Насколько желательны человеку происходящие с  ним перемены, в какой мере подконтрольны  ему? Ведь одно дело, когда адаптационные  трудности возникают вследствие свободного выбора, например, добровольный переезд в поселение, о котором  давно мечталось, или переход  на приглянувшуюся работу. И совсем другое дело, когда изменение обстоятельств инициируется другими лицами (группами) и может не отвечать твоим потребностям. Ответ на этот вопрос предполагает выявление степени распространенности вынужденного и добровольного в механизмах социальной адаптации, а, следовательно, и изучение последней как вида отношений между индивидом (группой) и социальной средой (и, прежде всего, власть имущими группами как побудителями и проводниками нынешних реформ)⁵.

       Добровольная  адаптация имеет место тогда, когда согласованные в процессе соотнесения личности со средой или  не подлежавшие такому согласованию новые ценности и способы действия, которые предлагает социальная среда, не противоречат прежней «скорректированной» ими системе ценностных ориентаций, открывающимся возможностям. Она происходит, если:

       1) Декларируемые принципы и нормы социального бытия «вписываются» в систему самых значимых интересов и потребностей человека или даже создают более благоприятные условия для реализации таковых;

       2) Ценностные ориентации, ранее свойственные индивиду, изменяются в новых условиях без особого напряжения и сопротивления с его стороны, ибо он сам поверил или убедился в достоинствах нового по сравнению со старым;

       3) Провозглашаемые идеи, несмотря на активное или пассивное массовое неприятие индивидами, в той или иной степени корректируются, приближаясь к ценностным ориентациям и намерениям тех или иных социальных групп.

       Как видим, в первых двух случаях индивид  не стремится изменить предложенные «правила игры» (они либо не мешают действовать привычным образом, либо человек убедился в их преимуществах, добровольно принял и по возможности реализует новые ценности и способы социального действия); в третьем же – инициаторы преобразований вынуждены учитывать ответную реакцию индивидов; последние стремятся воздействовать на среду с тем, чтобы изменить ее, и это им в известной мере удается, так что адаптация идет к скорректированной с учетом определенных групповых требований социальной среде.

       Вынужденная адаптация имеет место тогда, когда направления и методы преобразований не соответствуют, противоречат представлениям и установкам индивида, который, однако, в конечном счете, не может не считаться  с ними, не содействовать их реализации, дабы удовлетворить свои жизненно важные цели. Она обнаруживает себя, если: 1) не принимая нового, индивид пытался (пытается) изменить социальные ценности и поведенческие модели, вводимые утверждающейся средой, но эти попытки  оказались (оказываются) безуспешными, отчего приходится подчиниться (временно или окончательно) новым «правилам игры»; 2) противясь новому, но опираясь на свой прошлый жизненный опыт, социальное положение, возможности и другие обстоятельства, индивид вынужденно подчиняется, вовсе не пытаясь что-либо изменить («А что я смогу сделать»); 3) новые способы социального действия, даже не противоречащие ценностным ориентациям индивида, менее, чем прежние, соответствуют его объективным качествам, однако он вынужден использовать их (ценой огромных усилий) ради выживания⁶.

       В первом случае мы подразумеваем вынужденную  активную адаптацию (индивид стремится  изменить среду, но это ему пока не под силу); в двух других – преимущественно  вынужденную пассивную адаптацию (индивид предпочитает старое новому или, будучи неудовлетворен старым, тем не менее не разделяет и того, что предлагается в новых условиях, но его мнение и возможности инициаторов изменений не интересуют). Таким образом, вынужденная адаптация, как и добровольная, проявляется и на уровне сознания, и на уровне поведения.

       Поскольку одним из главнейших критериев общественного  прогресса служит обеспечение возможностей развития личности по законам ее собственной  жизнедеятельности, при выборе направлений  реформирования социально-экономической  системы предпочтение следует отдавать стратегиям, способствующим расширению (или, по крайней мере, сохранению) области  свободы как можно большему числу  индивидов (групп) в выборе средств  достижения жизненных целей, средств  и способов адаптации. Имеются в  виду такие стратегии преобразования социальной среды, которые базируются, прежде всего, на добровольных адаптациях, когда роль вынужденных адаптаций постоянно уменьшается⁷.

       Оценивая  результаты адаптации индивида (группы) в контексте свободы, представляется важным выявить соотношение между  объективными и субъективными приобретениями и потерями, причем не сиюминутными, а значимыми, касающимися ценностных ориентаций, жизненных потребностей и целей, как краткосрочными, так  и долгосрочными, как связанными с обладанием чем-либо, так и «деятельностными», проистекающими из необходимости действовать в том или ином направлении. Скажем, субъективные приобретения (свобода слова, творчества и т.д.) могли, для части индивидов, обернуться столь существенными достоинствами, что перевешивают немалые объективные потери (например, снижение уровня жизнь). Ожидание возможных благ в отдаленной перспективе также в состоянии уменьшить ощущаемые тяготы и смягчить дисбаланс приобретений и потерь.

3. Понятие «социальная адаптация»

       Под социальной адаптацией понимается сложный  социально-психологический процесс  социализации личности, включающий освоение людьми новых социальных ролей, формирование мотивационной сферы, восприятие индивидами себя, своего окружения и многие другие психологические явления, состояния  и образования. Словом, одним из сущностных (стержневых) аспектов социальной адаптации  является приспособление к условиям качественно иного характера, нежели предыдущие условия жизни⁸.

       Обобщенным  выражением степени адаптации может  служить состояние массового  сознания, общественное настроение, отражающее готовность принять (не принять) новые  социально-экономические порядки, переносить или не переносить тяготы перехода к ним. Это не означает, конечно, принятия каждого изменения, связанного с  выработкой нового уклада жизни, и готовности приспосабливаться к каждому  бедственному проявлению переходного  кризиса. Адаптация заключается  не столько в принятии отдельных  элементов, сколько в социальном и психологическом освоении меняющегося  типа целостной системы общественных отношений (адаптация к новому строю), а также в социальной и психологической  способности пережить чрезвычайную ситуацию перехода от одних общественных порядков к другим (адаптация к  переходному кризису).

       Смысл адаптации состоит в приспособленности к явлениям и ситуациям, заведомо вызывающим отрицательные чувства. При оценке общего уровня адаптированности или неадаптированности населения к условиям переходного кризиса, разница между теми, кто сознательно мирится с нынешними тяготами, как с преддверием желанных перемен, и теми, кто просто смиряется с их неизбежностью, даже сожалея о прошлом, не слишком существенна. Коль скоро они, так или иначе, способны выдержать ситуацию кризиса, обе эти категории можно считать адаптирующейся частью общества в противоположность тем, кто не выдерживает кризисных условий, для кого такие условия совершенно нестерпимы (это, как правило, те, кто желает реставрации той ситуации, которая была до перемен).

       Важность  и необходимость проведения адаптационных  процессов в России демонстрируют  разные показатели качества и условий  жизни россиян, выявленных в результате мониторинга общественного мнения, организованного Междисциплинарным  академическим центром социальных наук совместно с Всероссийским  центром по изучению общественного  мнения. Итоги опросов выявили  некоторые особенности понимания  россиянами тех процессов, которые  идут в стране и их влияния на уровень жизни.

       Адаптация к новым условиям может способствовать сохранению прежних параметров воспроизводства  индивида или группы (назовем ее стабилизирующей или «сохраняющей статус-кво»), а может изменять (улучшать или ухудшать) их.

       «Прогрессивную» (созидательную) адаптацию определяют те виды контакта с преобразуемой социальной средой, которые приносят индивиду (группе) больше приобретений, чем потерь (совокупный значимый «плюс» выше совокупного значимого «минуса»). Об углублении «прогрессивной» адаптации допустимо говорить, когда разность между значимыми «плюсами» и «минусами» возрастает во времени; об ее ослаблении – когда эта разность уменьшается⁹.

       «Регрессивная» (разрушительная) адаптация свидетельствует о том, что индивид (группа) обретает меньше, чем теряет (совокупный значимый «плюс» ниже совокупного значимого «минуса»). Ее частный случай (нижний уровень) означает получение индивидом только «минусов», без обретения чего-либо практически весомого, хотя потребности, предполагающие выживание, продолжают удовлетворяться.

       Рассмотрение  механизмов и результатов современного адаптационного процесса дает основание  утверждать, что до сих пор в  нем в большей мере присутствовали вынужденные и регрессивные (разрушительные) адаптации, чем добровольные и прогрессивные (созидательные). Во многом это было связано с тактикой и стратегией социально-экономического реформирования: состояние общественного сознания не поспевало за взятыми темпами  преобразований, а вызванные последними изменения в экономической системе  сужали возможности выбора громадным  контингентом населения предпочтительных способов социального действия¹⁰.

       Отмечая возможность адаптации большинства  населения к нынешним средним  заработкам (при условии их неснижения и своевременной выплаты) следует  подчеркнуть, что такая адаптация  имеет лишь кратковременный характер. Она мыслима только в течение  не слишком продолжительного периода, в обстановке сознаваемого всеми кризиса.

       В длительной перспективе современный  уровень оплаты труда явно станет источником социальной дезадаптации. Поэтому обуздание инфляции является главным направлением действий, обеспечивающих приспособление населения к оплате труда в системе свободного найма  и косвенного недирективного регулирования  заработков. Бесспорно, необходимость  скорейшего устранения инфляции и невозможность  дальнейшего снижения зарплаты составляет трудноразрешимое противоречие. Тем  не менее, другого выхода нет. Резервы  возможного сокращения оплаты труда  исчерпаны. Бороться с инфляцией  сейчас надо, не снижая уровень реальной заработной платы.

       Более того, в отношении некоторых категорий  трудящихся, прежде всего в отношении  многих работников бюджетных отраслей, следует уже теперь взять курс на повышение заработков. Сегодня  отрыв оплаты труда в здравоохранении, просвещении, науке от заработков в  материальном производстве достиг нетерпимых масштабов. Осенью 1993 г. зарплата первых была уже не в 1,5, а в 2 раза ниже, чем  у вторых. Массовая дезадаптация интеллигенции, как показывают события конца 1993 – начала 1994 гг., может оказаться  столь же опасной для курса  реформ, как и недовольство промышленных рабочих. Упомянутое выше формирование динамичного и активного ядра противников реформ, способного возглавить широкое недовольство менее развитой части народа, происходит чаще как  раз за счет выбитой из колеи массы  специалистов ВПК, прикладной науки, прежнего управленческого аппарата и т.п. На декабрьских выборах 1993 г. именно эти группы составили избирательный  актив крайних националистов, экстремистски  настроенных коммунистических организаций, да и фашистских сил¹¹.

       Разумеется, курс на повышение заработков в бюджетной  сфере имеет социально-экономический  смысл лишь при условии, что он будет осуществляться одновременно с преобразованиями, обеспечивающими  повышение эффективности государственных  учреждений и предприятий.

       Мало  того, сам масштаб бюджетной сферы  нужно привести в соответствие с  реальными возможностями и потребностями  российского общества. Скажем, вряд ли рационально сохранение в России прежней структуры умственного  труда, при которой численность  научных работников в СССР достигала  чуть ли не 1/4 численности всех ученых мира. Все-таки подобное положение отражало не столько органический научный  прогресс в советском обществе, сколько  непомерное разбухание военно-промышленного и военно-научного комплексов. Ни богатство страны, ни фактическая отдача науки не позволяют сохранять такие пропорции. Так что общая численность занятых в науке и научном обслуживании (точнее, в той части науки, которая финансируется из бюджета), по-видимому, должна быть сокращена.

       Отметим некоторые специфические возможности, так сказать, тактического плана, связанные  с особенностями российских условий  и традиций. Очень большую роль тут может сыграть сознательное использование некоторых стихийных  форм приспособления к обострению проблемы занятости. Та самая тенденция замещения  открытой безработицы скрытой, неполной занятостью, которая в нынешнем своем  виде оказывается всего лишь социальным наркотиком, будучи контролируема и  планомерно направляема, способна на время  стать одним из эффективных средств, облегчающих прохождение через  наиболее острые фазы кризиса занятости¹².

       На  предприятиях, имеющих отчетливую перспективу  вхождения в рынок, где сокращение рабочих мест носит временный  характер, предпочтительность неполной занятости обусловлена не только социально, но и экономически. Неполная занятость в таких случаях  позволяет сохранить квалифицированный  коллектив. Более того, не исключено, что здесь в качестве средства сокращения издержек можно применять  даже не принудительные неоплаченные отпуска, а временное снижение реальной зарплаты. Все еще довольно сильные  уравнительные ценности в массовом сознании облегчат проведение подобных мер. Тем более, что инфляция позволит осуществлять их не в форме прямого  снижения ставок зарплаты, а через  более медленное повышение ее номинальной величины.