Личность и условия ее развития и здоровья

Анализ социально-психологических  подходов к проблеме позволяет сделать  следующие выводы. Социальная идентификация  обусловлена глубинной потребностью личности в признании со стороны  других, в групповой защите, но также  в самореализации, ожиданием позитивной оценки со стороны «своих» – референтных групп и общностей. Идентификация с группами, общностями – результат не только межличностного, межгруппового взаимодействия, но также категоризации, осмысления непосредственных или опосредованных взаимоотношений между группами и общностями в доступных человеку понятиях. Идентифицируя себя с определенными группами и общностями, человек испытывает потребность «атрибутировать» себя, т. е. объяснить причины и следствия своей групповой солидарности, ответить на вопросы «почему это моя группа?» и «что из этого вытекает?».

Состояние групповой (социальной) идентичности в разной степени осознаваемо. Оно может быть и неосознанным, когда когнитивные и эмотивные  структуры диспозиций противоречат друг другу, и далеко не всегда реализуется  в солидарном групповом действии. Последнее зависит от интенсивности, глубины личностной идентификации, ее места в иерархии «идеальных»  идентификаций (достаточно устойчивых и осознанных) и соотнесения с  периферийными общностями, от конкретной ситуации принятия решения (например, в случае множественных идентичностей  равной интенсивности волевое решение  как бы парализуется), от группового давления и т. д. ‹…›

Складываются две модели адаптации в кризисных условиях. Первый присущ идентификации с ближайшим  окружением, профессионально-производственными  общностями, с людьми, разделяющими те же верования и взгляды на жизнь  при умеренной (или отсутствующей) политико-идеологической ангажированности. Вторая модель адаптации – активная. Она характерна для тех, кто включен  в политико-идеологическую или предпринимательскую  деятельность. Последняя отличается политической индифферентностью, упованием на везение, конформностью с ориентацией на достигших материального благополучия. Что касается идентификации по национальной принадлежности, то ее смысловая нагруженность смещается от контекста повседневности к «абстрактным» солидарностям.

Выводы

Человек испытывает глубокую потребность быть причастным к сообществам  себе подобных. Кризисные условия  обостряют стремление к групповой  защите, солидарности, поиску стабильности, поддержанию самоуважения. Мы живем  в нескольких социальных пространствах, более или менее близких к  повседневной жизни. Идентификации  с ближайшим окружением в семье, с друзьями, с коллегами выдвигаются  сегодня на первый план – доминирующую роль играют контактные группы.

За пределами этого  сравнительно узкого круга повседневности социальное пространство формируется  на основе стереотипов и образов, а также контрастных установок  и неустойчивой категоризации. С  их помощью человек пытается упростить  схемы взаимосвязей в неустойчивом социальном мире.

Необходимую для этого  эмоционально насыщенную информацию он получает опять-таки из среды повседневного  общения и по каналам массовой коммуникации.

Чем определяется тип идентичности? Прежде всего необходимо указать на нарастание имущественной дифференциации, размежевания по образу мыслей, жизненным убеждениям, сопряженных с ощущением близости к своему поколению. Главный вопрос заключается в том, удерживаются ли привычные, устоявшиеся социальные идентификации советского человека или формируются новые. Последнее предполагает более высокий уровень адаптивности к меняющимся условиям, в том числе способность к рационально-контекстуальной перестройке социальных идентификаций. Адаптивные возможности более молодых, образованных людей, живущих в больших городах, выше, чем у людей в возрасте, с более узким кругозором и проживающих в малом поселке.

Естественно, что наборы социальных идентификаций различаются  по социально-статусному критерию. Оказалось, что квалифицированные работники  испытывают обостренное чувство  маргинальности с малоквалифицированными, люди старшего поколения более склонны удерживать привычные социальные идентичности своего прошлого, а молодежь вообще не имеет представлений о солидарностях с большими общностями. Принадлежащие к группам национальных меньшинств в инонациональном окружении более отчетливо осознают свою собственно национальную идентичность. Корпоративная солидарность резко возрастает в условиях социального конфликта, например забастовки. То же самое наблюдается в межрегиональных конфликтах.

Факторный анализ ответов  на вопрос о близости к тем или  иным группам в связи с восходящей и нисходящей социальной мобильностью, проведенный М. Ф. Чернышом, показал: среди тех, кто шагнул вверх по социальной лестнице, социальная идентичность выражена ярче и потребность в  ней сильнее, чем в нисходящих группах. «Особенностью восходящей группы является активный поиск идентичности в рамках "средних социальных групп", поколения, профессиональной общности и т. д. Жизненный неуспех, – пишет М. Ф. Черныш, – толкает человека на приватизацию собственной жизни, уединение в кругу близких и родственников, отчасти – в среде коллег» (1993). Обеим группам (восходящей и нисходящей социальной мобильности) свойственна тенденция идентификации с теми, кто придерживается ценностей советского прошлого (объяснительная «сила» второго фактора 10 %, первого – 40 %). В «нисходящей» группе указанная тенденция более амбивалентна, чем в «восходящей», где отмечается большая склонность к самоопределению в относительно новых общностях, например российская или национальная идентичность.

Ю. Л. Качанов и Н. А. Шматко использовали для изучения социальной позиции технику семантического дифференциала. В качестве эталона для сравнений фигурировало понятие «Я сам» и далее рассматривалась близость самоидентификации с различными «персонажами»: например, «лидер», «исполнитель», олицетворяющий успех, неудачник, независимый человек и другие. Авторы установили, что для интеллигенции характерна диффузная идентичность, тогда как предпринимателей отличает высокая самооценка, позитивная самоидентификация (1993).

С мая 1992 по март 1993 г. (отчасти и по июнь 1993 г.) ослаблялись идентификации решительно со всеми группами и общностями. Либо мы наблюдаем перестройку прежних и формирование новых идентичностей, либо усилились самодостаточность, интернальность личности. Возможно, имеет место и то и другое. С одной стороны, определенно фиксируется большая представительность тех, кто склонен опираться на собственные силы, с другой – происходят заметные «подвижки» в солидарности с крупными общностями.

Индивидуальные стратегии  социальных идентификаций существенно  различаются. Повседневные межличностные  и межгрупповые взаимодействия обособлены от «возвышенных» идентификаций  с крупными социальными общностями. «Прагматики» более дифференцированы: одни адаптируются к социально-экономическим условиям кризисного общества путем солидаризации с близким окружением (помимо семьи и друзей, это люди того же рода занятий, сверстники, работающие на одном предприятии и проживающие в данном месте), другие же ориентируются на преуспевающих и деятельных людей, политикой не интересующихся, но добивающихся материального успеха и умеющих воспользоваться счастливым случаем, способных повернуть свою судьбу, но не слишком отличающихся от других в своей новой социальной страте. Люди этого типа сочетают личную предприимчивость с конформностью по отношению к группам, которые, можно предполагать, устанавливают достаточно жесткий нормативный контроль. Склонные к идеологизированным клише совмещают солидарность со всеми людьми на планете, новую гражданскую солидарность в Содружестве Независимых Государств с российской идентичностью.

Теоретическое объяснение полученных данных должно основываться на плюралистическом подходе.

Психоаналитическая парадигма  подтверждается общим фактором стремления к какой бы то ни было идентификации, т. е. к защите «Эго». Интеракционистская теория оправдывает себя в том, что идентификации с ближайшим окружением доминируют над другими. Бихевиористская концепция объясняет различия жизненных стратегий индивидов, находящихся в разных условиях (например, в ситуации межгруппового, межнационального конфликта), а когнитивисты, как и феноменологи, убедительно интерпретируют способы категоризации социальных идентичностей на уровне опосредованных межличностых взимосвязей.

Те же выводы справедливы  и в отношении социологических  подходов. Теория аномии обрисовывает состояние социальной дезинтеграции  и утраты привычных солидарностей  в трансформирующемся обществе. Марксистская теория доминирования социально-экономических  отношений над культурно-политическими находит свое подтверждение в усилении воздействия факторов имущественной дифференциации по сравнению с идейно-политическими. Феноменологический подход уместен в истолковании поляризации тенденций к прагматическим и символическим идентификациям.

Диспозиционная теория может  быть полезной для прогнозирования  поведения личности в группах  и сообществах. Идентификация с  группой (общностью) существенно влияет на коллективное поведение; можно предположить, что социальные конфликты в российском обществе сосредоточатся в зоне «корпоративных»  солидарностей. Вряд ли конфликты проявятся  в области политико-идеологических общенациональных вопросов.

Специфика социально-психологического подхода к пониманию личности[66]. А. А. Бодалев

Попробуем ответить себе, кто  же прав в возникшем споре о  том, как понимать личность человека и в чем же заключаются главные  детерминанты, которые определяют ее формирование и развитие.

Начнем поиск ответа на названные весьма трудные вопросы  с напоминания совершенно очевидных  для многих положений.

Так, можно предположить, что ни у кого не возникнет возражение против утверждения, что все в  мире друг с другом связано. И каждый отдельный человек с момента  своего появления на свет и дальше, в течение всей своей жизни, тоже оказывается связанным многими  зависимостями с той действительностью, которая его окружает. Но у человека большинство его связей с природной и социальной средой, в которую он всегда включен, отличается совершенно особенной, качественно своеобразной добавкой: он в своей психике отражает предмет, другого человека, общность, событие, процесс, с которыми он взаимодействует или в которых он участвует, дает на каждого из них (в каждом случае свой) эмоциональный отклик и отвечает столь же определенной поведенческой реакцией.

Они, эти предметы, вещи, конкретные люди или их объединения, события, которые  происходят в обществе, процессы, которые  развертываются в природе, по-разному  сопрягаются с имеющимися у него потребностями. Одни из них «срабатывают»  на их удовлетворение и развитие, другие, наоборот, играют роль препятствия  к их удовлетворению, третьи – эти  потребности только усиливают, четвертые  на них никак не влияют.

И это несовпадающее значение различных элементов действительности, в которую всегда включен человек  для удовлетворения его потребностей, обязательно сказывается на том, как он каждый из элементов в своем  сознании запечатлевает, каким переживанием на каждый из них откликается и какое поведение при этом демонстрирует.

Все это, вместе взятое, означает, что у человека формируется и  проявляется определенное и часто  очень конкретное отношение к  каждому данному предмету или  к их группе, к каждому данному  человеку или к общности людей, к  каждому данному событию или  классу событий и т. д. И, таким образом, опираясь на сказанное, мы имеем право заключить, что в каждом человеке на основе его собственной повседневной практики взаимодействия с миром вещей и с миром людей формируется очень богатая и многообразная система отношений к ним. Но, как известно, человек живет в обществе, а жить в обществе и быть свободным от общества никому не дано.

А это означает, что выработавшаяся в обществе, к которому принадлежит  человек, и официально закрепленная в законах или нашедшая отражение  в нравственных требованиях или  воспроизводящаяся в традициях  система отношений ко всему тому, что составляет природную и социальную среду, с самого рождения человека постоянно  и сильнейшим образом на него воздействует и очень направленно корректирует формирующуюся в его личном опыте  «картину мира» и составляющие ее элементы, характер эмоциональных откликов на них, а также способы поведения, которым он должен следовать в той или иной ситуации.

И, стало быть, индивидуальные субъективные отношения каждого  человека к таким, например, «элементам»  действительности, как планета Земля, человечество, как Отечество, как  отдельный человек, как семья, как  труд, как материальные и духовные ценности, создаваемые в процессе этого труда, или, например, как он сам, оказываются всегда опосредствованными отношениями к ним, сложившимися в том обществе, к членам которого он себя причисляет и мнением которого о себе он дорожит.

Вот эти-то отношения человека к разным сторонам действительности, с которой ему приходится изо  дня в день по разным причинам и  в разных социальных ролях взаимодействовать, постоянно несущие, как было показано выше, печать не только его опыта, но и общества, в котором проходит его жизнь, и составляют сущность его личности.

А как же тогда быть с  возражениями оппонентов по поводу именно такой трактовки личности, которые  были упомянуты в начале главы? Что касается природной предрасположенности к развитию у человека в течение его жизни весьма определенных черт личности, то это утверждение заслуживает внимания лишь в том смысле, что особенности общего, специального и парциального типов высшей нервной деятельности, которые обнаруживаются у человека, действительно влияют на интенсивность эмоциональной окрашиваемости формирующихся у него отношений, на динамические характеристики их проявления, однако содержание их всецело задается обществом, к которому принадлежит человек и которое оказывается для него субъективно значимым. ‹…›