Власть, авторитет и господство в России: основные характеристики и формы

⁵⁴ Как показывают результаты социологического исследования, значительная часть общества не отличается высоким уровнем законопослушания, который (по крайней мере, на уровне деклараций) оказывается ниже уровня законопослушания чиновников. Так, среди работников бюрократического аппарата более половины опрошенных (58,0%) разделяют точку зрения о том, что во всем и всегда следует соблюдать букву закона. Среди населения такой точки зрения придерживается почти в два раза меньшее количество людей – 25,8%. Зато среди граждан заметно больше тех (47,8%),  кто считает, что закон надо соблюдать только тогда, когда это делает сама власть, в иных условиях его можно игнорировать и решать свои проблемы более простыми и привычными способами, красиво именуемыми «неправовыми» практиками (Бюрократия и власть в новой России, с. 82).

⁵⁵ В исследовании фонда ИНДЕМ 2003 г. на интервал от 30 до 45 лет приходится менее 21 % служащих, а на интервал от 55 до 70 лет – почти 60 % служащих центральных федеральных ведомств (Г.А. Сатаров, «Введение», Страна после коммунизма: государственное управление в новой России. В 2 т. Т. 1. (М.: Институт права и публичной политики, 2004), с. 4-16 (с. 6).

⁵⁶ М. Краснов, «Административная реформа (1991-2001): почему сохраняется ее актуальность?», Страна после коммунизма: государственное управление в новой России. В 2 т. Т. 1. (М.: Институт права и публичной политики, 2004), с. 84-115.

⁵⁷  А.Г. Чернышов, «Власть в России: проблемы поиска элитных составляющих», отв. ред. А.В. Дука, Власть и элиты в современной России (СПб.: Социологическое сообщество им. М.М. Ковалевского, 2003), с. 92-101 (с. 101).

⁵⁸ Крыштановская, с. 270.

⁵⁹ Там же, с. 283.

⁶⁰ Краснов, с. 85-91.

⁶¹ Один из премьер-министров ельцинской эпохи рассказывал о том, что во многих ситуациях только использование угрозы «прислать комиссию из Генпрокуратуры» оказывало должное воздействие на руководство регионов. При Путине «присылки комиссии» стали основным политинструментом власти (М. Ростовский, «Вертикаль в пасти», Московский комсомолец, 5 июня (2006), с. 5).

⁶² Например, во время выборов губернаторов Центр недвусмысленно намекал на то, что поражение его ставленника приведет к снижению финансирования региона; в основе модели «патронажа» в отношениях между региональной властью и бизнесом, сложившейся во многих регионах России лежит постоянная и вполне реальная угроза использования негативных санкций со стороны местных властей в случае нарушения бизнесом утвердившегося характера отношений.

⁶³ Речь идет, разумеется, не обо всех случаях спонсорства, а только о тех, которые имели место именно потому, что бизнесу было важно продемонстрировать свою готовность помогать властям, рассчитывая на их благосклонность или, по крайней мере, нейтралитет. Косвенным показателем распространенности такого рода практики являются масштабы спонсорства российских кампаний, которые в относительном выражении намного превосходят западные. По данным Ассоциации менеджеров России, американские корпорации расходуют на благотворительность около одного процента своей прибыли, а российские компании направляют на эти цели от 8 процентов прибыли в сырьевом секторе до 24 процентов в обрабатывающем и 30 процентов – в сфере услуг; по результатам опроса российских предприятий средняя по выборке доля расходов на благотворительность оценивается в 11 процентов валовой прибыли (Л. Полищук, Бизнесмены и филантропы, Pro et Contra, № 1 (2006), с. 59-73 (с. 62, 71)).

⁶⁴ Один известный ярославский политик следующим образом описывает происходящее в Ярославской Думе: «В областной Думе губернатор все контролирует. Рычагов влияния у власти много. До скандалов доводить и на кого-то давить вовсе не надо (курсив мой – В.Л.). Директора – люди с пониманием. Практически все директора, заседающие сегодня в Думе, имеют налоговые льготы. А ведь можно их и не получить, если не так проголосуешь (А.Е. Чирикова, «Региональные парламенты: ресурсный потенциал и неформальные правила политической игры», отв. ред. А.В. Дука, Власть и элиты в российской трансформации (СПб.: Интерсоцис, 2005), с. 194-222 (с. 210)).

⁶⁵ P. Bachrach and M. Baratz ‘Two faces of power’, American Political Science Review, Vol. 56, No. 4 (1962), pp. 947-952; P. Bachrach and M. Baratz ‘Decisions and nondecisions: An аnalytical framework’, Аmerican Political Science Review, Vol. 57, No. 3 (1963), pp. 641-651.

⁶⁶ В качестве примера можно привести неудачную попытку Г. Грефа в 2001 г. инициировать законопроект, который бы ограничил вмешательство бюрократии в экономическую сферу (Thompson, p. 943).

⁶⁷ Один региональный руководитель признался, что ему «страшно выйти в региональный парламент и попросить реальную сумму на финансирование спортивной команды. Мне легче надавить на какое-то предприятие, представить ему преференции, тем самым, отобрав ресурс у других» (Лапина, c. 104).

⁶⁸ Во многих случаях (пресечение нарушений закона, устрашение потенциальных преступников, наказание за неповиновение должностному лицу, гарантии осуществления субординации и т.п.) принуждение и сила остаются единственными и/или наиболее эффективными средствами и потому полностью оправданы.

⁶⁹ В государственной системе предусмотрены различные формы взаимодействия между ее субъектами; в одних случаях имеет место формально зафиксированная субординация, дающая право одним людям (органам) командовать другими; в других случаях такого права нет, что делает попытки командования нелегитимными (нелегальными) и даже противозаконными. В этих ситуациях предполагается, что субъекты должны приходить к консенсусу или компромиссу в результате рационального и свободного обсуждения проблемы. Однако на практике различение легального и нелегального принуждения часто бывает затруднено в силу уже указанной мною слабости законодательной базы. При этом у субъекта, обладающего большими ресурсами и возможностями, всегда возникает соблазн использования их за пределами формально установленных полномочий для достижения своих интересов («власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно»). К тому же граница между скрытым принуждением и легальным авторитетом, как уже отмечалось ранее, не всегда бывает до конца осознана как объектом, так и субъектом власти.

⁷⁰ А. Этциони считает, что существует изначальная неконгрунтность во взаимодействии убеждающих и моральных форм власти с угрозой применения силы и, тем более, с ее осуществлением, что ведет к их нейтрализации (A. Etzioni, The Active Society (NY: The Free Press, 1968), p. 364-366).

⁷¹ Взятка может рассматриваться и в терминах манипуляции, если субъект формирует готовность объекта к даче взятки, скрывая информацию об иных возможностях получения услуги.

⁷² М. Афанасьев использует выражение «право как услуга».

⁷³ Сегодня около 40 процентов молодых людей одобрительно относятся к стремлению «делать деньги» любой ценой, даже в обход закона, а более 60 процентов согласны с тем, что сегодня нет нечестных способов зарабатывать деньги, а есть только легкие и трудные их пути (Ю.Н. Мазаев, «Социальные отношения коррупции (по материалам социологических исследований)», Материалы научно-практической конференции «Социология коррупции» (М., 2003), с. 42-45 (с. 43). При этом даже среди профессиональных публичных политиков только 10 процентов в своей деятельности руководствуется социоцентрическими мотивами (Е.Б. Шестопал, Психологический профиль российской политики 1990-х. (М.: РОССПЭН, 2000), с. 365).

⁷⁴ Описывая коррупцию в Дагестане, А. Быстрова подчеркивает, что традиционная соционормативная культура дагестанцев поддерживает коррупционные практики, которыми пропитано все общество. «Авторитет народной мудрости освящает произвол и коррупцию властей. На бытовом уровне представления о власти чаще всего связываются не с радением об общественном благе и ответственностью перед обществом, а с получением определенных преимуществ, выгод» (А.С. Быстрова «Коррупция как элемент механизма осуществления власти в России», отв. ред. А.В. Дука, Власть и элиты в современной России (СПб.: Социологическое сообщество им. М.М. Ковалевского, 2003), с. 186-200 (с. 199)).

⁷⁵ Один российский политолог в своем устном выступлении высказал интересную фразу: «Власть нельзя купить», имея ввиду, что административно-политическая элита очень дорожит своим господством и поэтому не «продает» свои ресурсы.

⁷⁶ Если немедленной реакцией на принуждение являются страх, беспокойство и сопротивление, то побуждение чаще всего связано с надеждой и поддержкой. Позитивные санкции имеют тенденцию создавать ощущения симпатии к объекту и заботы о его нуждах, тогда как негативные воспринимаются как проявления безразличия или враждебности по отношению к нему; первые укрепляют стремление объекта сотрудничать с субъектом в будущем, вторые – препятствуют этому. Однако у побуждения есть очень серьезный недостаток: оно обычно требует больших материальных ресурсов, которые субъект вынужден постоянно тратить для поддержания власти. При этом, как и в случае с принуждением и силой, имеет место (хотя и в меньшей степени) неконгрунтность во взаимодействии убеждающих и моральных форм власти с утилитарной мотивацией (Etzioni, р. 366-367; Wrong, р. 73).

⁷⁷ В убеждении подчиняющее воздействие на объект заключено в силе (рациональности) аргументов, используемых субъектам для изменения сознания и/или поведения объекта; манипуляция представляет собой скрытое воздействие субъекта на объект, осуществляемое либо путем изменения окружения объекта, либо через селективную подачу информации для объекта. Потенциал использования данных форм власти и их соотношение между собой зависят от ряда условий. В их числе: роль идеологии в системе социальной регуляции, степень открытости режима, концентрации СМИ, успешности в осуществлении экономической и социальной политики, наличие или отсутствие сильных внутренних и/или внешних угроз, особенности политической культуры населения и др. Наиболее интенсивное использование средств воздействия на сознание людей со стороны правящего режима имеет место в тоталитарных системах, тогда как в традиционных обществах оно значительно слабее, поскольку социальные коммуникации менее развиты, а население стабильно ориентируется на уже устоявшиеся нормы.

⁷⁸ Э. Гидденс, Ускользающий мир: как глобализация меняет нашу жизнь (М.: Издательство «Весь Мир», 2004), с. 86.

⁷⁹ Wrong, p. 28-32.

⁸⁰ Ледяев, Власть: концептуальный анализ, с. 174-177. На необходимость различения властного и управленческого аспектов указывает и А.М. Старостин в его исследовании эффективности деятельности административно-политических элит (А.М. Старостин, Эффективность деятельности административно-политических элит: критерии оценки и анализ состояния в современной России (Ростов-на-Дону: Издательство СКАГС, 2003), с. 224).

⁸¹ Шевцова, указ. соч.

⁸² «Отчасти» – потому, что его популярность во многом обусловлена персональными качествами; при этом другие структуры государственной власти имеют существенно меньшую поддержку.

⁸³ В России нет жесткой цензуры, которая существовала в СССР, однако имеет место самоцензура, поддерживаемая, как уже отмечалось ранее, в форме «правления предвиденных реакций»: руководители государственных СМИ прекрасно знают, что хочет власть.

⁸⁴ Здесь я сознательно оставляю в стороне вопрос о том, насколько и в каких формах идеологическая гегемония вообще может иметь место в современном обществе. Мне ближе позиция авторов, которые считают, что даже в ситуациях тотального господства у подвластных остается возможность видеть альтернативные формы социальной организации (J.C. Scott, Domination and the Art of Resistance: Hidden Transcripts (New Haven: Yale University Press, 1990), pp. 71-107. Тем не менее, какой-то сегмент населения действительно является объектом идеологической власти субъекта, сумевшего навязать ей свои убеждения и ценности. В данном контексте для меня представляет интерес, насколько поворот политических умонастроений значительной части россиян стал результатом идеологической властной практики режима.

⁸⁵ Успешная раскрутка В. Путина и «Единства» имели место еще в условиях ельцинского режима. Сегодня правящая элита, бесспорно, обладает еще большими манипулятивными возможностями и пропагандистскими ресурсами.

⁸⁶ Слово «публичные» подчеркивает те цели, которые открыто пропагандировались элитой. Между тем значительная часть правящего класса была заинтересована в слабом государстве, что, разумеется, открыто не артикулировалось.

⁸⁷ Соловьев, «Технологии администрирования: политические резонансы в системе власти современной России», c. 57.

⁸⁸ Управленческая грамотность персонала может служить лишь косвенным показателем, поскольку она более связана с собственно управленческими аспектами, умением правильно ставить задачи и находить оптимальные пути их решения. Данные исследований, посвященных профессионализму и эффективности деятельности государственных служащих, дают  весьма сложную и довольно противоречивую картину ситуации в этой области (Старостин, cc. 228-271).

⁸⁹ В 2001 г. президент РФ дал 891 поручение в адрес Минимущества, Минфина, Минэкономиразвития, Минтранса и Госстроя, из которых было выполнено в изначально установленный срок только 48 процентов от их общего числа. Что касается поручений правительства федеральным органам исполнительной власти, то здесь пропорция примерно такая же (В. Граждан, «Антибюрократическая революция», с. 45).

⁹⁰ Судя по данным социологического исследования бюрократии, так считает 57,1 процентов населения и лишь 9,6 процента оценивает ее деятельность в той или иной степени положительно (Бюрократия и власть в новой России,  с. 55).

⁹¹ Здесь мы учитывали, что обычно в них не проводится четкого разграничения властного и управленческого аспектов.

⁹² Г.А. Саймон, Д.Х. Смитбург и В.А. Томпсон, Менеджмент в организациях (М., 1995), с. 270-271.

⁹³ См.: Старостин, с. 174, 225. Существуют и другие подходы к оценке эффективности государственного управления, но в любом случае эффективность увязывается с достижением целей государственного управления, полнотой и качеством выполнения государством его основных функций. Так, М. Макфол предложил три основных критерия  силы (эффективности) государства: 1) внутренняя связанность государства – идеологическая и институциональная; 2) относительная автономия государства от общества, степень его независимости от частных интересов; 3) способность эффективно реализовать политику (Tompson, р. 936). Первые два критерия фактически относятся к властному аспекту государственного управления, и только третий касается как властного, так и управленческого аспектов.