещане использовали вместо повозки для
шутов сани 23. Ставшая привычной в более
поздние времена повозка с шутами в последний
понедельник Масленицы (Rosenmontag), безусловно,
наследовала эту древнюю традицию. Это
одна из стойких ритуалем немецкого карнавала
вообще.
Обычный же
уличный Carneval этого времени открывали
- после торжественной мессы -
дети. Следовавшее затем шествие
гротескно-сатирических персонажей
нередко дополнялось исполнением
сценок. Главное событие разыгрывалось
в последующие три дня. По установленному
маршруту (названному, в подражание итальянцам,
корсо) - от Старого рынка к Высокой улице,
через Сенной рынок, Мальцмюле, Мюленбах,
Высокие врата - двигалась процессия: подмастерья,
всевозможные клики, студенты, пешком,
на лошадях и повозках. Между публикой,
высовывавшейся из распахнутых окон и
стоящей вдоль улиц, и комедиантами завязывался
веселый, не всегда безобидный диалог.
Как в старые времена, сыпали друг в друга
горохом, по римскому обычаю швыряли конфетти,
представлявшие собой крошечные гипсовые
драже. Подобно римлянам, вечером во вторник
выходили на улицу с горящими светильниками.
Это шествие также превращалось в веселую
игру: каждый пытался погасить огонь в
руках друг друга.
104
Примечательно,
что обычай похорон Масленицы пришел
в Кельн достаточно поздно - в XVII в., будучи
заимствованным из сельской ярмарки.
В XIII
в. в Кельне появились профессиональные
шуты. Эта профессия требовала
определенных способностей и
подготовки: нужно было быть
мастером шутки и виртуозом импровизации,
на лету сочинять рифмы. Постепенно образовались
определенные типы: придворные (Hofnarren),
потешные (kurzweilige Rate) и шуты при стрелках
(Pritschenmeister der Schiitzen). Без потешных шутов
не обходилась ни одна карнавальная пирушка.
Особенно любимы были в древнем Кельне
шуты при стрелках, по своему значению
приравнивавшиеся к придворным и официальным
городским шутам. В XVI в. прославился шут
по имени Бернхард, прозванный в народе
Геке Бен (Gecke Bahn - глупая, дурашливая овечка),
или Геке Бенхен. Впоследствии это имя
стало нарицательным. Незаменимый на стрелковых
состязаниях, он обязан был устанавливать
мишени и поднимать боевой дух стрелков,
имел право карать и миловать, размахивая
своей колотушкой и деревянной саблей.
Вездесущему Геке Бенхену доверялось
открывать карнавал. Накануне в сопровождении
скрипачей и контрабасистов, держа в левой
руке яблоко или лимон, он обходил господские
дома, настраивая народ на веселье своими
рифмованными "шпрухами".
105 [c. 106-107 - иллюстрации]
Геке неизменно
появлялся и на так называемом
"женском карнавале" на рыночной
площади, чтобы принять участие
в совершении древнего комического
обряда взаимного срывания головных
уборов. Рыночные торговки и крестьяне
неистово вцеплялись в головы друг
друга. Это действо первоначально было
связано с обрядом выдачи невесты замуж,
во время которого свадебная корона заменялась
на чепец. Последний пример, по мнению
немецких исследователей, весьма типичен
для развития карнавальных форм, в ходе
которого многие обычаи теряют свой первоначальный
смысл, но его самые яркие, самые примечательные
свойства приобретают обобщенный характер
24.
Хотя карнавал
нового времени не относится
к нашему предмету, все же любопытно
отметить парадокс, что приход французских
революционных войск в Кельн (6 октября
1794 г.) обернулся длительным запретом гильдий
и вольного карнавала, подчиненного отныне
строгой революционной бюрократии. Карнавал
спрятался в дома патрициев (куда, впрочем,
с удовольствием хаживали французские
офицеры). Ряженье долгое время запрещалось
и для горожан, и для солдат; каждый, кто
пожелал одеть маску, должен был купить
в управлении бедноты специальное разрешение
поначалу за 30, а затем 45 сантимов. В 1801
г. карнавал был разрешен снова, Геке же
был переименован в "гражданина Гека".
Зато пышным цветом расцвели светские
балы-маскарады, которые согласно декрету
Наполеона от 8 июня 1806 года могли устраиваться
только в помещениях театров. Хотя галльское
остроумие и грубоватый кельнский юмор
постепенно образовали некий новый синтез,
возвращение карнавалу статуса всеобщего
народного праздника оказалось делом
последующих эпох.
Ценное свидетельство
о рейнском карнавале оставил
русский государственный советник
Фабер, описавший свои наблюдения
в 1800 г.: "Карнавал в Кельне единственный
в своем роде, страсть к ношению масок
всегда была существенной чертой его жителей,
и очень верно Кельн прозвали германской
Венецией. Три дня, предшествующие Пепельной
среде, когда разыгрывается карнавальная
комедия, актерами ее являются все слои,
декорацией служит весь город, дома, улицы,
площади, балы... В хижинах низшего сословия
рождаются огромные парики из льна и пакли,
чудовищных размеров носы, разрисованные
разными красками и снабженные сотней
разнообразных горбинок; маски гермафродитов,
у которых ни пола, ни родины, ни сословия.
Весь народ орет в эти дни так, как будто
бы молчал целый год, такой открытый и
сочувствующий, как будто целый год сидел
взаперти... Дома открыты маскам, их везде
принимают с учтивостью. Некоторые никогда
ногой не ступят под крышу дома, где теперь
сидят за чайным или за обеденным столом...
Счастлив город, где это происходит так
часто"25.