Основные темы и мотивы в творчестве Евгения Абрамовича Баратынского

   Литературный  авторитет Баратынского стремительно возрастает. В январе 1820 года он становится членом-корреспондентом, а в марте 1821-го действительным членом Вольного общества любителей российской словесности. Стихи его часто появляются на страницах петербургских журналов.Баратынский завоевал большую популярность.Искушенный в стихах, образованный тогдашний читатель отличил его самобытный голос среди других поэтических голосов.

   В 1826 г. Баратынский женился на Анастасии  Львовне Энгельгардт. Человек ясного ума, твердой воли и мягкого отзывчивого  сердца, Анастасия Львовна покорила "бунтующую музу" поэта: он стал все дальше отходить от своих прежних литературных друзей и все заметнее превращаться в примерного мужа и отца. В 1842 г. Баратынский издает последний сборник стихотворений: «Сумерки», который получает холодный прием от читателя.

   Осенью 1843 г. Баратынские решили осуществить давнюю мечту и с двумя старшими детьми отправились путешествовать. Их маршрут: Берлин, Дрезден, Лейпциг, Франкфурт-на-Майне, Кельн, Брюссель и, наконец, Париж. "Я очень наслаждаюсь путешествием, - писал он домой, - и быстрой сменой впечатлений. Железные дороги чудная вещь: это апофеоза рассеяния. Когда они обогнут всю землю, на земле не будет меланхолии". Во Франции Евгений Абрамович нашел опытнейшего и доброжелательного гида в лице А. И. Тургенева; кроме того, он вез с собой рекомендательное письмо общего с Пушкиным друга С. А. Соболевского к писателю Просперу Мериме. Это знакомство открыло ему двери парижских салонов. Но, как ни хорошо показалось Баратынскому в Европе, очень скоро его потянуло на Родину.  Но возвратиться домой поэту не было суждено. В апреле 1844 г. Баратынские направились из Парижа через Марсель в Италию. Во время морского путешествия в Неаполь было написано предпоследнее (и одно из прекраснейших!) его стихотворений "Пироскаф".

   В Неаполе  он прожил два месяца и полюбил итальянский живительный воздух, итальянскую зелень, итальянское солнце. Он написал стихотворение "Дядьке-итальянцу", оказавшееся для него последним. Оно обращено к воспитателю и учителю Баратынского Жьячинто Боргезе, который, волею судьбы оказавшись в начале XIX века в России, был приглашен гувернером-преподавателем в Мару - имение Баратынских. Своеобразно замыкается круг жизни: Пушкин перед смертью прощался с товарищем детства - Данзасом, Баратынский - со спутником детских лет, дядькой-итальянцем. 29 июня 1844 г. в Неаполе Баратынский внезапно умер. Тело его в кипарисовом гробу перевезли на родину и 30 августа 1845 г. похоронили в Александро-Невской лавре... Тургенев назвал Баратынского "одним из лучших и благороднейших деятелей лучшей эпохи нашей литературы".

 

«Смерть» <1828>

О смерть! твое именованье

Нам в  суеверную боязнь:

Ты в  нашей мысли тьмы созданье,

Паденьем  вызванная казнь!

Непонимаемая  светом,

Рисуешься в его глазах

Ты отвратительна  скелетом

С косой  уродливой в руках.

Ты дочь верховного Эфира,

Ты светозарная  краса:

В руке твоей олива мира,

А не губящая коса.

Когда возникнул мир цветущий

Из равновесья диких сил,

В твое храненье всемогущий

Его устройство поручил.

И ты летаешь  над созданьем,

Забвенья  бед везде лия

И прохлаждающим дыханьем

Смиряя  буйство бятия.

Ты фивских  братьев примерила,

Ты в  неумеренной крови

Безумной  Федры погасила

Огонь мучительной  любви…

Ты предстаешь, святая дева!

И с остывающих ланит

 Бегут  мгновенно пятна гнева,

Жар любострастия бежит.

И краски жизни беспокойной,

С их невоздержной пестротой,

Вдруг заменяются пристойной,

Однообразной  белизной.

Дружится  кроткою тобою

Людей недружная  судьба:

Ласкаешь  той же рукою

Ты властелина и раба.

Недоуменье, принужденье,

Условье смутных наших дней:

Ты всех загадок разрешенье,

Ты разрешенье всех цепей. 

 

Поэмы

 
 
 

   Несколько особняком от лирики Баратынского стоят  его поэмы: «Бал», «Цыганка», «Пиры», «Эда», заслоненные от современников  творчеством Пушкина.

В «Эде»  Баратынский отказался от «лирического тона»: в самой его лирике, предшествующей поэме, проявились тенденции, которые противоречили традиционному пониманию лиризма. В ней уже почти нет стремлений к самовыражению и через это — к сознательно индивидуалистической оценке мира и человека; но есть стремление к исследованию своей индивидуальности, и через это – к исследованию и пониманию внутреннего мира других, и через это – к объективной оценке мира и себя в нем.

   В силу «обыкновенности», не — «поэтичности»  предмета авторский голос в поэме  отмечен поистине не «поэтичным» спокойствием (за исключением немногочисленных взволнованных обращений к героине). Зато от авторского взора  не укрывается ни одна деталь, помогающая читателю глубже уяснить психологию героев, специфику их характеров.

   Главным открытием «Эды» стал образ гусара. Как раз в то самое время, когда Пушкин работал над «Цыганами», где подвергается беспощадному развенчанию тип романтического скитальца в лице Алеко, Баратынский «по-своему, правильно и независимо» трудился над решением той же задачи. «Где привязан, там и пасется» — эта французская поговорка, взятая эпиграфом к «Эде», в равной мере характеризует и Алеко и гусара, то есть две разновидности одного романтического типа, созданного русской жизнью.

   Другим  важным открытием «Эды» стал отказ  от «лирического тона». Повествование идет за счет индивидуализации речи персонажей и использования «мелочных подробностей». Из всех современников только Пушкин по достоинству оценил художественные открытия Баратынского. 

   Но  оригинальность поэм Баратынского не только в глубоком их психологизме, не только в обилии бытовых подробностей, не только в создании ярких характеров, но — и это, пожалуй, самое главное — в новом подходе к сюжету, в попытке объективно отразить самодвижение действительности, в котором случайное и закономерное пребывают в весьма сложном взаимодействии, а причины и следствия так часто меняются местами. По Баратынскому, только отражение писателем диалектики жизни, явленное в сюжете, избавляет произведение от литературной условности, сближает поэзию с действительностью. Отвечая на обвинение поэмы «Цыганка» в неестественности, в «самопроизвольном сцеплении случаев», выдвинутое Н. И. Надеждиным, Баратынский писал: «Пойма, вся основанная па случайностях, и поэма вовсе без случайностей — произведения равно неестественные, равно подлежащие осуждению. Перчатка, уроненная Верой, обстоятельство такое же обыкновенное, как обед, как ужин, и в нем мудрено видеть особенную игру судьбы. Все же остальное в поэме, разговор в маскараде, подосланная карета, свидание на балах — все следствие любви и характера Елецкого: он действует и создает обстоятельства. Следует заметить, что каждое из сих обстоятельств довольно обыкновенно и что только в своей совокупности они составляют повесть, поражающую воображение. Спрашивается: в чем искусство романиста; ежели не в этом?».

   Найти искры живой души в падших, показать, что они способны на благородные  чувства, сделать их привлекательными для читателя, — такова задача, которую  ставил себе Баратынский в своих  поэмах. 

 

Проза

"Перстень" 
 
 

Один  из крупнейших русских поэтов XIX столетия, Евгений Абрамович Баратынский (1800-1844), практически неизвестен как автор  сочинений в прозе. Действительно, его прозаическое наследие невелико. Повесть "Перстень" - это единственный в творчестве Баратынского образец произведений этого жанра. Между тем интерес писателя к прозе был длительным и постоянным. Еще в 1824 г. появляется его сатирическая аллегория "История кокетства". К началу следующего десятилетия относятся литературно- полемические выступления поэта, в письмах конца 1820-х - начала 1840-х годов содержатся сведения о работе Баратынского над прозаическим романом, не завершенным и не дошедшим до нас. В наибольшей же степени, как это показывает и переписка, и лирика писателя, прозаические замыслы, а также теоретические проблемы развития русской прозы занимали Баратынского на рубеже второго и третьего десятилетий прошлого века. По его мнению, современность требовала создания некоего "эклектического" романа, который объединил бы традицию объективного изображения мира с традицией субъективного изображения душевной жизни человека: "Нужно соединить оба рода в одном. Написать роман эклектический, где бы человек выражался и тем, и другим образом (...). Сблизив явления, мы представим их в новом порядке, в новом свете" (письмо к И. В. Киреевскому от июля 1831 г.). В русле этих идей и может быть рассмотрена повесть "Перстень", с воплощенной в ней попыткой объединить чудесное и обыденное, картины быта и раскрытие внутреннего мира героев, авторскую тенденцию и истину характеров и положений. Работа Баратынского над "Перстнем" шла на протяжении 1831 г. "У меня (...) есть повесть, которую в скором времени вам доставлю", - сообщал поэт весной (предположительно в апреле) 1831 г. одному из активных сотрудников "Литературной газеты" М. Д. Деларю. Вероятно, к тому же времени относится упоминание о "Перстне" в письме Баратынского к И. В. Киреевскому - в ту пору наиболее близкому из его друзей: "Я буду у тебя завтра. (...) Написал ли ты повесть? Моя готова". Планы публикации "Перстня" в "Литературной газете" не осуществились: в июне 1831 г. ее издание было прекращено. Работа же писателя над повестью продолжалась и позднее. Летом 1831 г. он покинул Москву и 29 ноября, находясь в Казанской губернии, извещал Киреевского, приступившего к изданию журнала "Европеец": "Теперь сижу за повестью, которую ты помнишь: "Перстень". (...) Все это посредственно, но для журнала годится". В декабре "Перстень" был доставлен в Москву и вскоре появился в "Европейце" (1832. Ч. 1. № 2. за подписью: Е. Баратынский), не вызвав, впрочем, сколько- нибудь заметного отклика читателей и критиков. В научной литературе не раз высказывалась мысль о том, что в процессе создания беллетристического опыта Баратынского роль импульса сыграло знакомство автора с "Повестями Белкина", произошедшее в начале декабря 1830 г. При этом речь должна идти не просто об особом значении пушкинского цикла в творческой истории "Перстня", но и о типологической близости обоих сочинений.

   Как и у Пушкина, в повести Баратынского необыкновенные характеры и ситуации погружаются в течение повседневности. Как и у Пушкина, активную смыслообразующую роль играет литературный фон произведения. Подобно тому, как это происходит в "Метели" или "Барышне- крестьянке", герой "Перстня" воспринимает свою жизнь сквозь призму традиционных литературных ситуаций, и этот взгляд приходит в соприкосновение с реальностью... Безусловно, "Повести Белкина" являются одной из координат, в системе которых необходимо рассматривать сочинение Баратынского. Однако, говоря об обстоятельствах создания "Перстня", важно указать и на его связь с другим прозаическим произведением, очевидно, ставшим известным поэту в одно время с пушкинским циклом - "волшебной сказкой" Киреевского "Опал". Разумеется, мысль о том, что Баратынский сознательно соотносил свою повесть с "Опалом", гипотетична. Но с учетом тесного (как личного, так и эпистолярного) общения обоих писателей в тот период, с учетом их прекрасной осведомленности в творческих замыслах друг друга, обилие точек соприкосновения между произведениями Киреевского и Баратынского представляется неслучайным. "Опал" и "Перстень" связаны единством основной темы ("жизнь в мечте"), сходством фигур центральных героев, рядом характерных мотивов (сна, кольца- талисмана). При этом в трактовке общих вопросов обе повести находятся в отношении внутренней полемики, представляют во многом противоположные варианты разрешения ключевых для эпохи мировоззренческих и эстетических проблем (апология мечты у Киреевского - пафос доверия к действительности у Баратынского, аллегоризм "Опала" - стремление к жизнеподобию в "Перстне" и т. д.). Интересно, что при всей очевидности общих различий и Баратынский, и Киреевский сходным образом развивают мысль об особой подлинности событий, совершившихся в воображении человека, о неизгладимости следа, оставленного ими в его душе. Отмеченные выше литературные параллели к "Перстню" касаются обстоятельств создания, формирования замысла этого произведения. Наряду с ними важно остановиться и на аналогиях, непосредственно входящих в сознание читателя, играющих конструктивную роль в формировании его восприятия текста. Отчетливая "литературность" - одна из важнейших характеристик повести Баратынского. Так, уже отмечена ее близость новелле американского писателя Вашингтона Ирвинга "Саламанхский студент". Однако это сопоставление не является ни единственно возможным, ни основным. В "Перстне" своеобразно препарируется целый ряд "вечных" сюжетов - о магическом кольце царя Соломона, похищенном демоном Асмодеем, о договоре человека с дьяволом (в фаустовском его варианте), о вечном скитальце грешнике Агасфере. Прием ассоциативных сопоставлений, "наложения" персонажей и ситуаций собственного произведения на широко известные образы и сюжеты - один из распространенных в романтической литературе, где он становится способом прояснения авторского замысла, выявления его философской перспективы. Сближение с образами Мельмота, Фауста, Агасфера позволяет Баратынскому поддержать ощущение загадочности Опальского, оно в определенном направлении формирует читательские ожидания, пока, наконец, не возникает наиболее точная, хотя и неожиданная ассоциация Опальский - Дон Кихот, дающая ключ к концепции произведения. Своеобразие же "Перстня" проявляется в том, что это итоговое сопоставление не отменяет и прежних аналогий с названными персонажами, варианты судеб которых были пережиты безумным героем в его воображении.