Власть, авторитет и господство в России: основные характеристики и формы

Существенным фактором усиления господства бюрократии является нарастающее после 2000 года распространение идеологии, в которой превозносятся ценности государства, державы, стабильности, порядка, управляемости, традиционного уклада, самобытности. Соответственно, ценности демократии, свободы, модернизации и вхождения в мировое сообщество  занимают периферийное место в общественном сознании и системе ценностей политического класса.

Данный идеологический поворот в российском обществе был обусловлен различными причинами, но не последнюю роль здесь сыграли прагматические ориентации правящего класса. Если доминирующей идеологией начала и середины 90-х гг. был экономический либерализм, ориентированный на минимизацию регулирующих функций государства и выполнявший при этом роль идеологического прикрытия завоевания собственности, то к началу 2000-х гг. наметился «консервативный сдвиг», что вполне отвечало потребностям доминирующих акторов в поддержании статус-кво.¹⁸ Таким образом, российский правящий административный класс осуществляет культивацию ценностей, способствующих воспроизводству условий своего господства.

Наконец, решающим фактором, определившим доминирующее положение государственной  бюрократии в современной российской политике стало существенное снижение политического влияния крупного бизнеса, связанное как с последствиями дефолта, так и, прежде всего, с целенаправленными действиями новой политической элиты по ограничению политического пространства и вытеснению из него автономных высоко-ресурсных акторов. Опираясь на высокий персональный авторитет В.В. Путина, бюрократии в целом удалось добиться желаемых результатов. Крупный бизнес и ранее не обладал высоким уровнем (политической) организованности,¹⁹ что позволило некоторым аналитикам говорить об «олигархах без олигархии» (А. Зудин). А после предпринятой массированной атаки на тех, кто стремился сохранить свою политическую автономию и участвовать в публичной политике (особенно после «дела Юкоса») российский бизнес, по сути, смирился с новым форматом отношений с властью и перестал претендовать на публичную роль в российской политике.

В новой системе отношений власти и бизнеса ведущую роль играет административно-политический класс, тогда как бизнесу отводится роль ведомого: отношения и консультации с бизнесом не затрагивают стратегических направлений общественного развития («полный запрет на политику»). Кроме того, административный класс все более отстраняет бизнес от участия в принятии основных экономических решений народнохозяйственного уровня («частичный запрет на экономику»), от обсуждения ключевых вопросов, касающихся естественных монополий (в данной сфере бизнес допускается лишь к участию в реализации решений, принятых властью), содержательных аспектов деятельности федеральных электронных СМИ и др.²⁰ В отличие от ельцинского правления, в период которого имел место «захват государства бизнесом»,²¹ в настоящее время можно говорить скорее о «захвате бизнеса государством» в лице бюрократии – установлении чиновниками неформального контроля над теми или иными бизнес-структурами и использовании их ресурсов для решения некоторых ведомственных или личных задач.²²

Усилению позиций административно-политической элиты в отношениях с бизнесом способствовала их постепенная институционализация и формализация. Некоторое повышение статуса ряда организаций бизнеса (РСПП, ТПП, «Деловая Россия и др.) и формирование «режима консультаций», с одной стороны, предоставили бизнесу легальную площадку для переговорного процесса с административной элитой, с другой стороны, формальные структуры оказались под контролем Кремля, который осуществляет «сертификацию» участников переговорного процесса. Тем самым «трансформируется политический статус групп интересов: «группы давления» фактически сменяются «группами влияния». Плюрализм системы сохраняется, но каждое звено становится менее автономным. Вместе с институционализацией групп интересов одновременно происходит и закрепление их слабости и зависимости от государства. Соотношение сил внутри системы фактически исключает ситуации, когда интересы групп давления могут быть навязаны власти».²³

В «повседневных» отношениях между  бюрократией и бизнесом доминирование бюрократии осуществляется с помощью избирательного применения закона, использования контролирующих структур (СЭС, налоговые инстанции, экологические службы и др.), создания и/или сохранения всевозможных (формальных и неформальных) барьеров, которые бизнес должен преодолевать.²⁴ Бюрократия в целом заинтересована в сохранении данной ситуации, поэтому принципиальных изменений в системе, дающей чиновникам возможность извлекать «статусную ренту» не происходит, несмотря на постоянные попытки (или их имитации) реформирования государственной структуры.

Наконец, существенным фактором, ограничивающим политическое влияние бизнеса является то, что он не обладает достаточной популярностью среди других социальных групп российского общества. Именно поэтому он не может успешно апеллировать к общественному мнению. В России доминируют негативные установки массового сознания в отношении бизнеса, что в целом поддерживается властью, которой выгодно снять с себя и переложить на крупный бизнес значительную долю ответственности за положение дел в стране.²⁵

В результате бизнес-сообщество вынуждено  принять новый формат отношений с властью, подчиниться попыткам чиновников навязать ему  «социальную ответственность» и отказаться от публичных выступлений против власти по принципиальным вопросам.

В контексте данной ситуации правомерно возникает вопрос о том, обладает ли бизнес т.н. «структурной властью» – т.е. преимуществами перед другими группами, обусловленными чисто институциональными и структурными факторами?²⁶ Эмпирическим путем наличие и силу структурной власти можно определить только в ситуациях явного (открытого) расхождения ее приоритетов с общественным мнением и приоритетами населения, групп давления или интенциями отдельных политиков. Исходя из некоторых косвенных признаков (создание условий для развития бизнеса, общий рост доходов предпринимателей, «рыночные» ориентации «красных» губернаторов в регионах) можно предположить, что структурный фактор присутствует.

Однако можно предположить, что его влияние в России существенно слабее по сравнению с развитыми странами. Это обусловлено тем, что по большинству из указанных выше параметров Россия вряд ли может быть отнесена к странам, в которых структурные факторы максимально благоприятствуют доминирующей роли бизнеса: инвестиционный климат остается не самым благоприятным в силу высоких рисков, значительная часть капиталов продолжает вывозиться за рубеж, растет доля государственной собственности, что объективно подрывает позиции частного капитала; при этом у правящей элиты есть масса своих собственных ресурсов, прежде всего административных, для сохранения своей власти, а электоральное поведение значительной части россиян слабо коррелирует с динамикой экономического развития.

Аналитики специально подчеркивают, что у нынешней административной элиты нет особой необходимости в стратегическом союзе с бизнесом (как, впрочем, и с любым другим социальным слоем или группой). «С одной стороны, она «аффилирована» со сверхпопулярным В. Путиным, с другой – экономический рост и благоприятная внешняя конъюнктура позволяют государству выполнять свои обязательства, не прибегая к экстраординарным механизмам финансирования». Другим объективным фактором, снижающим структурный потенциал доминирования бизнеса  выступают эгалитарные настроения в российском обществе, поддерживаемые «антиолигархической риторикой» правящего класса.²⁷

В любом случае, конкретная политика автоматически не предопределяется влиянием структурных факторов, а формируется в ходе политической борьбы, в которой интересы бизнеса могут сталкиваться с мощными противовесами, что имеет место и в современной России. Структурная власть влияет на политику  не столько на уровне конкретных решений, сколько в процессе формирования предмета принятия решений («повестки»), где преобладают вопросы обеспечения национальной конкурентоспособности, инвестиционной привлекательности, поддержки бизнеса и экономического роста, которые часто оттесняют на второй план проблемы социальной защиты, экологической безопасности, социального равенства и другие темы, обычно более всего волнующие простого избирателя.²⁸ Структурная власть изменяет структуру стимулов акторов в пользу определенных альтернатив, однако процесс их выбора все же остается за субъектами. В данном случае – за административным классом.

Вывод о том, что господствующей силой в современном российском обществе является административный класс  до сих пор основывался на его противопоставлении бизнесу. Между тем в российской реальности эти две группы не только тесно взаимосвязаны, но и, в известной мере, взаимопроникают друг в друга. О сращивании административной элиты и бизнеса пишут многие исследователи. Например, В. Шляпентох: «В сегодняшней России границы между публичной и частной сферами либо размыты, либо вообще не существуют; власть и собственность настолько переплетены, что их часто невозможно отделить друг от друга. Подобно средневековым баронам, российские бюрократы на всех уровнях иерархии используют свою политическую власть для осуществления контроля над собственностью, в то время как богачи обменивают деньги на власть, чтобы контролировать политические решения».²⁹ Генетическая связь российского бизнеса с административным классом уходит корнями к рубежу 80-90-х гг., «комсомольской экономике», приватизации, залоговым аукционам. «Российская олигархия вышла из недр старого политического класса – номенклатуры» – пишет О. Крыштановская.³⁰

Сегодня «административное предпринимательство» по-прежнему является массовым явлением; чиновники и политики, в том числе занимающие самые высокие должности, используют свои властные позиции для продвижения своего бизнеса. С этой целью основная масса предпринимателей стремится попасть в государственные структуры различного уровня.³¹

Это означает, что значительная часть  административно-политического класса одновременно является и представителем класса предпринимателей. Сказанное отнюдь не противоречит выводу о том, что доминирующее положение в современном российском обществе занимает административно-политический класс, поскольку именно принадлежность к данному классу, как правило, является важнейшим фактором успешного бизнеса «бюрократических капиталистов», а не наоборот. При этом обладание экономическими ресурсами усиливает властные возможности бюрократии, а «двойная идентичность» может способствовать более устойчивому взаимодействию между двумя группами. «Чиновничий бизнес» не только не подрывает основы бюрократического господства, а, безусловно, усиливает его, свидетельствуя о привилегированном положении административного класса в российском обществе, которое достигается, в том числе, и с помощью воспроизводства условий для успешного совмещения и эффективного использования административных и коммерческих возможностей. При этом доминирующие позиции в решении стратегических вопросов остаются в руках административного класса, который обладает возможностью принять (в случае необходимости) жесткие меры по отношению к бизнесу или его отдельным группам (но не наоборот).

Не противоречит нашему выводу и  тот факт, что благосостояние (богатство) бизнеса (несмотря на «запрет на политику»  и «равноудаленность») отнюдь не снизилось, а количество богатых людей в  России увеличивается быстрее, чем в других странах. Дело здесь не только в «структурной власти», но и том, что рост доходов бизнеса сам по себе не вызывает каких-либо негативных последствий для административного класса: здесь нет «игры с нулевой суммой» (в отличие от политики, где чрезмерное возвышение отдельных групп крупного бизнеса несло угрозу бюрократическому господству). Господство отнюдь не предполагает, что остальные социальные группы совсем не имеют влияния и находятся в угнетенном положении. Последнее имеет место в том случае, если оно является условием сохранения привилегий доминирующей группы, которая (и это главный показатель господства) обладает способностью устанавливать правила, по которым должны действовать другие группы.³² Бизнес и другие группы могут получать выгоду из создавшейся ситуации, но они не могут изменить ee. Для ее обозначения К. Доудинг предпочитал термин «системная удача» (вместо «власти бизнеса»), под которой он понимал возможность субъекта получить то, что он хочет, не прибегая к каким-либо усилиям.³³

В отличие от «удачи», власть предполагает способность субъекта преодолевать сопротивление объекта или изменять ситуацию. С этой точки зрения, можно говорить о власти (господстве) административного класса и «удаче» бизнеса, который в отдельных ситуациях может быть и субъектом власти, если продемонстрирует способность контролировать (определять) положение дел, а не только пользоваться благоприятным моментом. Бизнес имел власть в 90-е годы, но в настоящее время  говорить о том, что в российской политике преобладает бизнес вряд ли возможно.

ФОРМЫ ВЛАСТИ

Существует много различных  классификаций форм власти. В данной статье я использую предложенную мною ранее классификацию форм власти,³⁴ близкую к известной классификации Денниса Ронга.³⁵ По источникам подчинения (а именно этот критерий является наиболее существенным для объяснения многообразия властных отношений) набор основных форм власти включает в себя силу, принуждение, побуждение, убеждение, манипуляцию и авторитет. Не менее важным представляется характеристика специфических форм власти («правление предвиденных реакций» (the rule of anticipated reactions),³⁶ принятие и непринятие решений, формирование политического сознания), которые нередко оказываются вне поля зрения исследователей, изучающих различные проявления политической власти.

С точки зрения нормативного идеала современной либеральной  демократии, определяющей формой политической власти являются (должны быть) (1) легальный авторитет (в ситуациях, где власть дана определенным государственным структурам или лицам, занимающим государственные должности) и (2) убеждение (во взаимоотношениях равноправных (неподчиненных друг другу) субъектов или политических структур). Легальный авторитет представляет собой «властное отношение, в котором субъект обладает признанным правом командовать, а объект – признанной обязанностью повиноваться».³⁷ Объект признает и выполняет действующие правовые нормы, что и определяет мотив подчинения субъекту.³⁸

В современной России легальный авторитет не занимает должного места в системе политической власти. Данный вывод представляется достаточно очевидным и вполне естественным. Ссылки на превалирование неформальных отношений в системе государственной власти и управления являются общим местом практически всех работ, посвященных изучению российских социально-политических процессов.³⁹ Засилие неформальных практик и слабость легального авторитета обычно объясняются отсутствием опыта правового государства и (прочных) правовых традиций в истории российского государства. С этим трудно не согласиться, однако вряд ли данное объяснение является достаточным.