Власть, авторитет и господство в России: основные характеристики и формы

В российской политической и управленческой практике побуждение (наряду с силой и принуждением) активно используется для «компенсации»  слабости легального авторитета. В тех ситуациях, где объект не выполняет свои обязанности, а субъект не может или не желает использовать негативные санкции, побуждение становится основным средством достижения подчинения. Распространению побуждения способствует и то обстоятельство, что в условиях произвола чиновников гражданам (группам, организациям) рациональнее (с точки зрения баланса выгоды/издержек) не добиваться своих законных прав и безусловного выполнения чиновниками своих обязанностей, а договариваться с ними. Данная ситуация может рассматриваться (в зависимости от оценки изначальной позиции объекта) и как определенный вид принуждения (например, к даче взятки под угрозой негативных санкций), и как побуждение, если чиновник поощряет объект (поддерживает кандидата в депутаты, осуществляет протекцию бизнесмену, предоставляет не (вполне) законную льготу определенным гражданам и др.) за оказание соответствующих услуг самому чиновнику. Чаще всего, такой «услугой» являются денежные средства, оплата мероприятий, финансирование проектов, поддержка в СМИ и т.д.⁷¹ Возможность произвольного применения нормы права⁷² превращает ее носителя в обладателя (часто монопольного) определенным набором (потенциальных) наград, от которых зависит благосостояние (положение) объекта. Возникающая зависимость поддерживает коррупцию (по уровню которой Россия оказывается в числе «передовых» стран), протекционизм, сокрытие преступлений, политический монополизм (власть может «купить» (многих) потенциальных оппонентов) и другие подобного рода явления. Именно побуждение наиболее ассоциируется с моральным разложением, циничным карьеризмом, «готовностью на все» и другими атрибутами значительной части современного российского административно-политического класса.⁷³

Готовность, как бюрократии, так  и населения, принять незаконные (взаимные) услуги имеет во многом те же корни, что и распространение принуждения. При этом в общественном сознании «легкие» формы коррупции фактически легитимированы, особенно в некоторых южных регионах.⁷⁴ Сравнивая роль и распространенность принуждения и побуждения в современном российском обществе можно предположить, что в континууме принуждение/побуждение превалирует принуждение. Это обусловлено тем, что побуждение все же более характерно для олигархических государств, где власть опирается на собственно экономические ресурсы, обеспечивающие ее обладателям доступ к принятию ключевых политических решений. В России же доминирующей силой сегодня является административно-политический класс, главными ресурсами которого выступают средства государственного принуждения и возможности произвольного использования формальных полномочий. Политические (административные) ресурсы в России – в особой цене,⁷⁵ именно они во многом определяют общий спектр возможностей и потенциал влияния. Но обладание принудительными ресурсами позволяет приобрести и другие ресурсы, которые могут быть использованы с меньшими издержками, чем принуждение. Главное преимущество побуждения над принуждением заключается в том, что оно не ассоциируется с насилием и сохраняет (относительно) бесконфликтные отношения между субъектом и объектом.⁷⁶

Манипуляция и убеждение.⁷⁷ В России после 1917 г. власть над сознанием людей стала играть едва ли не центральную роль в механизме политического господства; к 90-м гг. идеологический плюрализм и свобода слова разрушили интегральную (по Ронгу) идеологическую власть коммунистической элиты и создали иную ситуацию, хотя в целом роль идеологического фактора (идеологических дискуссий) в общественной жизни не снизилась. В последние годы отчетливо проявилась тенденция к усилению монополии правящей элиты в механизме формирования политического сознания российского общества. Это проявляется, прежде всего, в том, что государственные телевизионные каналы (а именно они остаются главным каналом получения информации для основной массы граждан и наиболее эффективным средством формирования политического сознания населения) строго выдерживают идеологическую линию, заданную правящей элитой, практически не предоставляя эфир политическим оппонентам. Критики нынешнего режима (пока?) могут высказываться в некоторых печатных СМИ и Интернете, однако это не может компенсировать их отсутствия на телевидении. Особенно сильное пропагандистское воздействие имеет место в период избирательных кампаний, когда использование государственного телевидения для поддержки определенных партий и кандидатов выходит далеко за пределы формальных и моральных ограничений.

Таким образом, значение манипуляции в механизме формирования политического сознания безусловно возрастает: в содержании новостных программ практически отсутствует объективный анализ нынешнего курса, его недостатков; власти сознательно скрывают информацию о принятии важнейших решений и ключевых назначениях; явно приукрашиваются ситуация в экономике и перспективы ее развития.

Вряд ли можно  однозначно оценить, насколько сама административно-политическая элита верит в то, что именно данный курс является оптимальным для развития российского общества: с одной стороны, он в целом соответствует ментальности нынешней номенклатуры, с другой стороны, трудно поверить в то, что власть действительно верит, например, в реальную угрозу со стороны «американского империализма» или считает, что назначения губернаторов действительно будут способствовать борьбе против терроризма. Сомнения в искренности власти (а именно искренность отличает убеждение от манипуляции, заключающейся в сознательном навязывании ложной информации) возникают и вследствие того, что она сама постоянно нарушает многие заявленные ею ценности и направления деятельности. Это касается, например деклараций о стремлении к «диктатуре закона», демократии, формированию независимого от власти гражданского общества и т.д.

В любом случае, избранная властями ориентация на имперские  государственнические ценности, управляемость, иерархию и «свой особый путь»  находятся в противоречии с тенденциями, наблюдаемыми в развитых демократических странах, где постепенно формируется гибкая система управления, соединяющая усилия государственных и негосударственных акторов. Происходящие в мире изменения делают устаревшими попытки опереться на традиционные авторитарные методы, которые больше не соответствуют новым условиям жизни, в том числе гибкости и динамизму, необходимым для конкурентоспособности в рамках глобальной электронной экономики. «Политическая власть, основанная на авторитарной командной системе, уже не может опираться на традиционные факторы преклонения или уважения. В мире, основанном на активном обмене информацией, жесткая власть – власть, действующая только «сверху» – теряет свою силу».⁷⁸

Манипулятивные  практики распространены во всех режимах, в том числе и в стабильных демократиях. Их функциональная обусловленность заключается в том, что не все политические решения и действия могут быть адекватно объяснены (убеждение) и поняты населением. При этом манипуляция бывает крайне эффективным средством достижения результата (особенно, если используется в комбинации с убеждением), поскольку она не вызывает сопротивления объекта (если люди осознают, что являются объектами манипуляции, то ее подчиняющее воздействие прекращается) и сохраняет людям ощущение самостоятельного (свободного) выбора и действия.⁷⁹ Однако когда наступает крах режима и обман властей становится очевидным, обратный эффект может быть разрушительным.

ЭФФЕКТИВНОСТЬ ВЛАСТИ И  УПРАВЛЕНИЯ

Оценка эффективности  власти складывается из нескольких ракурсов (аспектов). Во-первых, оценка способности субъекта (субъектов) обеспечить подчинение объекта (объектов) своей воле. Это оценка собственно власти; она может быть осуществлена в соответствии с критериями, предложенными Ронгом (экстенсивность, объем, интенсивность). Для этого необходимо выделить несколько наиболее важных форм власти, в том числе: (1) власть правящей федеральной элиты над оппозицией, региональными элитами, бюрократическим аппаратом, населением в целом в различных сферах и проявлениях; (2) властные возможности различных государственных структур и групп государственных служащих в контексте решения стратегических задач, определяемых правящей элитой; (3) эффективность власти государственных служащих в повседневном управлении.

Во-вторых, оценка эффективности подчинения (использования власти) с точки зрения достижения конечных целей субъекта власти: подчинение объекта (объекта) само по себе (обычно) не является  конечной целью субъекта, а выступает средством ее достижения. Это оценка эффективности управления. Власть (способность навязать волю) может и не обеспечить достижение конечной цели, если избранные формы и ресурсы власти не соответствовали поставленным целям, последствия осуществления власти не были адекватно просчитаны или цели с самого начала были не (вполне) достижимыми. Таким образом, оценка эффективности (собственно) власти может быть дополнена оценкой эффективности управленческих стратегий и способов их осуществления. При этом оценки власти и оценки управления могут не совпадать: эффективная власть не всегда обеспечивает достижение целей субъектов, а грамотные управленческие действия бывают парализованы отсутствием стабильных властных отношений.⁸⁰

Во взаимоотношениях с политической оппозицией – реальной или потенциальной – власть правящего режима представляется весьма эффективной. В настоящее время правящая элита может принять практически любой закон в послушной ей Думе, она уверенно блокирует сравнительно немногочисленные попытки инициации альтернативных решений, может применять силовые и принудительные технологии в отношении оппонентов и полностью доминирует в информационном пространстве. В последнее время принят ряд законов (закон о выборах по партийным спискам в Государственную Думу, запрет на участие в выборах партийных блоков, возможность снятия с голосования партий за прошлый «экстремизм» их представителей в партийном списке и др.), которые еще более снижают шансы оппозиции на выборах. Судебная и правоохранительная системы выполняют волю федеральной элиты и при необходимости используются в политических целях. В результате реальные возможности оппозиции сведены к минимуму, что является главным основанием для отнесения современного политического режима в России к авторитарным.⁸¹

Во взаимоотношениях с другими высоко-ресурсными социальными группами (бизнес, региональные элиты) также наблюдается очевидное усиление влияния федеральной административно-политической элиты. Создание федеральных округов, назначение губернаторов, ослабление Совета Федерации, изменение бюджетного финансирования в пользу Центра, активное использование правоохранительных структур для повышения лояльности региональных акторов обеспечивают федеральной элите возможность навязывать свою волю регионам. При этом преобладание неформальных механизмов влияния в ряде аспектов усиливает  ее власть – особенно в тех сферах, где отсутствует формальная субординация. Разумеется, остаются значительные зоны относительной автономии, однако (и это главное) региональные политические субъекты перестали играть стратегическую роль в определении общенациональных политических приоритетов и не могут диктовать свои условия федеральной элите по принципиальным вопросам взаимоотношений между Центром и регионами.

В отношениях с крупным  бизнесом административно-политическая элита также сумела окончательно занять доминирующее положение, особенно после 2003 г. Сегодня бизнес принял предложенный формат отношений и практически не пытается его изменить; наиболее крупные представители «олигархической оппозиции» достаточно эффективно нейтрализованы, а потенциальные оппозиционеры примирились с ситуацией.

Сложнее оценить характер взаимоотношений административно-политической элиты и «народа». Способность  навязать волю основной массе населения, как уже отмечалось ранее, может  быть оценена в ситуациях, когда элите удавалось принимать явно непопулярные меры и наоборот, блокировать решения, соответствующие преференциям большинства. Другой параметр данного властного отношения проявляется в способности правящей элиты навязать обществу политические приоритеты и ценности, обеспечивающие воспроизводство своего привилегированного положения («третье лицо власти» по С. Луксу). Высокие рейтинги президента Путина отчасти⁸² свидетельствуют о том, что значительная часть населения либо поддерживает режим, либо индифферентна к политике и не ощущает связи между своим положением и составом правящей элиты. В любом случае, режиму не приходится преодолевать масштабного сопротивления со стороны общества, которое в целом принимает президентский курс, направленный на сохранение «большого» государства в экономике, укрепление «вертикали власти» и бюрократического контроля, усиление имперских внешнеполитических амбиций.

Учитывая сравнительно низкий уровень жизни значительной части населения, можно предположить, что данная ситуация возникла (отчасти) в результате идеологического господства, обусловленного как определенной конфигурацией объективных факторов, так и сознательным стремлением административно-политического класса навязать обществу свою систему ценностей. Очевидное доминирование государственническо-самобытной риторики в российском политическом пространстве и  обыденном («кухонном») дискурсе, закрепившееся в общественном сознании оправдание неформальных практик и акцента на силовых способах решения проблем, демонстрируемых нынешней властью, слабая реакция общества на ограничение политической конкуренции, плюрализма и роли демократических институтов – все это говорит о том, что цели и ценности правящего режима и значительной части населения в совпадают. Хотя нельзя не признать, что для «высокоресурсных» групп населения это далеко не так.

Насколько принятие ценностей  режима и избранного курса является результатом целенаправленной деятельности административно-политической элиты («идеологической  гегемонии» или «идеологической  власти»)? Бесспорно, оно имело объективные, прежде всего политико-культурные предпосылки и стало в значительной степени реакцией на неудачи и ошибки ельцинского правления, что и отразилось в естественном отторжении соответствующих той эпохе ценностей. Однако мне представляется, что субъективный фактор в формировании политического сознания играет в России более значимую роль, чем в западных полиархиях.  Во всех странах СМИ (главный инструмент формирования политического сознания) используются правящими элитами для поддержания своей политики, однако степень (возможности) их использования в своих целях (медийные ресурсы) существенно варьируются. В России фактически имеет место государственная монополия на основные СМИ, что и дает административно-политической элите широкий спектр возможностей осуществлять планомерное идеологическое воздействие на население. Контроль за идеологической и политической составляющими программ обеспечивается как с помощью целенаправленной (в идеологическом плане) кадровой политики, так и через жесткое форматирование содержания программ.⁸³

Разумеется, контроль за деятельностью СМИ не всегда гарантирует  планируемый результат.⁸⁴ Мне представляется, что в России он достаточно эффективен. Косвенными показателями этого могут служить успешные кампании по удивительно быстрому раскручиванию новых лидеров (В.Путин), партий («Единая Россия», «Справедливая Россия»),⁸⁵ успешной пропаганде ряда внешнеполитических акций, в которых активно участвовали российские СМИ.