Иди и смотри

— Да, дорогой! —  Лора развернулась к нему всем корпусом.  

Одним движением  руки она смахнула слезы и оправила волосы. Взмах тонких ресниц сбросил  крошечные соленые капли. Багровые руки спрятались за спиной. Лора чуть подалась вперед и замерла... Металлический кол вонзился ей в спину.  

— Моешь посуду? — ни то спросил, ни то констатировал  Брэд, спустившись по лестнице и  осмотревшись.  

— Да, дорогой, —  ответила Лора и заслонила собой  мойку.  

Брэд подошел к Лоре, поцеловал в щеку и заглянул ей за спину.  

— А мойка  пустая, — тихо, с напряжением  в голосе сказал Брэд.  

— Пустая! —  Лора изо всех сил пыталась казаться веселой. — Уже помыла, Брэд! Просто я ее уже помыла!  

Брэд слегка отстранился и внимательно посмотрел на Лору.  

— Ты плакала? —  на помятых щеках Брэда мелькнули  желваки.  

— Нет, что ты, Брэд! — натужно рассмеялась Лора. — С чего ты взял?!  

— Не плакала?  

— Нет! Совсем нет! — Лора суетливо помотала головой  из стороны в сторону. — Просто соринка в глаз попала. Я терла, терла...  

Брэд ей не поверил, но ответом удовлетворился.  

— Что на завтрак? Яичница с беконом?  

— Да, яичница  с беконом, — подтвердила Лора и, опомнившись, тут же добавила: —  И тосты с кленовым сиропом. Как  ты любишь.  

— Хорошо. Накрывай на стол. — Брэд окинул внимательным взглядом кухню и потер полученный вчера синяк на правой скуле. —  Пойду умоюсь.  

Брэд развернулся  и направился в ванную. Лора приготовилась  облегченно выдохнуть.  

— Да, кстати! —  Брэд обернулся. — Что у тебя с руками? Опять аллергия?  

— Да, Брэд, аллергия, — Лора смущенно улыбнулась и потерла  кисти одну о другую тыльными сторонами.  
 

— Дура эта твоя Долли, — говорил Брэд за завтраком, деловито пережевывая бекон и  макая тосты в кленовый сироп. — Какого черта мы ее послушали?! Не надо было идти на этот «шабаш». Ужас! Она просто круглая идиотка. Поразительно! Такая близорукость! Это так всегда бывает — сначала человек, от нечего делать, приобщается к язычеству, а потом удивляется, что оказывается в Аду. Ну, а куда его еще девать?! В Аду — самое место! Только подумаю, как там зажарят этого маори... Как его имя? Анти... Ани… Анитаху, кажется. Да. Так вот, только подумаю, как его зажарят, прямо душа поет! Ааа-ллилуйя! Ааа-лли-луйя! Ааа-ллилуйя!  

Брэд чинно пропел гимн и громогласно рассмеялся. Лора вздрогнула.  

— Бог дал  нам все, Лора, — продолжал Брэд. — Он дал нам небо и землю, Он дал нам кров и пищу. Он дал  нам все. Все, что у нас есть! Лора, понимаешь — все! И единственное, о чем Он просил нас, единственное, — это верить! Все, взамен за небо и землю, за кров и пищу, за Божественную Благодать Его — это верить! И мы верим, Лора! Мы верим, что Он искупил наши грехи своей мученической смертью на кресте, что Он дал нам жизнь и даст еще Царствие Небесное! Лора! Разве это не прекрасно?! Прекрасно! А что ждет язычников?! Они будут гореть в Аду!  

Брэд любит  рассуждать о жизни, о Боге, о порядке. Он всегда говорит длинными монологами. Как проповедник. Никаких ответов  или комментариев не требуется. Лора привыкла. Сначала и не замечала, что Брэд говорит сам с собой. Слушала и со всем соглашалась. Потом как-то раз попробовала высказать свое мнение, возразить. Но Брэд строго посмотрел на нее и сменил тему. Больше Лора не спорила, смирилась. Просто кивала в такт его голосу, и все. А последнее время как-то даже и слушать перестала. Смотрела на мужа и думала о чем-то своем.  

О чем она  думала?.. Всякий раз о разном. Но, в сущности, всегда об одном и  том же. Бог не дал им с Брэдом детей. Толком не понятно почему. Врачи  что-то объясняли, но все пугано, нескладно. Одни одно говорят, другие — другое. Может быть, и можно было бы выяснить, пройти лечение. Но Брэда бездетность устраивала. А в таком деле без мужчины не обойтись. Его тоже нужно обследовать, лечить, если понадобится. Но Брэд один раз, по настоянию Лоры, сходил к врачу и больше не пошел. Что сказал ему врач, Лора не знала. Брэд говорил ей только то, что сам считал нужным сказать.  

И обычно Лора думала о детях. Нет, даже не думала, она  мечтала о них. Представляла себе дом, в котором полно малышей. Трое. Может быть, даже четверо. Веселый детский смех прокатывается по дому. Это трехлетний Джим гоняется за кошкой по второму этажу. Эту кошку Лора взяла для Сабрины, когда та была еще маленькой. Теперь Сабрина уже ходит в школу. Майк в саду. Ему только пять, но он уже следит за любимыми розами Лоры, поливает их. А здесь, рядом с Лорой, в небольшой кроватке-переноске спит Дора. Совсем еще маленькая, ей три месяца.  

Своих воображаемых детей Лора очень любила. Очень-очень. Всем сердцем. И ее не смущало ни их отсутствие, ни то, что они были старше их с Брэдом брака. Не смущало. Она любила. Лора каждый день занималась со своими детьми. Она кормила их, мыла, одевала, баюкала. Мысленно рассказывала им сказки, учила читать, писать. Она праздновала их дни рождения, дарила подарки, украшала для них рождественскую елку. Водила гулять — на пляж, на пристань, в парк, а по воскресеньем — в церковь. Лора все им дозволяла. Дети умеют быть благодарными, и они такие славные... Как им откажешь? И даже когда Дора не спала целую ночь из-за животика, Лора на нее не сердилась, она сидела рядом и пела ей колыбельную, покачивая плетеную люльку.  

Но сегодня  с самого утра дом был пуст. Ни единого детского голоса. Ни крика, ни смеха, ни просьб, ни песен. Абсолютная тишина. И неотступно вчерашний вечер. Как будто тысяча фотографий. Словно кто-то заснял его на пленку, разрезал и отдельными кадрами раскидал в хаотичном порядке по сознанию Лоры.  

Вот Долли уговаривает  Лору: «Лора, пойдем! Ты же знаешь, какие маори бывают красивые! А этот красивее всех! Самый красивый! Правда! Пойдем!» И Лора хочет пойти — просто пойти. Взглянуть одним глазком, только чтобы развеяться. Она ведь никуда не ходит, все время одна, дома. Но как сказать Брэду? А без Брэда она не может пойти.  

А вот Брэд ругает Лору: «Лора, это глупость, зачем  мы сюда пришли! И это не этническая музыка, не ври мне! Это шабаш! Этот маори вызывает своих духов! Это  грех! Мы не должны здесь быть!»  

Вот еще родные и знакомые Долли — Дейвид, Генри, Симона и сама Долли:  

«Как он поет! Как он поет! Это же надо! Прямо  в груди щемит! Потрясающий!»  

«А как танцует! Необыкновенное чувство! Просто чудо!»  

«Говорят, он может  предсказывать будущее...»  

«Он видит человека насквозь».  

«Это не он, это  духи, которые в него вселяются».  

«Но все равно! Вот бы он мне сказал что-нибудь...»  

«Зачем тебе?»  

«Ну, интересно  же...»  

«А можно его  попросить?»  

«Нет, только если он сам что-то увидит, тогда скажет. Спрашивать нельзя...»  
 

Лора как сейчас видит перед собой этот небольшой остров — холмы, поросшие высоким лесом, сочно-зеленую листву деревьев и множество птиц. Они взлетают целыми стаями и подолгу кружат в небе, выписывая сложные фигуры. И в этот миг кажется, будто небо над островом — это огромная крона гигантского дерева с раскидистыми, колышущимися на ветру ветвями.  

Иногда в жизни  случаются события, которые на первый взгляд кажутся тебе незначительными. Может быть, они и есть незначительные. Но Лора жила ими, жила воспоминаниями о них. Ты просто испытываешь какое-то ощущение — вот вроде бы и все. Но отзвук, отголосок этого события потом еще долго остается с тобой. Это как свидетельство, как напоминание — ты был жив когда-то, ты был жив.  

И Лоре вдруг  показалось, что вся ее жизнь —  это вот один такой отголосок. Не жизнь, а одно ее эхо, лишенное плоти, лишенное существа. Словно она и не живет вовсе, а лишь присутствует при исполнении собственной жизни. Смотрит на нее со стороны. Переживает тихие радости, грустит. И все это — сама с собой, одна.  

А вокруг люди — эти странные люди, которые, кажется, живут совсем по-другому. Этих людей что-то волнует, они из-за чего-то переживают. Но главное — они чего-то хотят, на что-то надеются, о чем-то мечтают. Их жизнь — это не отголоски прошлого, а бесконечная устремленность в будущее. Но, может быть, они заблуждаются? Может быть, им только кажется, что все еще впереди? Может быть, когда-нибудь они обернутся назад и спросят себя — а было ли в моей жизни хоть что-то?..  
 

— Смотрите, смотрите! — кричала Долли, показывая пальцем на остров, когда все они только садились в катер, готовясь пересечь пролив.  

— Что? — недоуменно спросила Лора. — Что там?  

— Да вон же! — не унималась Долли. — Костер! Видишь?!  

Действительно, на песчаном берегу, окаймлявшем светлой  полосой лесистую часть острова, высился огромный оранжево-красный костер.  

— Да, он, наверное, метров шесть высотой! — восхищенно протянул Дейвид — официальный любовник Долли.

 Иногда в  жизни случаются события, которые  на первый взгляд кажутся тебе  незначительными. Ты просто испытываешь какое-то ощущение — вот вроде бы и все. Но отзвук, отголосок этого события потом еще долго остается с тобой. Это как свидетельство, как напоминание — ты был жив когда-то, ты был жив.  
 

— Ну, шести, конечно, нет, — осадил его Брэд. — Может быть, два — два с половиной.  Иногда в жизни случаются события, которые на первый взгляд кажутся тебе незначительными. Ты просто испытываешь какое-то ощущение — вот вроде бы и все. Но отзвук, отголосок этого события потом еще долго остается с тобой. Это как свидетельство, как напоминание — ты был жив когда-то, ты был жив.  
 
 

Костер действительно  был огромным. Когда катер причалил к берегу, танцующий вокруг огня маори казался совсем крошечным. А на самом деле, в этом маори, в этом странном, загадочном, поразительно красивом — даже для маори — индейце было не меньше двух метров роста.  

— Мы должны будем  подойти тихо, — сказала Долли. — Чтобы не спугнуть духов. Подойдем, сядем неподалеку и будем наблюдать.  

— Да какие духи! — возмутился Брэд.  

— Страшно?! —  рассмеялся Дейвид. — Не паникуй, Брэд! Ты же знаешь, Бог тебя не оставит! Или  все-таки струсил?!  

Брэд покраснел. Он не любит Дейвида, потому что он живет с Долли вне брака. А  Дейвид не любит Брэда, потому что считает его ханжой.  

— Нет, не струсил, — зло ответил Брэд.  

И группа двинулась  по направлению к костру. Они шли  по песчаному берегу — молча, зачарованные открывшимся им зрелищем. Анитаху  танцевал вокруг огня — не двигался, не перемещался, а буквально парил в раскаленном воздухе. Казалось, он даже не подозревал о существовании земного притяжения — таким легким, таким мощным был его танец.  

Его обнаженное — в одной набедренной повязке  — тело, расписанное причудливыми символами маори, одновременно казалось и напряженным, и расслабленным. Оно то переливалось, словно расплавленная сталь, то замирало, подобно каменному изваянию. И тут же снова взметалось в воздух — сильное, страстное, полное жизни. Абсолютная свобода жизни.  

Обряды маори  не обходятся без особенного — горлового — пения. И Анитаху пел, почти не открывая рта — не связками, не глоткой, не губами, он пел каким-то тайным, удивительным внутренним резонатором. Словно где-то внутри его груди притаилась волшебная музыкальная шкатулка, способная рождать самые разные, самые причудливые звуки — от пронзительно глубоких до мягких, летящих, воздушных.  

Лора сначала  только слушала этот голос, проникаясь его силой, его теплотой, его нежностью. А потом вдруг впустила его  в себя. Даже не заметила, не поняла, как это произошло. Но он словно вошел в нее — какая-то сила, какой-то свет. Она позволила этому загадочному, этому неизвестному ей маори петь у нее внутри. Быть с нею, быть —ею. Лора улыбнулась и ускорила шаг.  

Ей всегда казалось, что между людьми существует какая-то непреодолимая внутренняя граница. Что они никогда не могут быть по-настоящему близки друг другу, что они не могут понимать и слышать друг друга по-настоящему. От этого всегда было больно и одиноко. Но вдруг этот вечный ее испуг исчез, улетучился. Счастье всегда приходит незаметно, но если приходит, его нельзя пропустить.  

Как зачарованная, Лора шла на огонь, не отрывая глаз от танцующего маори. Сама того не замечая, она стала двигаться в такт движениям Анитаху, словно пульсируя  с ним в унисон. И его голос звучал уже не вокруг, эхом разлетаясь над затихшим, торжественно замершим океаном, а внутри ее сердца. Пламя костра перестало быть огнем, но лишь  Ей всегда казалось, что между людьми существует какая-то непреодолимая внутренняя граница. От этого всегда было больно и одиноко. Но вдруг этот вечный ее испуг исчез, улетучился. Счастье всегда приходит незаметно, но если приходит, его нельзя пропустить.