Взаимосвязи русской и зарубежных литератур

    В  Ленинградском университете Михаил  Павлович около тридцати лет был профессором кафедры зарубежных литератур. В 1937 г. он блестяще защитил докторскую диссертацию на тему «Очерки из истории англо-русских литературных отношений (XI—XVII вв.)».

    С 1934 по 1942 г. М. П. Алексеев, по приглашению проф. В. А. Десницкого, декана факультета русского языка и литературы Ленинградского педагогического института им. А. И. Герцена, состоял профессором кафедры всеобщей литературы этого Института, которую он возглавил в 1938 г.

   В первые месяцы Великой Отечественной войны М. П. Алексеев участвовал в оборонных работах. В феврале 1942 г. вместе с университетом он был эвакуирован в Саратов. В годы эвакуации (1942—1944) М. П. заведовал кафедрами всеобщей литературы Ленинградского и Саратовского университетов. В трудных условиях военного времени ученый не прекращал исследовательской работы. Он выступал с докладами: «Англо-русские культурные связи», «Сравнительное литературоведение в трудах русских ученых», «Тургенев как популяризатор русской литературы на Западе» и др., читал циклы лекций в городском лектории.

    После войны М. П. Алексеев дважды занимал пост декана филологического факультета Ленинградского университета. По его инициативе на факультете были открыты новые отделения: славянское, испанское, итальянское и скандинавское. В 1947—1949 гг. М. П. руководил созданным при университете по его плану научно-исследовательским Филологическим институтом, а в 1951 г. вновь возглавил кафедру зарубежных литератур. Прерванную в 1960 г. работу в Ленинградском университете ученый возобновил в 1969 г. чтением курса по сравнительному литературоведению.

    К середине 40-х годов М. П. Алексеев стяжал своими трудами и научно-организационной деятельностью заслуженную репутацию одного из крупнейших советских филологов, и в декабре 1946 г. он был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР по Отделению литературы и языка. В июне 1958 г. его избрали действительным членом Академии наук СССР.

    За заслуги в развитии советской филологии ученый награжден орденом Ленина, орденом Трудового Красного Знамени, орденом «Знак Почета» и медалями.

    Профессор М. К. Азадовский, близко знавший М. П. Алексеева, говорил о нем: «Это замечательный ученый. Его знания безграничны в буквальном смысле слова. Он знает литературу всех стран. Для памяти Михаила Павловича не существует дней: то, что было 30 лет назад, он помнит так хорошо, как будто это произошло сегодня» (Ковалев В. Педагог-писатель. (К 10-летию со дня смерти М. К. Азадовского). — Ангара, 1965, № 1, с. 124). Обычно все, кому доводится характеризовать научное творчество М. П. Алексеева, употребляют выражение «ученый-энциклопедист». П. Н. Берков даже заметил полушутя: «Если бы я не был материалистом и врагом всяческой мистики, я сказал бы, что в эрудиции М. П. Алексеева есть что-то сверхъестественное» (Берков П. Н. М. П. Алексеев — историк и теоретик литературы — В кн. Русско-европейские литературные связи. Сборник статей к 70-летию со дня рождения академика М. П. Алексеева. М.—Л., «Наука», 1966, с. 6).

    Действительно, научный кругозор М. П. Алексеева необычайно широк, кажется, что для него не существует ни временных, ни пространственных границ. Он писал о древних эпохах и о современности, о русской, английской, французской, немецкой, испанской, итальянской, венгерской, американской, бразильской, западнославянских (особенно, польской) и скандинавских литературах. Он изучал проблемы языкознания, фольклористики, истории и теории перевода. Часть его работ посвящена истории музыки как русской, так и западноевропейской и истории изобразительных искусств. Наконец, в своих исследованиях ученый касается широкого круга исторических наук. Так, например, подготовка издания «Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и писателей» потребовала универсальных знаний в области политической, социальной и культурной истории стран Запада и Востока, исторической географии, этнографии и археологии.

    Такая многосторонность и многообразие научных интересов, проявившиеся с самого начала творческого пути, являются закономерным следствием представления ученого о единстве мирового литературного процесса и шире — развития мировой культуры. Каждый факт представляется ему не изолированно, но во всем многообразии и диалектической сложности его зависимостей, связей и воздействий, в самых различных его проявлениях. Поэтому М. П. Алексеев может посвятить проблемам изучения одного только стихотворения Пушкина «Я памятник себе воздвиг...» целую книгу (1967), полную глубоких мыслей и увлекательных сопоставлений. Предпосланное сборнику «Неизданные письма иностранных писателей...» введение «Из истории русских рукописных собраний» (1960), посвященное, казалось бы, узкому архивоведческому вопросу, под его пером превращается в обширное исследование, выясняющее международные контакты деятелей русской культуры, пути проникновения в Россию иностранных автографов и то значение, которое имели для русской литературы эти рукописные материалы, «позволявшие и Пушкину, и людям его поры видеть и ощущать прошлое как сопереживание, как подлинную реальность» (с. 111). Поэтому, наконец, в творчестве изучаемых писателей (да и не только писателей) ученому удается открывать интересные и подчас неожиданные аспекты, рассмотрением которых никто до него не занимался. Из многочисленных примеров такого рода сошлемся хотя бы на статьи: «Славянские источники “Утопии” Томаса Мора» (1955) или «Пушкин и наука его времени» (1956).

    М. П. Алексееву неоднократно приходилось писать главы в общих трудах — для академических историй английской, французской литератур (1943, 1946), для учебников по истории западноевропейских литератур (два издания: 1947, 1959), популярные статьи о классических произведениях мировой литературы (например, о «Школе злословия» Шеридана, 1937, «Робинзоне Крузо» Д. Дефо, 1959). Конечно, и здесь проявилась индивидуальная творческая манера ученого. Однако необходимость по самому характеру жанра излагать в значительной мере уже .известные факты и ранее собранные сведения делает работы такого рода мало привлекательными для него. Как пишет сам М. П. Алексеев, он обычно стремится «коснуться таких литературных фактов и культурных процессов, которые мало освещены в общих пособиях», выявить в рассматриваемых явлениях такие особенности, «какие до сих пор оставались в тени» (Алексеев М. П. Из истории английской литературы. М.—Л., Гослитиздат, 1960, с. 3.). В большинстве своих работ М. П. Алексеев выступает первооткрывателем, он пролагает новые пути, по которым за ним устремляются другие.

    Представление о единстве литературного процесса сосредоточило преимущественное внимание ученого на многообразных литературных связях. «Все отчетливее выясняется, — пишет он в одной из этапных своих работ, — что вполне изолированных друг от друга национальных литератур не существует, что все они взаимосвязаны то общностью своего происхождения, то аналогиями в своей эволюции, то наличием существующих между ними непосредственных отношений и взаимовлияний, то, наконец, двумя или тремя указанными условиями одновременно в их разнообразных возможных сочетаниях» (Алексеев М. П. Восприятие иностранных литератур и проблема иноязычия. — В кн. Труды юбилейной научной сессии [Ленинградского университета]. Секция филологических наук. Л., ЛГУ, 1946, с. 179).. М. П. Алексеев принадлежит к числу крупнейших специалистов в области изучения литературных связей, которые он понимает очень широко. Он исследует связи и внутри одной литературы (например, «Тургенев и Марлинский», 1923; «Байрон и английская литература», 1938) и в международном общении литератур («Н. Г. Чернышевский в западноевропейских литературах», 1941; «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон», 1941). Осмысление литературы как необходимого составного элемента движения культуры нередко побуждает М. П. Алексеева выходить за пределы чисто литературного ряда, показывать связь литературы, преимущественно русской, с другими сферами культурной жизни — с общественной мыслью (например, «Пушкин и проблема «вечного мира», 1958), с политической историей («Борис Годунов и Дмитрий Самозванец в западноевропейской драме», 1936), с социально-экономической жизнью (предисловие к книге К. Бруннера «Хозяйственное положение и литература», 1930), с фольклором («Беранже i французька пiсня», 1933), с музыкой («Бетховен в русской литературе», 1927), с изобразительным искусством («Теккерей-рисовальщик», 1936), с точными и естественными науками («Пушкин и наука его времени», 1956), наконец, с иноземной культурой в целом («Вольтер и русская культура XVIII века», 1947) и т. д.

   Мы назвали лишь некоторые работы, где представление о многообразии литературных связей реализовалось наиболее четко и отразилось в самих заглавиях; в сущности же, такое представление как характерная черта научного мышления М. П. Алексеева проявляется во всех его работах, даже посвященных частным и, на первый взгляд, малозначительным вопросам.

     Интерес к взаимосвязям и взаимодействию национальных культур лежит также в основе лингвистических исследований ученого. Язык как средство культурного общения народов — этому вопросу посвящены работы: «Английский язык в России и русский язык в Англии» (1944), «Восприятие иностранных литератур и проблема иноязычия» (1946), «Словари иностранных языков в русском азбуковнике XVII в.» (1968) и др., а также давно подготовляемая монография «Русский язык в мировом культурном обиходе». Отсюда же проистекает и внимание М. П. Алексеева к проблеме перевода: его теории («Проблема художественного перевода», 1931), истории («Перевод», 1934; «Первый немецкий перевод “Ревизора”», 1954; «Робинзон Крузо» в русских переводах», 1963), современному состоянию («“Гамлет” Бориса Пастернака», 1940).

    Заметим, что ученый неоднократно выступал сам как переводчик на русский язык произведений английской, немецкой и французской литератур и как редактор переводов.

    Комплексное изучение поставленной проблемы как отличительная особенность научного метода М. П. Алексеева делает затруднительной классификацию его работ, отнесение каждой из них к той или иной узкой области науки. Характерным примером может служить исследование «Из истории испано-русских литературных отношений XVI — начала XIX веков» (1964) в составе книги «Очерки истории испано-русских литературных отношений XVI—XIX веков» первоначально: «Этюды из истории испано-русских литературных отношений», (1940). До работы М. П. Алексеева тема эта считалась бесперспективной: предполагалось, что она не имеет сколько-нибудь твердых оснований в силу исторической разобщенности двух стран.

    М. П. Алексеев убедительно опроверг эту установившуюся точку зрения. Развитие испано-русских литературных отношений рассматривается ученым необычайно широко, как «взаимное ознакомление двух народов». Не только сами литературные связи на протяжении четырех веков, но и политические отношения государств, параллельные общественные движения, путешествия, личные контакты литературных и общественных деятелей, распространение испанского языка в России и русского — в Испании, сведения о географии другой страны и т. д., — словом, все многообразные факторы, формирующие представление одного народа о другом, находятся в поле зрения ученого, устанавливающего их сложные взаимоотношения. М. П. Алексеев показывает, как культурные связи обеих стран обусловливаются и сходством в процессах их исторического развития, и типологической близостью их культур. «Так, например, — пишет он, — испано-арабские отношения в средние века имеют много общего с русско-монгольскими в период, предшествовавший образованию централизованного русского государства, и сопоставление их объясняет многое и в более поздних сложных процессах взаимодействия культур Европы и Востока, в частности относительно роли “экзотического колорита” в искусстве, трансформации литературных жанров и т. д. В феодально-католической Испании и самодержавно-крепостнической России почти одновременно началась идейная борьба против социального и церковного гнета; в обеих странах она была поддержана идеями французских просветителей; в одно и то же время до Испании и до России донеслись отзвуки революционных событий, потрясавших Францию в конце XVIII в., и реакция на них в Испании и России имеет немало весьма примечательных аналогий. Наконец, и национально-освободительные войны против наполеоновской Франции, и этапы революционной борьбы, которая велась в Испании и России в особо трудных условиях, были не только параллельны и открывают не только сходства; временами они более походят на ученичество одной страны у другой».

    В сфере собственно литературных отношений ученый исследует многообразные формы посредничества, поскольку с испанской литературой в России долгое время знакомились по французским, немецким и английским переводам и критическим пособиям, а с русской в Испании — по латинским, польским и французским источникам. Такая широкая и сложная постановка проблемы придает исследованию М. П. Алексеева помимо конкретного историко-литературного и общий теоретический интерес. И эта особенность отличает, в сущности, все его работы, большие и малые.

    Изучая русскую литературу, ученый сравнительно редко остается только в ее пределах. Его интересуют преимущественно две проблемы: восприятие и освоение русской литературой опыта и достижений мировой культуры и международное значение русской литературы.

Русскую литературу М. П. Алексеев исследовал от ее истоков, от «Слова о полку Игореве» (1950, 1951, 1958). Он занимался ее древним периодом в таких работах, как «Англосаксонская параллель к «Поучению» Владимира  Мономаха» (1935) или «Явления гуманизма в литературе и публицистике древней Руси (XVI—XVII вв.)» (1958) и др., но значительно больше ученого привлекает новая русская литература, начиная с эпохи Петра. Его исследования посвящены Феофану Прокоповичу (1959), Кантемиру (1955), Радищеву (1950), Батюшкову (1949), Бестужеву-Марлинскому (1928), Кюхельбекеру (1969), Гоголю (1936, 1949, 1952, 1954), Белинскому (1924, 1950), Тютчеву (1932), Островскому (1923), Чернышевскому (1940, 1941), Достоевскому (1921, 1922) и многим другим русским писателям. Но больше всего М. П. Алексеева привлекали Пушкин и Тургенев; их изучением он занимался во все периоды своего научного творчества. Справедливо пишет об этом Н. В. Измайлов, сам видный советский пушкинист и тургеневед: «Внимание ученого к этим двум именам вполне закономерно. Пушкин привлекает его универсализмом своего творчества, охватившего все важнейшие проблемы современности, откликавшегося на жизнь многих времен и многих народов, вобравшего в себя широкий круг знаний своего времени. С другой же стороны, Пушкин принадлежит к числу очень немногих поэтов поистине мирового значения... Интерес ученого к Тургеневу определяется прежде всего значением этого писателя в процессе международного литературного общения: больше и раньше, чем кто бы то ни было из русских писателей XIX века, Тургенев получает признание в ряде стран Западной Европы и в Америке; больше, чем кто-либо из его соотечественников, он входит в литературные круги многих из этих стран — особенно Франции. Вместе с тем — и это особенно созвучно научным интересам Михаила Павловича — Тургенев принимает на себя и с честью несет роль представителя за границей русской литературы и посредника между этой последней и литературами других стран» (Измайлов Н. Михаил Павлович Алексеев. (К 70-летию со дня рождения). - Русск. лит., 1966, № 2, с. 264). Распространение русской литературы за рубежом, международное влияние русских писателей — в изучении этой проблемы нашего литературоведения М. П. Алексеев по праву считается первооткрывателем. Еще в 1930 г. он опубликовал статью об изучении русской литературы за границей до XIX в. Ученый-патриот, он в ряде своих статей, основанных на богатых и ранее не привлекавшихся материалах, убедительно показал мировое значение Пушкина (1937, 1961, 1965), Гоголя (1954), Тургенева (1955, 1964), Белинского (1950), Чернышевского (1941) и других классиков русской литературы, а также (что не менее важно) разработал методологические принципы изучения подобных тем, что стимулировало обращение к ним других ученых.