Основные темы и мотивы в творчестве Евгения Абрамовича Баратынского

Символизм

СИМВОЛИЗМ, направление в европейском и  русском искусстве 1870-1910-х гг.; сосредоточено  преимущественно на художественном выражении посредством символа интуитивно постигаемых сущностей и идей, смутных, часто изощренных чувств и видений. Философско-эстетические принципы символизма восходят к сочинениям А. Шопенгауэра, Э. Гартмана, Ф. Ницше, творчеству Р. Вагнера. Стремясь проникнуть в тайны бытия и сознания, узреть сквозь видимую реальность сверхвременную идеальную сущность мира («от реального к реальнейшему») и его «нетленную», или трансцендентную, Красоту, символисты выразили неприятие буржуазности и позитивизма, тоску по духовной свободе, трагическое предчувствие мировых социально-исторических сдвигов. В России символизм нередко мыслился как «жизнетворчество» — сакральное действо, выходящее за пределы искусства. Основные представители символизма в литературе — П. Верлен, П. Валери, А. Рембо, С. Малларме, М. Метерлинк, А. А. Блок, А. Белый, Вяч. И. Иванов, Ф. К. Сологуб; в изобразительном искусстве: Э. Мунк, Г. Моро, М. К. Чюрленис, М. А. Врубель, В. Э. Борисов-Мусатов; близко к символизму творчество П. Гогена и мастеров группы «Наби», графика О. Бердсли, работы многих мастеров стиля модерн.

   В отличие от образа, символ не самодостаточен и «служит» своему денотату (предмету), требуя не только переживания, но также  проникновения и толкования. В  искусстве, особенно в его высоких  достижениях, грань между образом и символом трудно определима, если не учитывать, что художественный образ приобретает символическое звучание, тогда как символ изначально связан со своим предметом.

   Европейское средневековье делает символ одним  из общекультурных принципов, однако предметом рефлексии и культивирования в первую очередь становятся эмблематические возможности символа, собственная же его специфика выявляется лишь в творческой практике культурного взлета 13 — нач.14 вв. Ситуация существенно не меняется вплоть до последней четверти 18 в.: Возрождение, Маньеризм, Барокко, Просвещение богаты своими символическими художественными и религиозными мирами, но не видят при этом в символе ничего, кроме средства иносказания и «геральдической» репрезентации.

   Новый поворот темы возникает в связи с кантовским учением о воображении. Здесь символ впервые приобретает статус особого способа духовного освоения реальности. В это же время Гете приходит к интуиции «пра-феномена», т. е. своего рода объективного символа, рожденного органической природой. В философии немецкого романтизма (Новалис, Ф. Шлегель, Шеллинг, Крейцер и др.) разворачивается целая философия символа, раскрывающая его специфику в связи с основными темами романтической эстетики (творчество, гений, ирония, взаимосоответствия и переклички миров в универсуме). Близкую романтизму версию дает Шопенгауэр, изображающий мир как символизацию бессодержательной воли в идеях и представлениях. Как вариант романтической темы символа можно рассматривать концепцию «косвенных сообщений» Кьеркегора.

   Во  второй половине 19 в. осмысление проблемы символа берет на себя философствующее  искусство: в музыку и литературу приходит миф, истолкованный не как  формальная оболочка смысла, а как  смыслопорождающая стихия (наиболее показателен Р. Вагнер — практик и теоретик ). С 1880-х гг. символизм как художественное течение и теоретическое самообоснование, вбирая в себя и романтическое наследие и идеи философии жизни, создает в полемике с позитивизмом новую философию символа, претендующую на тотальную мифологизацию не только творчества, но и жизни творящего субъекта. Русское ответвление символизма конца 19 — нач. 20 вв. дает обильные философские плоды: в построениях В. С. Соловьева, Андрея Белого, Вяч. И. Иванова, П. А. Флоренского, А. Ф. Лосева символизм получает систематическое многовариантное философское обоснование.

   Течения западной мысли 20 в. представляют несколько  моделей понимания символа. Выросшая из неокантианства «Философия символических  форм» Кассирера делает символ универсальным  способом объяснения духовной реальности.

   Символ  как элемент и инструмент культуры становится специальным предметом  внимания и научного исследования в  связи с формированием новой  гуманитарной дисциплины — культурологии. В одних случаях культура в  целом трактуется как символическая реальность (как в «философии символических форм» Кассирера), в других — вырабатывается методология «расшифровки» того смысла, который бессознательно был придан объекту культуры, в третьих — символ изучается как сознательно творимое сообщение культуры, и в этом случае интерес представляет как поэтика его создания, так и механизмы его восприятия. Наиболее проблематичным остается понимание символов культуры, лишенных прямой эмблематичности: такими могут быть художественный образ, миф, религиозное или политическое деяние, ритуал, обычай и т. п.

   Лирика  С. нередко драматизуется или  приобретает эпические черты, раскрывая  строй «общезначимых» символов, переосмысливая образы античной и христианской мифологии. Создается жанр религиозной поэмы, символически трактованной легенды (С. Соловьев, Эллис, Мережковский). Стихотворение теряет интимность, становится похожим на проповедь, пророчество (Иванов, Белый). Лирика как бы предназначается для хорического произведения, для ритуальных действий; изложение часто ведется от лица коллектива, от «мы»; формируется жанр оды, гимна, дифирамбы (Иванов); в изобилии вводится религиозно-ритуальная, церковная лексика.

Вывод

Познакомясь с основными темами и мотивами в лирике Баратынского, убеждаешься, что в его творчестве главное мысль. Для него поэзия была не столько средством самовыражения, сколько средством познания. У Баратынского мало стихотворений, пленяющих музыкой стиха; чтобы оценить его музу, надо стихи не только почувствовать, но и понять. Мыслит Баратынский всегда точно и независимо, но чувствует сильно и глубоко. Его любовь всегда серьезное чувство, будь эта любовь к женщине или природе, к родине или чужбине.

  Боратынский был из тех, кто «в борьбе с тяжелою судьбою» всей своей жизнью и творчеством сознательно стремился к  идеалу борца за правду. Пушкин, который сам не однажды размышлял над тем же, справедливо сказал о Боратынском: «Никогда не старался он угождать господствующему вкусу и требованиям мгновенной моды, никогда не прибегал он к шарлатанству, преувеличению для произведения большего эффекта, никогда не пренебрегал трудом неблагодарным, редко замеченным, трудом отделки и отчетливости, никогда не тащился по пятам увлекающего свой век гения, подбирая им оброненные колосья; он шел своей дорогой один и независим».

  Но пройдет чуть больше десяти лет, и на всю Россию прозвучат слова: «Герой..., которого я люблю всеми силами души, которого старался воспроизвести во всей красоте его и который всегда был, есть и будет прекрасен,— правда». Эти слова Л. Н. Толстого станут объективным оправданием творческих усилий    Боратынского,    которые    ему    самому в иные минуты казались бесплодными, для которого правда оборачивалась чаще всего своего ужасной, чем прекрасной стороной.

  "Читателя найду в потомстве я" - это предсказание Баратынского, мастера тонкой философской лирики, сбылось. Он читаем и любим.

Ресурсы:

1. Баратынский Е. А.

 Стихотворения. М., «Сов. Россия», 1976.

2. Боратынский Е. А.

 Стихотворения и поэмы. – М.: Современник, 1982. – 222с.

3. Айхенвальд Ю.

 Силуэты русских писателей:В 2 т. Т. 1/Предисл. В. Кейда.-М.:

 Терра-книжный  клуб; Республика 1998-308с.: ил.

4. Баратынский Е. А.

 Полное  собрание стихотворений/Вступ. ст.

 И. М. Тойбина; Сост., подгот. Текста и примеч. В. М. Сергеева.-Л.:

 Сов.     Писатель,1998.-464с., 9 ил. 

5. http://www.hrono.ru/biograf/baratyn.htm/
6. http://www.baratinskiy.net.ru/
7. http://sf.alarnet.com/rsf-XIX/baratyn.htm/