Этническое происхождение Варягов

принадлежности к норманнам княжеской династии и социальной верхушки возникшего в IX в. государства. Традиционный антинорманизм, у основания которого стоял М.В.Ломоносов, признавал варягов за балтийских славян или этнически разнородное прибалтийское население. Сторонники этого направления обращали внимание на то, что летописец указывает не на скандинавское, а на северогерманское «заморье», заселенное в тот период славянами. Полемизируя с единственным серьезным аргументом норманистов – совпадениями ряда варяжских и скандинавских имен, М.В.Ломоносов справедливо указывал, что «на скандинавском языке не имеют сии имена никакого знаменования».  Столетие спустя С.Гедеонов высказывал убеждение, основанное на полуторастолетнем опыте историографии, что «при догмате скандинавского начала Русского государства научная разработка древнейшей истории Руси немыслима». Такой вывод неизбежно вытекал из факта отсутствия в древнерусском языке и культуре (в том числе в древнерусском язычестве) бесспорных германизмов.

В советское время, в 30-40-е годы, акцент переместился на анализ общих и конкретных условий возникновения государств как спонтанного закономерного процесса, а норманизм критиковался главным образом за игнорирование или недооценку этого марксистского положения. Представление о незначительной роли в древнерусской истории варяжского элемента делало, по существу, излишним уточнение вопроса о том, что он собой представлял. Фактически же была сделана уступка норманизму: признавалось, что варяги – это скандинавы.

Однако сложившиеся представления о соотношении автохтонного и привнесенного начала в последнее время серьезно пошатнулись. В археологической литературе все более широкое обоснование получает тезис, что удельный вес норманно-варягов был намного значительней, чем это предполагалось некоторое время назад. С норманнами теперь связывается подавляющая часть социальной верхушки Древнерусского государства. На Белое озеро и Верхнюю Волгу, согласно новым представлениям, варяги-норманны проникают примерно на столетие раньше славян.

Значительно усилились германские акценты и в лингвистике, особенно в объяснении отдельных имен или названий днепровских порогов.  Нетрудно заметить, что нарастание количества уже подводит к необходимости осознания нового качества. Признание социальной верхушки иноплеменной делает беспредметным рассуждение о возникновении государства как автохтонного процесса: представители крайнего норманизма как раз и настаивают на ведущем положении пришельцев-норманнов. Но новый материал неизбежно порождает старые вопросы. Снова возникает потребность объяснить, почему на территории, где соприкасаются варяги и угрофинны, распространяется славянский язык, почему нет сколько-нибудь заметных проявлений германских верований в язычестве Древней Руси, почему так быстро исчезают варяжские имена, причем в княжеской династии раньше, чем у рядовых дружинников. На все эти «почему» норманизм, очевидно, не в состоянии дать ответ. А это означает, что необходимо более тщательное выяснение природы тех этнических элементов, которые многие археологи и отчасти лингвисты признают северогерманскими.

      Несколько лет назад автор настоящей статьи пытался обосновать положение о том, что варяги были не скандинавами, а выходцами с южного побережья и островов Балтийского моря. Это положение вызвало возражения.6 Так, крупнейший знаток славянских древностей Г.Ловмяньский согласился с тем, что «Русь» варяжской легенды – это балтийская «Ругия» (о. Рюген). Но он не признал за летописной легендой никакого реального содержания и совершенно отделил эту «Русь» от варягов, считая последних скандинавами. Недоверие к предложенному решению в значительной мере проистекает из убежденности, что население южного берега Балтики с VI-VII вв. было чисто славянским, а варяжские имена были явно неславянскими. Между тем в статье не случайно говорилось о «славяноязычном», а не славянском населении.

Эти понятия не идентичны. Ибн-Якуб (X в.) отмечал, что «главнейшие из племен севера говорят по-славянски, потому что смешались с ними».  Г.Меркатор прямо указывал на двуязычие балтийских рутенов-ругов: язык их «был словенской да виндальской». В статье отмечено, что это факт «исключительной ценности». Однако далее предположения о наличии в Прибалтике значительного неславянского и негерманского этнического элемента, смешавшегося позднее либо с германцами, либо со славянами, автор в то время не пошел, а это обстоятельство существенно ослабило и доказательность вывода о местоположении варягов. Очевидно, нельзя решить ни одного вопроса, связанного с варягами, не определив, кто они такие.

    Источники о варягах рассматривались неоднократно, и исследователям неизменно приходилось отмечать противоречивость имеющихся сведений. В русских летописях, в частности, отчетливо прослеживаются по меньшей мере два взгляда на этническую природу варягов: в одном случае это какой-то прибалтийский народ, в другом – все прибалтийские народы, в одних случаях славяне и варяги понимают друг друга без переводчика, в других – говорят на разных языках. Представление о многослойности этнографического введения Начальной летописи, содержащего противоречивые сведения о варягах, прочно вошло в литературу.  Сложнее обстоит дело с выяснением вопроса, кто имеется в виду под «варягами» как представителями особой этнической группы, отличной от свеев (шведов), урман (норманнов-норвежцев), готов, «руси» (балтийской), агнян и др. Поэтому не лишним будет напомнить данные, свидетельствующие о нескандинавском местоположении этого этноса.

        Русские летописи называют Балтийское море «Варяжским». По сообщению С.Герберштейна, аналогичное название сохранялось еще и в XVI в. у балтийских славян: подобно русским московским, «русские» из северной Германии именовали море «Варецким». У других народов оно называлось «Немецкое», «Прусское», «Венетское».  Этот факт не раскрывает этнической

. природы варягов, но он указывает на прямые связи восточных славян с балтийскими. В связи с упоминанием «Варяжского» моря летописец дает и уникальное пояснение: «По сему же морю седять Варязи семо ко въсто-ку до предела Симова, по тому же морю седять к западу до земле Агнянски и до Волошьски». Указание на расселение варягов «до предела Симова» обычно представляется свидетельством туманных понятий летописца. Между тем оно, возможно, очень конкретно. Согласно Хронике Георгия Амартола, использованной в летописи, «предел Симов» начинался южнее Каспийского моря. Но под влиянием традиции, идущей, по всей вероятности, из Хазарского каганата, на Руси было распространено представление, будто некоторые народы Восточной Европы имеют непосредственное отношение к Палестине. Так, летописец в рассуждении о народах под 10 г. уверяет, будто волжские болгары – это «сыны Амонове», а «хвалисы» – «сынове Моавли». И те и другие признаются, таким образом, семитскими народами. Отсюда и убеждение, будто Волга «идеть на въсток, в часть Симову».

    Указание на «предел Симов», следовательно, имеет в виду лишь соприкосновение с землями Волжской Болгарии. Представление это созвучно той части варяжской легенды, где говорится о подчинении власти Рюрика земель веси, мери и муромы, то есть всего Верхнего Поволжья. Восточный автор XI в. ал-Бируни также считал, что «море варанков» и одноименный народ «на его берегу» непосредственно примыкали к Болгарии. Очевидно, в тесной связи с этими представлениями находится и версия о варяжском происхождении Новгорода. По мнению А.А.Шахматова (впрочем, им не развитому), в «Древнейшем своде 1039 г.» было смешение словен и варягов.

      Западные пределы расселения варягов летописец ограничивал землями «Агнянской» и «Волошской». Этноним «агняне» соседствует в летописях со свеями, готами, варягами, русью. В то же время даны, один из самых активных «норманнских» народов, в Повести временных лет даже не упоминаются.

На это обстоятельство постоянно обращалось внимание, и в объяснении его наблюдается общий подход: коренное население Дании именно англы. Название это имеет географическое происхождение (от Angeln – угол): в области Шлезвиг-Гольштейн на границе нынешней Германии и Дании два залива образуют «угол», и соответствующее название сохраняется на протяжении всего средневековья и даже в новейшее время.  Напомним, что с землями англов соприкасались области расселения балтийских славян, именно вагров.

      Несколько сложнее обстоит дело с землей «Волошской». А.А.Шахматов пришел к выводу, что первоначально «волохами» назывались кельты, а затем славяне так именовали франков и все романские народы, входившие в состав франко-романской империи.  Это объяснение представляется убедительным и автору настоящей статьи. Но поскольку оно вызвало возражения , а развертывание аргументации потребовало бы много места, придется пока оставить этот вопрос открытым, тем более, что западный предел и без того фиксируется достаточно надежно. С другой стороны, решение вопроса об этнической принадлежности варягов неизбежно прольет свет и на проблему «волохов» и «Волошской земли».

      Прямое указание на «варяжское Поморье» как южный берег Балтики имеется в Ермолаевском списке Ипатьевской летописи. Говоря об убийстве польского короля «Премышлява» (Пшемысл II был убит в 12 г.), западнорусский летописец отмечает, что король был таким образом отмщен за смерть своей первой жены Лукерьи, которая «бо бе рода князей Сербских, с Кашуб, от помория Варязкаго от Стараго града за Кгданском». Запись эту норманисты игнорируют, возможно, из-за недоверия к Ермолаевскому списку как относительно позднему. Но если допустить, что обозначение Поморья как «варяжского» принадлежит переписчику XVII в., то это будет указывать на живучесть традиции, а никак не на ее отсутствие. «Варяги» оставили ряд топонимов на территории от Мек-ленбурга до Пруссии (на том или ином удалении от моря). Производные от этнических названий «варин» и «вэринг» широко представлены в саксонских

именах. В Норвегии зафиксирован топоним Varangerfjord.  Однако значение этих фактов совсем не то, которое им придают норманисты. Эти факты свидетельствуют о наличии в Прибалтике этнической группы, именовавшейся «варягами», выходцы из которой во всех названных областях были посторонним, пришлым элементом. Заметим также, что «свеи» – шведы на той же территории известны под своим именем.

        Можно напомнить и о том, что «варяги», ограбившие в 1188 г. новгородцев, не были ни свеями, ни готами и что только из южных областей Прибалтики они могли прийти в 1201 г. в Новгород «горою», то есть сушей.  Спиридон-Савва, поставленный в 14 г. митрополитом в Литве, а затем бежавший из заключения на Русь, написал целый трактат с обоснованием преемственности власти русских князей от римских императоров через посредство якобы потомка их – Рюрика. Для автора было само собой разумеющимся, что Рюрик явился в Новгород с южного берега Балтики, именно из Привисленья. Если учесть, что с XI по XV в. у новгородцев не прерывались связи со всем балтийским побережьем, то в таком представлении можно увидеть отражение еще живой традиции.

      Давняя мысль об участии балтийских славян в колонизации северозападных районов Руси обычно опиралась на лингвистический и этнографический материал. В этом плане не потеряли своего значения работы Н.М.Петровского, П.Я.Черных, Д.К.Зеленина. В последнее время в ее пользу приводится все большее количество данных археологии. Частные наблюдения В.Б.Вилинбахова, И.И.Ляпушкина, В.М.Потина, В.В.Седова получают новое значение в свете изучения Г.П.Смирновой новгородской керамики: в ранних слоях археологического Новгорода заметный компонент составляет керамика, имеющая аналогию только в Мекленбурге.

    Естественная, «заманчивая», по выражению Г.Ловмяньского, гипотеза о колонизационном движении морем на восток получает то самое материальное обоснование, которого, как полагал польский ученый, ей до сих пор не хватало.

      В то время, как в пользу локализации варягов у южного берега Балтики говорит ряд прямых показаний источников, для отождествления их со скандинавами нет ни прямых, ни косвенных данных. Правда, у шведских политических деятелей XVI в., по-видимому, возникало желание с помощью варягов «вторгнуться» в русскую историю. Этот сюжет затрагивался в не дошедших до нашего времени письмах Юхана III Ивану Грозному. Возражая шведскому королю, царь не соглашался с тем, что «за несколько сот лет в Свее короли бывали». «И мы того не слыхали, – замечает он, – опричь Магнуша, который под Орешком был, и то был князь, а не король».  Юхан в какой-то связи упомянул варягов – наемников Ярослава Мудрого. Грозный на это возражал, что «в прежних хрониках и летописцех писано, что с великим государем самодержцем Георгием-Ярославом на многих битвах бывали варяги, а варяги – немцы, и коли его слушали, ино то его были».  Ярослав, как известно, был женат на дочери шведского короля Ингигерде (по матери – внучке ободритского князя), и в свите княгини должны были находиться выходцы из Швеции. О наличии же шведского элемента в дружинах первых русских («варяжских») князей (IX-X вв.) и Юхану было неизвестно.

      Локализация варягов у южного побережья Балтики сама по себе не решает вопроса об их этнической принадлежности. Прибалтика издавна отличалась крайне пестрым составом населения. С одной стороны, здесь были условия для длительного сохранения остатков древних этнических общностей (на островах, например), а с другой – сюда неизменно докатывались волны великих переселений народов. Не случайно у средневековых авторов Прибалтика ассоциировалась либо с «кузницей народов», либо со своеобразным их музеем (при описании состава населения города Волина, Скандинавии и других районов). И хотя в IX-X вв. здесь господствовал славянский язык, в отдельных районах были живы старые дославянские традиции и в быту, видимо, сохранялся свой «домашний» язык. У «варяжской Руси» этот второй язык назывался «виндальским».

      Помимо Руси, варяги хорошо были известны еще в Византии. Но и византийские источники противоречивы, и разбиравший их наиболее обстоятельно В.Г.Васильевский приложил немало усилий и остроумия, чтобы по возможности избавиться от противоречий. Его главный вывод заключался в том, что «варанги» и «русь» в Византии первой половины XI в. не различались и говорили на славяно-русском языке. После завоевания Британии норманнами в г. дружина постепенно превращается из варяго-русской в варяго-английскую. Ряд важных фактов автору, однако, объяснить не удалось. К этим фактам следует прежде всего отнести прямое указание Скилицы (XI в.) и Кедрина (XII в.) на то, что «варанги, по происхождению кельты, служащие по найму у греков».  У В.Г.Васильевского оно вызвало недоумение. Между тем существенно уже то, что иных определений этнической принадлежности «варангов» византийские авторы не дают. Никифор Вриений (XII в.) полагал, что «секироносцы» (варанги) происходили «из варварской страны вблизи океана и отличались издревле верностию византийским императорам».  «Страна вблизи океана» – вполне подходящее определение прибалтийского Поморья (Скандинавия обычно воспринималась как большой остров в океане), и это единственный в Европе район, где христианская цивилизация в XII в. еще не утвердилась. Вопроса о замене варяго-русской дружины варяго-английской ниже придется коснуться особо. Пока же ограничимся наблюдением В.Г.Васильевского, что в хрисовуле Алексея Комнина 1088 г. «варанги» отличаются от «англян», равно как от франков и немцев.  Это обстоятельство делает особенно существенными указания на принадлежность варягов к кельтам.