Конек-Горбунок

Петр Павлович Ершов.

* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *

За горами, за лесами, 
За широкими морями, 
Не на небе -- на земле 
Жил старик в одном селе. 
У старинушки три сына: 
Старший умный был детина,

Средний сын  и так и сяк, 
Младший вовсе был дурак. 
Братья сеяли пшеницу 
Да возили в град-столицу: 
Знать, столица та была 
Недалече от села. 
Там пшеницу продавали, 
Деньги счетом принимали 
И с набитою сумой 
Возвращалися домой.

В долгом времени  аль вскоре 
Приключилося им горе: 
Кто-то в поле стал ходить 
И пшеницу шевелить. 
Мужички такой печали 
Отродяся не видали; 
Стали думать да гадать -- 
Как бы вора соглядать; 
Наконец себе смекнули, 
Чтоб стоять на карауле, 
Хлеб ночами поберечь, 
Злого вора подстеречь.

Вот, как  стало лишь смеркаться, 
Начал старший брат сбираться: 
Вынул вилы и топор 
И отправился в дозор.

Ночь ненастная  настала, 
На него боязнь напала, 
И со страхов наш мужик 
Закопался под сенник. 
Ночь проходит, день приходит; 
С сенника дозорный сходит 
И, облив себя водой, 
Стал стучаться под избой: 
"Эй вы, сонные тетери! 
Отпирайте брату двери, 
Под дождем я весь промок 
С головы до самых ног". 
Братья двери отворили, 
Караульщика впустили, 
Стали спрашивать его: 
Не видал ли он чего? 
Караульщик помолился, 
Вправо, влево поклонился 
И, прокашлявшись, сказал: 
"Всю я ноченьку не спал; 
На мое ж притом несчастье, 
Было страшное ненастье:

Дождь вот  так ливмя и лил, 
Рубашонку всю смочил. 
Уж куда как было скучно!.. 
Впрочем, все благополучно". 
Похвалил его отец: 
"Ты, Данило, молодец! 
Ты вот, так сказать, примерно, 
Сослужил мне службу верно, 
То есть, будучи при всем, 
Не ударил в грязь лицом".

Стало сызнова  смеркаться; 
Средний брат пошел сбираться: 
Взял и вилы и топор 
И отправился в дозор. 
Ночь холодная настала, 
Дрожь на малого напала, 
Зубы начали плясать; 
Он ударился бежать --

И всю ночь ходил дозором 
У соседки под забором. 
Жутко было молодцу! 
Но вот утро. Он к крыльцу: 
"Эй вы, сони! Что вы спите! 
Брату двери отоприте; 
Ночью страшный был мороз,-- 
До животиков промерз". 
Братья двери отворили, 
Караульщика впустили, 
Стали спрашивать его: 
Не видал ли он чего? 
Караульщик помолился, 
Вправо, влево поклонился 
И сквозь зубы отвечал: 
"Всю я ноченьку не спал, 
Да, к моей судьбе несчастной, 
Ночью холод был ужасный, 
До сердцов меня пробрал; 
Всю я ночку проскакал; 
Слишком было несподручно... 
Впрочем, все благополучно". 
И ему сказал отец: 
"Ты, Гаврило, молодец!"

Стало в  третий раз смеркаться, 
Надо младшему сбираться; 
Он и усом не ведет, 
На печи в углу поет 
Изо всей дурацкой мочи: 
"Распрекрасные вы очи!"

Братья ну ему пенять, 
Стали в поле погонять, 
Но сколь долго ни кричали, 
Только голос потеряли: 
Он ни с места. Наконец 
Подошел к нему отец, 
Говорит ему: "Послушай, 
Побегай в дозор, Ванюша. 
Я куплю тебе лубков, 
Дам гороху и бобов". 
Тут Иван с печи слезает, 
Малахай свой надевает,

Хлеб за пазуху кладет, 
Караул держать идет.

Поле все Иван обходит, 
Озираючись кругом, 
И садится под кустом; 
Звезды на небе считает 
Да краюшку уплетает.

Вдруг о  полночь конь заржал... 
Караульщик наш привстал, 
Посмотрел под рукавицу 
И увидел кобылицу. 
Кобылица та была 
Вся, как зимний снег, бела, 
Грива в землю, золотая, 
В мелки кольца завитая. 
"Эхе-хе! так вот какой 
Наш воришко!.. Но, постой, 
Я шутить ведь, не умею, 
Разом сяду те на шею. 
Вишь, какая саранча!" 
И, минуту улуча, 
К кобылице подбегает, 
За волнистый хвост хватает 
И прыгнул к ней на хребет -- 
Только задом наперед. 
Кобылица молодая, 
Очью бешено сверкая, 
Змеем голову свила 
И пустилась, как стрела. 
Вьется кругом над полями, 
Виснет пластью надо рвами, 
Мчится скоком по горам, 
Ходит дыбом по лесам, 
Хочет силой аль обманом, 
Лишь бы справиться с Иваном. 
Но Иван и сам не прост -- 
Крепко держится за хвост.

Наконец она  устала. 
"Ну, Иван, -- ему сказала,-- 
Коль умел ты усидеть, 
Так тебе мной и владеть. 
Дай мне место для покою 
Да ухаживай за мною 
Сколько смыслишь. Да смотри: 
По три утренни зари 
Выпущай меня на волю 
Погулять по чисту полю. 
По исходе же трех дней 
Двух рожу тебе коней -- 
Да таких, каких поныне 
Не бывало и в помине; 
Да еще рожу конька 
Ростом только в три вершка, 
На спине с двумя горбами 
Да с аршинными ушами. 
Двух коней, коль хошь, продай, 
Но конька не отдавай 
Ни за пояс, ни за шапку, 
Ни за черную, слышь, бабку. 
На земле и под землей 
Он товарищ будет твой: 
Он зимой тебя согреет, 
Летом холодом обвеет, 
В голод хлебом угостит, 
В жажду медом напоит. 
Я же снова выйду в поле 
Силы пробовать на воле".

"Ладно", -- думает Иван 
И в пастуший балаган 
Кобылицу загоняет, 
Дверь рогожей закрывает 
И, лишь только рассвело, 
Отправляется в село, 
Напевая громко песню: 
"Ходил молодец на Пресню".

Вот он всходит  на крыльцо, 
Вот хватает за кольцо, 
Что есть силы в дверь стучится, 
Чуть что кровля не валится, 
И кричит на весь базар, 
Словно сделался пожар. 
Братья с лавок поскакали, 
Заикаяся вскричали: 
"Кто стучится сильно так?" -- 
"Это я, Иван-дурак!" 
Братья двери отворили, 
Дурака в избу впустили 
И давай его ругать, -- 
Как он смел их так пугать! 
А Иван наш, не снимая 
Ни лаптей, ни малахая, 
Отправляется на печь 
И ведет оттуда речь 
Про ночное похожденье, 
Всем ушам на удивленье:

"Всю я  ноченьку не спал, 
Звезды на небе считал; 
Месяц, ровно, тоже светил, - 
Я порядком не приметил. 
Вдруг приходит дьявол сам, 
С бородою и с усам; 
Рожа словно как у кошки, 
А глаза-то-что те плошки! 
Вот и стал тот черт скакать 
И зерно хвостом сбивать. 
Я шутить ведь не умею -- 
И вскочи ему на шею.

Уж таскал же он, таскал, 
Чуть башки мне не сломал, 
Но и я ведь сам не промах, 
Слышь, держал его как в жомах. 
Бился, бился мой хитрец 
И взмолился наконец: 
"Не губи меня со света! 
Целый год тебе за это 
Обещаюсь смирно жить, 
Православных не мутить". 
Я, слышь, слов-то не померил, 
Да чертенку и поверил". 
Тут рассказчик замолчал, 
Позевнул и задремал. 
Братья, сколько ни серчали, 
Не смогли -- захохотали, 
Ухватившись под бока, 
Над рассказом дурака. 
Сам старик не мог сдержаться, 
Чтоб до слез не посмеяться, 
Хоть смеяться -- так оно 
Старикам уж и грешно.

Много ль времени  аль мало 
С этой ночи пробежало,-- 
Я про это ничего 
Не слыхал ни от кого. 
Ну, да что нам в том за дело, 
Год ли, два ли пролетело, --

Ведь за ними не бежать... 
Станем сказку продолжать.

Ну-с, так  вот что! Раз Данило 
(В праздник, помнится, то было), 
Натянувшись зельно пьян, 
Затащился в балаган. 
Что ж он видит? -- Прекрасивых 
Двух коней золотогривых 
Да игрушечку-конька 
Ростом только в три вершка, 
На спине с двумя горбами 
Да с аршинными ушами. 
"Хм! Теперь-то я узнал, 
Для чего здесь дурень спал!" -- 
Говорит себе Данило... 
Чудо разом хмель посбило; 
Вот Данило в дом бежит 
И Гавриле говорит: 
"Посмотри, каких красивых 
Двух коней золотогривых 
Наш дурак себе достал: 
Ты и слыхом не слыхал". 
И Данило да Гаврило, 
Что в ногах их мочи было, 
По крапиве прямиком 
Так и дуют босиком.

Спотыкнувшися три раза, 
Починивши оба глаза, 
Потирая здесь и там, 
Входят братья к двум коням. 
Кони ржали и храпели, 
Очи яхонтом горели; 
В мелки кольца завитой, 
Хвост струился золотой, 
И алмазные копыты 
Крупным жемчугом обиты. 
Любо-дорого смотреть! 
Лишь царю б на них сидеть! 
Братья так на них смотрели, 
Что чуть-чуть не окривели. 
"Где он это их достал? -- 
Старший среднему сказал. -- 
Но давно уж речь ведется, 
Что лишь дурням клад дается, 
Ты ж хоть лоб себе разбей, 
Так не выбьешь двух рублей. 
Ну, Гаврило, в ту седмицу 
Отведем-ка их в столицу; 
Там боярам продадим, 
Деньги ровно поделим. 
А с деньжонками, сам знаешь, 
И попьешь и погуляешь, 
Только хлопни по мешку. 
А благому дураку 
Недостанет ведь догадки, 
Где гостят его лошадки; 
Пусть их ищет там и сям. 
Ну, приятель, по рукам!" 
Братья разом согласились, 
Обнялись, перекрестились

И вернулися  домой, 
Говоря промеж собой 
Про коней и про пирушку 
И про чудную зверушку.

Время катит  чередом, 
Час за часом, день за днем. 
И на первую седмицу 
Братья едут в град-столицу, 
Чтоб товар свой там продать 
И на пристани узнать, 
Не пришли ли с кораблями 
Немцы в город за холстами 
И нейдет ли царь Салтан 
Басурманить христиан. 
Вот иконам помолились, 
У отца благословились, 
Взяли двух коней тайком 
И отправились тишком.

Вечер к  ночи пробирался; 
На ночлег Иван собрался; 
Вдоль по улице идет, 
Ест краюшку да поет. 
Вот он поля достигает, 
Руки в боки подпирает

И с прискочкой, словно пан, 
Боком входит в балаган.

Все по-прежнему стояло, 
Но коней как не бывало; 
Лишь игрушка-горбунок 
У его вертелся ног, 
Хлопал с радости ушами 
Да приплясывал ногами. 
Как завоет тут Иван, 
Опершись о балаган: 
"Ой вы, кони буры-сивы, 
Добры кони златогривы! 
Я ль вас, други, не ласкал, 
Да какой вас черт украл? 
Чтоб пропасть ему, собаке! 
Чтоб издохнуть в буераке! 
Чтоб ему на том свету 
Провалиться на мосту! 
Ой вы, кони буры-сивы, 
Добры кони златогривы!"

Тут конек  ему заржал. 
"Не тужи, Иван, -- сказал, -- 
Велика беда, не спорю, 
Но могу помочь я горю.

Ты на черта  не клепли: 
Братья коников свели. 
Ну, да что болтать пустое, 
Будь, Иванушка, в покое. 
На меня скорей садись, 
Только знай себе держись; 
Я хоть росту небольшого, 
Да сменю коня другого: 
Как пущусь да побегу, 
Так и беса настигу".

Тут конек  пред ним ложится; 
На конька Иван садится, 
Уши в загреби берет, 
Что есть мочушки ревет. 
Горбунок-конек встряхнулся, 
Встал на лапки, встрепенулся, 
Хлопнул гривкой, захрапел 
И стрелою полетел; 
Только пыльными клубами 
Вихорь вился под ногами. 
И в два мига, коль не в миг, 
Наш Иван воров настиг.

Братья, то есть, испугались, 
Зачесались и замялись.

А Иван им стал кричать: 
"Стыдно, братья, воровать! 
Хоть Ивана вы умнее, 
Да Иван-то вас честнее: 
Он у вас коней не крал". 
Старший, корчась, тут сказал: 
"Дорогой наш брат Иваша, 
Что переться -- дело наше! 
Но возьми же ты в расчет 
Некорыстный наш живот.

Сколь пшеницы  мы ни сеем, 
Чуть насущный хлеб имеем. 
А коли неурожай, 
Так хоть в петлю полезай! 
Вот в такой большой печали 
Мы с Гаврилой толковали 
Всю намеднишнюю ночь -- 
Чем бы горюшку помочь? 
Так и этак мы вершили, 
Наконец вот так решили: 
Чтоб продать твоих коньков 
Хоть за тысячу рублев. 
А в спасибо, молвить к слову, 
Привезти тебе обнову -- 
Красну шапку с позвонком 
Да сапожки с каблучком. 
Да к тому ж старик неможет, 
Работать уже не может; 
А ведь надо ж мыкать век, -- 
Сам ты умный человек!" -- 
"Ну, коль этак, так ступайте, -- 
Говорит Иван, -- продайте 
Златогривых два коня, 
Да возьмите ж и меня". 
Братья больно покосились, 
Да нельзя же! согласились.

Стало на небе темнеть; 
Воздух начал холодеть; 
Вот, чтоб им не заблудиться, 
Решено остановиться.

Под навесами ветвей 
Привязали всех коней, 
Принесли с естным лукошко, 
Опохмелились немножко 
И пошли, что боже даст, 
Кто во что из них горазд.

Вот Данило вдруг приметил, 
Что огонь вдали засветил. 
На Гаврилу он взглянул, 
Левым глазом подмигнул 
И прикашлянул легонько, 
Указав огонь тихонько; 
Тут в затылке почесал, 
"Эх, как темно! -- он сказал. -- 
Хоть бы месяц этак в шутку 
К нам проглянул на минутку, 
Все бы легче. А теперь, 
Право, хуже мы тетерь... 
Да постой-ка... мне сдается, 
Что дымок там светлый вьется... 
Видишь, эвон!.. Так и есть!.. 
Вот бы курево развесть! 
Чудо было б!.. А послушай, 
Побегай-ка, брат Ванюша! 
А, признаться, у меня 
Ни огнива, ни кремня". 
Сам же думает Данило: 
"Чтоб тебя там задавило!" 
А Гаврило говорит: 
"Кто-петь знает, что горит!