Тайна гибели Есенина

Поэма "Софья  Перовская" успела выйти в 1929 году, воспоминания "Право на песнь" появились, как и планировалось, весной 1930 года. Все эти выкладки убеждают: Эрлиха подхлестнул к мемуарам расстрел троцкиста Якова Блюмкина 3 ноября 1929 года. Видно, он лихорадочно создавал "Право на песнь", стремясь в брошюрке отмыться от есенинской крови. В ней он впервые опубликовал текст телеграммы Есенина от 7 декабря 1925 года (о найме квартиры) на свое имя. Каков заботник и скромник! Более пяти лет хранил такой важный документ и помалкивал. Г.Е. Горбачев всполошился, устроил возню с псевдоесенинским "До свиданья...", Эрлих с помощью друзей-чекистов соорудил телеграмму.

Тираж эрлиховской гнусной стряпни 4200 экземпляров - достаточный для реабилитации струхнувшего сочинителя. Воспоминания пропитаны ядом плохо скрытой ненависти автора к Есенину и заметным пиететом к Троцкому (в заголовке книги использовано его выражение из статьи в "Правде"). В то время как последний подвергался в СССР анафеме, Эрлих - и тут оставался подлецом! - сделал его любимцем поэта, то есть превратил Есенина... в троцкиста. По тому времени довольно вероломный удар по репутации Есенина. В его уста Эрлих вкладывает следующий монолог: "Ты знаешь, я ведь ничего не понимаю, что делается в этом мире! Но я знаю: раз такие большие люди говорят, что так надо, значит, это хорошо. Ты подумай только: Троцкий! Сталин!" Каков автор шельмец: "подсунул" Есенину Троцкого, а для собственного спокойствия и Сталина не забыл.

Эрлих выполнял в "Праве на песнь" две сверхзадачи - отвести от себя и от Троцкого любые возможные  подозрения. В результате тайный ненавистник  поэта превращается в друга, явный  могущественный враг - в любимца. Эрлиховский Есенин говорит: "Знаешь, есть один человек... Тот, если захочет высечь меня, так я сам штаны сниму и сам лягу! Ей-Богу, лягу! Знаешь, - кто? - Он снижает голос до шепота: - Троцкий..."

Ложь беспардонная, но целенаправленная: уничтожить в  обществе малейший намек на причастность Троцкого к гибели Есенина. Попутно поражается и другая мишень: поэт-то, оказывается, обожал нынешнего врага-изгнанника, а раз так - нечего печалиться о троцкисте. Ловкий ход. Есенин был добит новейшим для той поры идеологическим оружием. Когда в 1937 году троцкиста Эрлиха допрашивали старший лейтенант Г. и оперуполномоченный НКВД Т. (их фамилии нам известны), вопроса о судьбе Есенина не возникало - грехов за подследственным и без того хватало.

Эрлих приписал Есенину чуть ли не любовь ко Льву Давидовичу, что уже мы опровергли. Добавим на прощание с сексотом один красноречивый штрих из берлинской эмигрантской газеты "Руль" (1923, 21 февраля). Здесь излагается известный "американский" конфликт поэта в доме переводчика Мани-Лейба (М.Л. Брагинского). После чтения острых для публики мест из "Страны негодяев" гостя связали и бросились избивать. Он отчаянно сопротивлялся, пишет "Руль", "...стал... проклинать Троцкого". Эту сцену видел бывший эсер и знакомый Есенина по сотрудничеству в петроградских газетах "Дело народа" и "Знамя труда" Вениамин Левин, человек большого такта, готовый тогда, по его словам, "с документом в руках" опровергнуть "этот просто невежественный выпад" против поэта. Троцкий, конечно, скоро узнал о случившемся, а в декабре 1925 года наверняка вспомнил об этом эпизоде.

Лжет Эрлих. Есенин никогда не выпрашивал "право  на песнь" у своего губителя. Это  бесило диктатора, и, когда ему доложили о новом скандале поэта с Левитом  и Рога осенью 1925 года, в его иезуитской голове, очевидно, созрел сатанинский план уничтожения непокорного поэта.

Троцкого явно могли раздражать и некоторые  произведения Есенина, в которых  автор в эзоповской манере позволял себе личные против него выпады. Так, "трибун революции" мог узнать себя в поэме "Страна негодяев" в образе комиссара Чекистова, "гражданина из Веймара", приехавшего в Россию "укрощать дураков и зверей". Он презрительно говорит красноармейцу Замарашкину, в лице которого представлен политически наивный крестьянский люд:

Я ругаюсь и буду упорно

Проклинать вас  хоть тысячи лет,

Потому что...

Потому что хочу в уборную,

А уборных в  России нет.

Странный и смешной  вы народ!

Жили весь век  свой нищими

И строили храмы  Божии...

Да я б их давным-давно 

Перестроил в  места отхожие.

Станислав Куняев убедительно доказал, что прототипом Чекистова был Троцкий, одно время живший в эмиграции в городе Веймаре. Хорошо известны его многочисленные тирады об "отсталости" русского народа. Ныне известно и секретное письмо Ленина от 19 марта 1922 года, в котором он предлагает членам Политбюро программу физического уничтожения православного духовенства и изъятия церковных ценностей. Руководителем чудовищного плана официально должен был выступить М.И. Калинин, но фактическим исполнителем намечался Троцкий, о чем Ильич строго предписывал помалкивать.

В "Стране негодяев" "гражданин из Веймара" разглагольствует:

А народ ваш  сидит, бездельник,  

И не хочет себе ж помочь.  

Нет бездарней  и лицемерней,  

Чем ваш русский  равнинный мужик!  

Коль живет он в Рязанской губернии,  

Так о Тульской не хочет тужить.  

То ли дело Европа!

Там тебе не вот  эти хаты,

Которым, как глупым курам,

Головы нужно  давно под топор...

Рязанская губерния упомянута Чекистовым-Троцким вряд ли случайно. Автор поэмы, певец Руси, как бы ведет внутренний спор с чужим ему по духу "европейцем".

Вряд ли стоит касаться опосредованной или иной связи с Троцким разных мелких сошек, привлеченных к англетеровской истории. Заметим лишь, - не мешало бы проследить возможные контакты с "демоном" Д.М. Зуева-Инсарова, чекиста-графолога, автора книги "Почерк и личность", в которой поносится Есенин и чуть ли не вся русская словесность. Поделка-то эта (тираж 5 тысяч экз.) вышла в "троцкистском" 1929 году...

Не затрагиваем мы подробно "английского" сюжета, связанного с гибелью поэта. Эдуард Хлысталов расследовал этот неожиданный узел и пришел к заключению, что убийцы и их покровители негласно распускали слухи о безвыходности положения московского беглеца, уличенного в сотрудничестве с разведкой Великобритании, куда он собирался бежать. Как ни диковатой покажется эта тема, она имеет некоторое основание - не забудем, трагедия произошла в доме, где в 1924 году размещалась, если мы не ошибаемся, консульская английская миссия, а сама гостиница не случайно называлась "Англетер". Троцкий же по части Туманного Альбиона был неплохо подкован личным своим советником г-ном Хиллом, британским разведчиком (см. книгу: Найтли Ф. Шпионы XX века). Учитывая не стихавшую в 1925-1926 годах истерию в советской печати по поводу напряженных отношений Англии и СССР, версия о Есенине-шпионе в глазах Троцкого, политика-авантюриста, выглядела пикантной. Он всегда питал слабость к "художественному" оформлению кровавых акций (вспомним приглашение стихотворца Василия Князева к участию в рейсах "Поезда наркомвоенмора").

Существенная деталь, косвенно подтверждающая "английский" вариант побега Есенина: его "делом", вероятней всего, занимались служившие в ГПУ именно по иностранному отделу Л.С. Петржак (одновременно глава  Ленинградского уголовного розыска) и непосредственный убийца поэта (о нем ниже), кстати, несомненный знакомец И.Л. Леонова, второй местной "кожаной куртки". Нелишне сказать, - виновники нависшей над Есениным судебной расправы Ю. Левит и А. Рога обратились в прокуратуру через НКИД.

Оставляя Москву, Есенин простился со всеми родными  и близкими ему людьми, а Софье  Толстой написал: "Уезжаю. Переведи квартиру на себя, чтобы лишнего  не платить". Человек, решивший переселиться всего-навсего в другой город (с  какой стати?), так бы не "сжигал мосты". Это еще раз подсказывает: явно намеченный им нелегальный маршрут был заграничный.

Исследователям-есениноведам, уверен, не мешает полистать английские газеты декабря 1925 - января 1926 года. В  них может мелькнуть информация из Ленинграда, которая поможет приблизиться к истине.

Еще раз обратимся к уже цитированному  письму Есенина к П.И. Чагину от 27 ноября 1925 года. Он в завуалированной  форме объясняет свое пребывание в психиатрической клинике: "Все  это нужно мне, может быть, только для того, чтоб избавиться кой от каких скандалов. Избавлюсь, улажу... и, вероятно, махну за границу. Там и мертвые львы красивей, чем наши живые медицинские собаки". Собаки тут, конечно, ни при чем. Речь, очевидно, идет о тех псах, которые его систематично травили в печати, таскали в "тигулевку" и т.п.

Интересен нам  и такой штрих: в 1923 году, если не ошибаемся, Есенин возвратился из своего заграничного путешествия через  Ригу. Не намеревался ли он покинуть Советы по уже знакомому пути?..

Давно пора оставить разговоры о большевистских иллюзиях поэта в зрелый период. Да, по инерции он иногда еще продолжал говорить и писать об "Октябре и Мае", но в душе отринул комиссародержавие. Малоизвестные строки из его письма к отцу 20 августа 1925 года, в котором он, обещая помочь двоюродному брату Илье поступить в какое-либо учебное заведение, говорит: "Только не на рабфак. Там коммунисты и комсомол".

Разумеется, подобные письма с крамольными строками до читателя не доходили. И сегодня  далеко не все почитатели Есенина  знакомы с его письмом (7 февраля 1925 г.) А. Кусикову в Париж. Между тем это послание - одно из центральных и принципиальных для характеристики его мировоззрения того времени. Он резко отказывается от своих заблуждений и социального романтизма по отношению к Февралю и Октябрю 1917 года и, в частности, пишет: "...как вспомню про Россию и вспомню, что там ждет меня, так и возвращаться не хочется. Если бы я был один, если бы не было сестер, то плюнул бы на все и уехал бы в Африку или еще куда-нибудь. Тошно мне, законному сыну российскому, в своем государстве пасынком быть. <...> Не могу, ей-Богу, не могу! Хоть караул кричи или бери нож да становись на большую дорогу". Можно представить, сколько боли в сердце накопилось у него к декабрю 1925 года. Он действительно мог тогда устремиться не только в Англию, Африку, но и на любой край света.