Проблемы психологии в трудах Карла Маркса

«Величие гегелевской  “Феноменологии” и её конечного  результата — диалектики отрицательности  как движущего и порождающего принципа, — пишет Маркс, — заключается, следовательно, в том, что Гегель рассматривает самопорождение человека как процесс, рассматривает опредмечивание как распредмечивание, как отчуждение и снятие этого отчуждения, в том, что он, стало быть, ухватывает сущность труда и понимает предметного  человека, истинного, потому что действительного, человека как результат его собственного труда» [4; 158].

Вся деятельность человека для  Маркса есть опредмечивание его самого или, иначе, процесс объективного раскрытия  его «сущностных сил». В «Капитале» он скажет просто, что в труде  «субъект переходит в объект». Итак, деятельность — не реакция на внешний  раздражитель, она даже не делание, как внешняя операция субъекта над  объектом, — она «переход субъекта в объект». Но тем самым смыкается  связь не только между субъектом  и его деятельностью, но и связь  между деятельностью и ее продуктами. Самое понимание деятельности как  опредмечивания заключает уже эту  мысль; Маркс заострит и подчеркнет ее, когда, анализируя в «Капитале» труд, он скажет, что «деятельность и предмет взаимно проникают друг в друга». /12/ Поскольку деятельность человека есть опредмечивание, объективирование его или переход субъекта в объект, раскрытие в объектах его деятельности, его сущностных сил, в том числе его чувств, его сознания, постольку предметное бытие промышленности есть раскрытая книга человеческих сущностных сил, чувственно предлежащая перед нами человеческая психология [4; 123]. Поэтому «психология, для которой эта книга, т. е. как раз чувственно наиболее осязательная, наиболее доступная часть истории, закрыта, не может стать действительно содержательной и реальной наукой».

Но за сомкнувшейся, таким  образом, связью, идущей от субъекта к  объекту, в деятельности человека сейчас же раскрывается другая фундаментальная  зависимость, идущая от объекта к  субъекту. Опредмечивание или объективирование не есть «переход в объект» уже  готового, независимо от деятельности данного субъекта, сознание которого лишь проецируется вовне. В объективировании, в процессе перехода в объект, формируется  сам субъект.

«Лишь благодаря предметно  развернутому богатству человеческого  существа развивается, а частью и  впервые порождается, богатство  субъективной человеческой чувственности: музыкальное ухо, чувствующий красоту  формы глаз, — короче говоря, такие  чувства, которые способны к человеческим наслаждениям и которые утверждают себя как человеческие сущностные силы. Ибо не только пять внешних чувств, но и так называемые духовные чувства, практические чувства (воля, любовь и  т. д.), — одним словом, человеческое чувство, человечность чувств, — возникают  лишь благодаря наличию соответствующего предмета, благодаря очеловеченной  природе» [4; 122].

И далее:

«Таким образом, необходимо опредмечивание человеческой сущности — как в теоретическом, так  и в практическом отношении, —  чтобы, с одной стороны, очеловечить  чувства человека, а с другой стороны, создать человеческое чувство, соответствующее  всему богатству человеческой и  природной сущности» [4; 122].

Таким образом, объективируясь в продуктах своей деятельности, формируя их, человек формирует —  «отчасти порождает, отчасти развивает» — свои чувства, свое сознание согласно известной формуле «Капитала»: «...изменяя  внешнюю природу, человек в то же время изменяет свою собственную  природу». Не путем погружения в  неизрекаемые глубины непосредственности, не в бездеятельности, а в труде, в самой деятельности человека, преобразующей  мир, формируется его сознание.

Чтобы окончательно очертить мысль Маркса и отмежевать ее от идеалистической концепции Гегеля о самопорождающемся субъекте, необходимо в эту цепь рассуждений Маркса включить еще одно существеннейшее  звено.

Когда я объективируюсь в  своей деятельности, то я тем самым  включаюсь в объективный контекст от меня и моей воли независящей  ситуации. Я вхожу, в процессе взаимопроникновения  действия и предмета, в объективную, общественными закономерностями детерминированную  ситуацию, и объективные результаты моей деятельности определяются объективными общественными отношениями, в которые  я включился: продукты моей деятельности суть продукты общественной деятельности.

«Деятельность и пользование  ее плодами, как по своему содержанию, так и по способу существования, носят общественный характер: общественная деятельность и общественное пользование» [4; 118].

И это относится не только к моей практической деятельности в  узком смысле, но и к моей теоретической  деятельности. Каждая мысль, которую  я сформулировал, приобретает объективный  смысл, объективное значение в том  общественном употреблении, которое  она получает в зависимости от той объективной ситуации, в которую  она, мною сформулированная, вошла, а  не в зависимости лишь от тех субъективных намерений и побуждений, исходя из которых я к ней пришел; продукты моей теоретической, как и продукты моей практической, деятельности в  их объективном содержании суть продукты общественной деятельности:

«Общественная деятельность и общественное пользование существуют отнюдь не только в форме непосредственно  коллективной деятельности и непосредственно  коллективного пользования», т. е. не только в деятельности и духе, обнаруживающихся /13/ «в действительном общении с другими  людьми... Но даже и тогда, когда я  занимаюсь научной и т. п. деятельностью, — деятельностью, которую я только в редких случаях могу осуществлять в непосредственном общении с  другими, — даже и тогда я занят  общественной деятельностью, потому что  я действую как человек. Мне не только дан, в качестве общественного  продукта, материал для моей деятельности — даже и сам язык, на котором  работает мыслитель, — но и мое  собственное бытие есть общественная деятельность; а потому и то, что  я делаю из моей особы, я делаю  из себя для общества, сознавая себя как общественное существо» [4; 118].

Итак, человек — не гегелевский  самопорождающийся субъект: если мое  сознание формируется в моей деятельности через продукты этой деятельности, оно объективно формируется через  продукты общественной деятельности. Мое сознание в своей внутренней сущности опосредствовано объективными связями, которые устанавливаются  в общественной практике и в которые  я включаюсь, вхожу каждым актом  своей деятельности, практической и  теоретической. Каждый акт моей деятельности и я сам в нем через него тысячами нитей вплетен, многообразными связями включен в объективные образования исторически сложившейся культуры, и мое сознание насквозь опосредствовано ими.

Эта центральная концепция  Маркса о формировании человеческой психики в процессе деятельности опосредствованно через продукты этой деятельности разрешает узловую  проблему современной психологии и  открывает путь к принципиально, иному решению вопроса о ее предмете, чем это делают борющиеся  между собой течения современной  психологии.

В противовес основной идее интроспективной психологии о непосредственности психики (непосредственный опыт как  предмет психологии) у Маркса со всей возможной отчетливостью сформулировано положение об объективной опосредствованности  сознания. Ведь «только благодаря (предметно) объективно развернутому богатству  человеческого существа» получается богатство субъективной человеческой чувственности. Эта идея об объективной  опосредствованности психики с  большой последовательностью проводится Марксом через все его психологические  высказывания: для Маркса язык есть «практически существующее для других людей, а значит, и для меня самого реальное сознание...», «только через  отношение к человеку Петру, как  к себе подобному, начинает человек  Павел относиться к самому себе, как человеку» и т. д. Этим открывается  принципиальная возможность объективного изучения психики. Психика не субъективно, не для познания только представляется опосредствованной; она может быть познана опосредствованно через  деятельность человека и продукты этой деятельности, потому что она в  бытии своем объективно опосредствована  ими. На основе этой концепции самая  интроспекция не должна быть вовсе  исключена, а должна и может быть перестроена. Психика, сознание могут  стать предметом психологии —  содержательной и реальной. Объективность  в психологии достигается не выключением  психики, а принципиальным преобразованием  концепции человеческого сознания и концепции человеческой деятельности.

Марксовый анализ человеческого  сознания и труда в форме, «составляющей  исключительное достояние человека», обнаруживает со всей возможной ясностью, в чем выражается эта перестройка, как радикально она изменяет всю  ситуацию, открывая путь для объективного познания психического.

Основные формулы Маркса о сознании общеизвестны. «Сознание (das Bewußtsein) никогда не может быть чем-либо иным, как осознанным бытием (das bewußte Sein), а бытие людей есть реальный процесс их жизни» [1; 25], т. е. сознание как отражение бытия  — по формуле Ленина. Наряду с  этой первой — вторая формула: «Мое отношение к моей среде есть мое  сознание» [1; 29], причем, в отличие  от животного, которое ни к чему не относится, человеку его отношение  к другим дано как отношение и, наконец, в непосредственной связи  с этим: язык — это практическое, существующее для других людей, а  значит, и /14/ существующее также для  меня самого, реальное сознание. Взятые в их внутреннем взаимоотношении  и в связи с марксовской  концепцией деятельности человека как  труда в форме, составляющей исключительное достояние человека, эти формулы  вполне определяют марксовскую концепцию  сознания. Сущность сознания в том, что мое отношение к моей среде  в сознании человека само дано как  отношение, т. е. реальное отношение человека к среде становится опосредствованным — через идеальное ее отражение, которое практически осуществляется в языке. Язык служит тем планом, на котором я фиксирую, отражаемое мной бытие и проецирую мои операции. Таким образом, идеальный план включается между непосредственно наличной ситуацией, которую я познаю, и операцией или действием, которым я изменяю мир. В связи с этим неизбежно иной оказывается и самая структура действия. Возникновение опосредствующего идеального плана высвобождает действие из исключительной зависимости от непосредственно наличной ситуации. «Сознательный человек» благодаря этому выделяет себя из природы, как пишет Ленин [6; 85], и противопоставляет себя предметному миру. Человек перестает быть рабом непосредственно наличной ситуации; действия его, становясь опосредствованными, могут определяться не только стимуляцией, исходящей из непосредственно наличной ситуации, но целями и задачами, лежащими за ее пределами: они становятся избирательными, целевыми и волевыми; именно эти черты характеризуют деятельность человека в его специфических отличиях от поведения животных. «Труд в форме, составляющей исключительное достояние человека», характеризуется прежде всего двумя чертами. «В конце процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса имелся в представлении человека, т. е. идеально»: в реальную деятельность включается идеальный план, ее опосредствующий, и в связи с этим он «не только изменяет форму того, что дано природой; в том, что дано природой, он осуществляет вместе с тем и свою сознательную цель, которая как закон определяет способ и характер его действий и которой он должен подчинять свою волю» [3; 189]. Наличие идеального плана сознания связано с изменением характера самой; деятельности <...>.

Не менее показательны в этом отношении новые исследования расстройства речи и действия —  афазии и апраксии <...>. Нарушение  возможности сформулировать план действия и идеально опосредствовать свою деятельность оказывается связанным  с превращением действия в простую  реакцию, являющуюся лишь механическим разрядом, под воздействием непосредственно  наличного стимула человек снова  становится рабом непосредственно  наличной ситуации, каждое действие его  как бы приковано к ней; он не в  состоянии регулировать его в  соответствии с задачами или целями, лежащими за ее пределами. Выпадает идеальный  план, и характер и «способ действия»  человека перестают «как законом» определяться сознательной целью, которой человек  подчиняет свою волю, т. е. разрушается  форма деятельности, составляющая исключительное достояние человека. Эта связь  между своеобразием человеческого  сознания и своеобразием человеческой деятельности вскрывается Марксом  положительно и фундаментально в  анализе сознания и труда.

Стоит теперь сопоставить  отношение сознания в интроспективной  его концепции и поведения  как совокупности реакций, с одной  стороны, и, с другой, отношение между  трудом и сознанием у Маркса. Отношение  между первыми двумя чисто  внешнее; вторые так взаимосвязаны, что открывается подлинная возможность  как бы просвечивать сознание человека через анализ его деятельности, в  которой сознание формируется и  раскрывается. Когда Маркс определяет специфику человеческого сознания как мое отношение к моей среде, которое дано мне как отношение, т. е. имеет опосредствованный характер, он определяет самое сознание, исходя из тех изменений в реальных отношениях человека, к его среде, которые  связаны с генезисом и развитием  человеческого сознания. Это методологически  решающий пункт.

Человеческое сознание, будучи предпосылкой специфической человеческой /15/ формы деятельности — труда, является также и в первую очередь его  результатом. В направленной на изменение  внешнего мира, на формирование объектов деятельности формируется сознание в своем внутреннем существе. Это  внутрь проникающее и изнутри  человеческое сознание формирующее  воздействие общественной практики является решающим моментом концепции  Маркса. Чтоб убедиться в этом, достаточно нескольких сопоставлений. А. Бергсон  также подчеркивает роль практики в  формировании интеллекта; интеллект  формируется для нужд практики в  целях воздействия на внешний  материальный мир. Но из этого положения  Бергсон, как известно, сделает тот  вывод, что интеллект выражает не сознание в его внутренней сущности, а лишь очерчивает контуры материи  в ее расчленении, устанавливаемом  в целях практического на нее  воздействия [8]. Психолог и философ  должны поэтому прорваться за эту  внешнюю оболочку, повернутую лицом  к материальному миру, и вернуться  снова к «непосредственным данным сознания», потому что практика лишь реформирует, а не формирует внутренний мир сознания. Французская социологическая  школа Э. Дюркгейма также выдвинет положение о социальной природе  сознания, но из этого понимания  сознания как социального образования  одни, как Дюркгейм, Л. Леви-Брюль, придут к сведéнию психологии к идеологии, другие сделают тот неожиданный  вывод, что сознание, в силу именно этой социальной своей природы, совершенно неадекватно психической реальности (Ш. Блондель), что сознание и психика, «сознание и область психологии совершенно друг другу внешни и чужды (А. Валлон) [12].