Зарубежный опыт управления персоналом

образование. Для консервативно-охранительного направления в царской России (С. Уваров, Д. Толстой, К.

Победоносцев и др.) кошмаром был образованный человек "без  средств" или без должности,

соответствующей его образовательному цензу, или, говоря современным языком, не интегрированный в

элиту. Они видели в нем  потенциального Робеспьера или Наполеона, который видит единственный выход  из

своего унизительного  состояния в том, чтобы похитить или "поделить" ему не принадлежащее. Их страхи

подогревала русская литература с ее образом "лишнего человека" - то Онегина, то Раскольникова.

Осознание того, что высшая школа - не пропуск в элиту, окончательно пришло в Европу в мае 1968 г. Волна

протестов, переходивших в  студенческие забастовки, бунты, была вызвана требованиями реформы высшего

образования, направленной на увеличение его доступности. Но в  России миф об особой миссии высшего

образования еще жив, хотя и умирает на наших глазах. "Можно  констатировать, что система высшего

образования из функционального  орудия меньшинства превратилась в  важнейший социальный институт

большинства" [Рощина, Другов, Кузина, 2001]. Сейчас при переходе из 9-го класса в 10-й отсеивается тот  же

процент учащихся (30%), что  и при поступлении в вуз, единственное отличие в том, что для поступления  в

вуз 70% выпускников требуется  не одна попытка (с первого раза поступают  чуть более 50%), а две или

более. Мы входим в период "всеобщего высшего образования", когда отсутствие такового будет

восприниматься как некоторая  аномалия. Более широкое применение единого государственного экзамена

может еще больше повысить доступность вуза, так как ликвидирует  промежуточную точку выбора,

совмещая выпускные и  вступительные экзамены, снижая тем  самым психическую и физическую нагрузку

на абитуриента.

Правда, "гибкость" сложившегося в России рынка труда, о которой  речь шла выше, - порука тому, что

студенческих бунтов не будет. Предприниматели готовы брать на работу выпускников, не особенно

интересуясь тем, чему их, собственно, учили. Там, где квалификация действительно  важна, например при

найме специалистов по информационным технологиям, требуются конкретные умения, а не формальное

образование. Результат имеет  двоякий характер. С одной стороны, происходит снижение уров-

9 Бакалавры составляют менее 10% от числа всех выпускников вузов, магистры - чуть более 1% (2001 г.).

стр. 36

ня высшего образования, так как востребованы собственно "корочки", а не знания, а с другой - началось

расслоение высшего образования  и формирование отечественной "лиги плюща", но это тема отдельного

разговора.

В советскую эпоху стержнем всей системы образования была подготовка инженера. Лучшую часть

подготовленных специалистов забирала наука. Сейчас этот стержень из системы вынут, наука больше

никого не привлекает, но система в основном продолжает работать по старым "лекалам". Прежде качество

этих "лекал" более или  менее устраивало социалистическую экономику; устраивает оно, хотя и совершенно

по другим (названным выше) причинам, и новую капиталистическую. Поэтому общество продолжает верить

в высокий уровень отечественного высшего образования. То, что нескольким десяткам тысяч выпускников,

в большинстве своем окончивших наиболее престижные вузы, удалось  в эпоху бума высоких технологий

устроиться в ведущие  западные компании, к сожалению, не доказывает преимуществ нашей модели

образования. Существуют только неоспоримые доказательства нашей  неиссякаемой способности верить в

чудеса.

Настоящим чудом была бы подготовка специалиста, конкурентоспособного на международном рынке труда

при затратах на порядок  меньших, чем, скажем, в Западной Европе при сопоставимом с Европой или  таком

же уровне стоимости энергии, продовольствия, жилья, лабораторного оборудования, книг и т.п. Мы тратим

в два с лишним раза меньше на подготовку студента, чем в Турции (2400 долл.), и в 17 раз меньше, чем  в

США10 .

О снижении качества подготовки косвенно свидетельствует динамика численности профессорско-

преподавательского состава: в период, за который произошло  удвоение числа студентов, основной штат

вузов вырос всего на 21%11 . Среди преподавателей увеличилась доля совместителей: в 1995 г. их было

около 16% от основного штата, а в 2003 г. уже около 24%. В негосударственных  вузах число внештатников

превышает основной состав примерно в 1,5 раза. В среднем на одного преподавателя у нас приходится 18

студентов [Образование... 2003]. В медицинских вузах, где во всем мире соотношение преподавателей и

студентов наиболее высокое, у нас достигает 35:100 на факультете фундаментальной медицины МГУ,

несколько меньше в Медицинской  академии им. Сеченова (33:100), на медицинском  факультете

Российского университета дружбы народов - 18:100, в Сибирском медицинском  университете 17:100, но оно

нигде (даже если учитывать  преподавателей-внештатников) не достигает соотношения 100:100, которое

характерно для наиболее престижных вузов Запада. Если речь идет о соотношении студентов  и

преподавателей, имеющих  ученое звание профессора или доцента, то медиана составляет 37 студентов  на

одного профессора или  доцента, но есть немало вузов, где этот показатель 1:100 или даже 1:250

(http://www.edu.ru/db/cgi-bin/portal/vuz/vuz_sch.plx).

При такой нагрузке на преподавателя  невозможным становится свободное  общение между ним и

аудиторией, использование  форм промежуточного контроля знаний, роскошью - обновление содержания

курсов. К тому же на обучение студента не хватает времени. Длительность подготовки медиков в России - 6

лет, по некоторым специальностям 5,5, что значительно уступает длительности образования в Германии, не

говоря уже об англосаксонских  странах, где собственно медицинскому образованию предшествует

подготовительный курс. У  нас немедицинские и общеобразовательные  дисциплины, на изучение которых на

Западе затрачивается четыре года первого цикла, "втиснуты" в цикл общемедицинского образования и

составляют львиную долю учебного плана первого и второго  курсов. Учитывая это, немецкие университеты

при-

10 По оценкам, наши расходы нужно увеличить в 12 раз [Капица, Курдюмов, Малинецкий, 1997].

11 Даже в этом скромном росте есть основания сомневаться: Министерство образования РФ требует

определенного количественного  соотношения различных категорий  профессорско-преподавательского

состава, стимулируя вузы держать  в штате преподавателей с учеными  степенями, которые практически  не

ведут занятий (например, по возрасту) [Плаксий, 2004].

стр. 37

нимают на первый курс русских студентов-медиков, проучившихся у себя в России два года. Принятые

государственные стандарты  высшего образования еще сократили  длительность профессионального

образования, так как в  вузах были введены общеобразовательные  курсы (по русскому языку, истории,

психологии и пр.), во многом дублирующие школьную программу. Что  заставило Министерство

образования РФ сделать это, не ясно: то ли желание занять преподавателей "общественных дисциплин", на

изучение которых тратил значительную часть учебного времени советский студент, то ли недоверие к

аттестату зрелости.

Соотношение числа профессоров  и студентов - важная характеристика еще по одной причине. За пределами

двух столиц, где учится 75% студентов, у нас есть только 100 с небольшим вузов, которые получили хотя бы

один грант Российского  фонда фундаментальных исследований. Число этих грантов - неплохая

характеристика интенсивности  научных исследований, и она теснее всего коррелирует с численностью

профессуры [Арапов... 2004]. Почти  все вузы, которые участвуют в  грантовом процессе, имеют

относительно небольшое (меньшее медианы) число студентов, приходящихся на одного профессора или

доцента. Высокая нагрузка на преподавателя самым неблагоприятным  образом сочетается с его возрастом

(средний возраст составляет  сейчас около 50 лет) и с отсутствием  конкуренции преподавателей как  внутри

одного поколения, так  и между поколениями (о факторе  возраста пишут часто, см., например, [Плаксий,

2004]).

Из других многочисленных последствий бума высшего образования  кратко остановлюсь только на двух. О

коррупции чаще всего говорят  в связи с поступлением в вуз. Но если под коррупцией понимать только

откровенное мздоимство, то не ясно, в какую сторону и в каких масштабах повлиял на него бум. Вместе с

тем безусловно, что он способствовал созданию теневой экономики образования.

Как сказано выше, в среднем  содержание студента-"платника" обходится домохозяйствам на 10 тыс. руб. в

год дороже, чем обучающегося на бесплатной основе. То есть разница за 5 лет составляет 50 тыс. руб. Это и

есть предельная "цена вопроса". Как следует из приведенного ниже рассуждения, немало людей в  России

готовы заплатить примерно четверть этой суммы: "Сложилась своеобразная бизнес-система (к которой

можно отнести и коррупцию), обеспечивающая возможность перехода из средней школы в высшую. После

дополнительного обучения в  рамках такой бизнес-системы возможность поступления в вуз существенно

выше. Бюджет бизнес-системы Свердловской области (это расходы всех семей на устранение

недостаточного уровня школьного  образования при поступлении  в вуз) можно оценить, исходя из

приближенных расходов одной  семьи при обучении по двум предметам  в течение восьми месяцев по четыре

часа в неделю (из расчета 50 руб. за час) - 12 000 руб." [Соломатин, 2001]. Приведенную оценку можно

считать минимальной. Так, по данным опросов, приведенных в [Проблемы... 2003, с. 18], "стоимость одного

часа репетитора в исследовавшихся  областных городах колебалась от пяти до десяти долларов за час". С

репетитором занимается до 60 - 70% выпускников школ (московские расценки гораздо выше), но 30 - 40%

семей не способны эти услуги оплатить.

Репетиторство, появившись на пороге высшей школы, получает распространение  и в ней самой. В

сущности, большинство педагогов, занимаясь репетиторством, зарабатывают деньги честным и нелегким

трудом, попутно демонстрируя, насколько неэффективен официально принятый в школе и в вузе способ

обучения. Более вредоносный  сектор той же экономики - не дополнительные образовательные услуги, а

широко поставленный (и  в основном вполне легальный) сбыт продукции, позволяющий имитировать

процесс обучения: сборников  шпаргалок, сочинений, рефератов, курсовых работ, диссертаций (в печатном

виде, на CD, в Интернете), когда учащийся покупает шаблон, чтобы подогнать его под требования

преподавателя, или прямо  заказывает нужную работу "под ключ".

стр. 38

Студент, совмещающий учебу  и работу, готов оплачивать не только подобную продукцию, но и просто

покупать отметки в  зачетке. На неофициальных студенческих сайтах без труда можно найти  и расценки, и

завуалированные инструкции, как сдать экзамен за взятку.

Реформаторы, справедливо  негодуя по поводу существования  теневой экономики в системе  образования и

предлагая разные пути ее ликвидации, забывают, что в этой экономике  работают не инопланетяне, а

педагоги вузов и школ, то есть деньги, заработанные в этой экономике, остаются в сфере образования. И

если реформаторам удастся  сократить объемы теневой экономики, то им же придется предложить пути

возмещения образованию  выпавших доходов.

Еще одна проблема, связанная  с образовательным бумом, - возросший  уровень культурных потребностей.

Звучит прекрасно, но экономические  возможности студенчества совершенно не соответствуют

сложившемуся уровню потребления. Модель потребления культуры у нас  сохранилась с советской эпохи,

когда не существовало практически  никаких ценовых ограничений. Сейчас же большая часть этой

продукции стоит очень  дорого по сравнению с доходами населения  и без услуг пиратов была бы ему вообще

недоступна. Остановимся  только на компьютерных программах, хотя их доля в потреблении культуры не

так уж велика.

Высшая школа ожидает (а иногда и прямо требует), что  дома у студента имеется компьютер. Сейчас

компьютер в доме есть уже  у трети старшеклассников (у 54,1% в  Московском регионе) [Проблемы... 2003],

и по оценкам торговли - у 70% студентов. Но приобретение программного обеспечения за его настоящую

стоимость, в несколько  раз превышающую стоимость самого компьютера, для студентов совершенно

нереально. Преследовать за использование нелегальных копий  программ государство также не имеет

морального права: по самым  оптимистическим оценкам, в самих  государственных структурах не более 50%

программного обеспечения  приобретено законным образом. С  точки зрения производителей программного

обеспечения, да и вообще западного общества, наш образовательный  бум - это подрыв их экономики,

которая в неизмеримо большей степени, чем наша, зависит от охраны прав на интеллектуальную

собственность.__