Идейно-художественные особенности произведений В. П. Крапивина

     Хотя  начало следующей повести "Самолет по имени Сережка" все же обещает читателям множество положительных эмоций. Несмотря на, то, что герой повести – полупарализованный мальчик-инвалид, с первых страниц становится вроде бы ясно, что это классическая повесть о счастливой мальчишечьей дружбе. По духу, она чем-то напоминает "Ту сторону, где ветер" или "Ковер-самолет". Дело так же происходит летом, в небольшом уральском городе (еще одном постоянном городе-персонаже Крапивина). Вместе Ромкой и Сережкой мы путешествуем по заросшим травой тихим старым переулкам, чувствуя сказочное дыхание этих похожих на волшебные джунгли мест, и понимаем, откуда у Крапивина возник замысел Безлюдных пространств. Да он и сам подтверждает в интервью, что эта идея появилась когда "... гулял когда-то по пустырям, с заброшенными цехами и всякими свалками. Мне всегда казалось, что там есть какая-то особая, таинственная жизнь." Постепенно реалистическая повесть все больше и больше наполняется сказочным содержанием. Поначалу сказка приходит во снах, потом сны начинают проникать и в реальность. В той же "Дырчатой Луне" еще не до конца понятно, чем же миры Безлюдных пространств принципиально отличаются от миров Великого Кристалла. В "Самолете по имени Сережка" все становится на свои места. Безлюдные пространства – это тоже грань Кристалла, но грань где сказочное неразделимо связано с настоящим, где сон постоянно перетекает в явь, где время и расстояния живут по совершенно своим законам, ничего общего не имеющего с физическими. В конце концов – эти пространства сами по себе разумны! "Люди их оставили... но раньше-то люди там жили. Долго-долго. И душа этой жизни на таких пространствах сохранилась. И они теперь... ну, как бы стали сами по себе живые."

     Но  когда сказка встречается с реальностью, это означает, что не только волшебное  оказывает влияние на существующее, но и наоборот. Жестокая действительность, сталкиваясь с иррациональным и добрым, зачастую начинает привносить в сказку свои суровые законы. И трагический финал повести о самолете Сережке суть следствие такого вот столкновения реальностей. И пусть, сказочное и светлое, как будто спохватившись, все же вроде бы одерживает верх, и автор неоднократно повторяет, что "никто не разбился", однако чувство неоднозначности концовки, "открытости" финала не покидает читателя. Тема смерти в таком контексте – вроде бы герои и погибают, но в тоже время возможны и счастливые варианты развития ситуации – впервые так явно звучит у Крапивина именно в этой повести. И непременно возникает во всех следующих частях цикла о Безлюдных пространствах.

     Вообще  же вопрос об обратимости смерти, о возможности существования по ту сторону Стикса, очень часто возникает в поздних произведениях писателя. Особенно выделяется в этом плане мрачная повесть "Полосатый жираф Алик". Действие повести происходит большей частью на Астероидах, а ведь Астероиды – это место, куда дети попадают после смерти, своеобразный детский рай, аналог Нарнии Клайва Льюиса или Страны Нангиялы из повести Астрид Линдгрен "Братья Львиное сердце". И герои "Алика.." умудряются вернуться на Землю (воскреснуть), но некоторым позже приходится умереть во второй раз...

     Во  второй раз придется умереть и  главному герою "Лето кончится не скоро" Шурке Полушкину. А может и  не придется? Ведь основной лейтмотив  многих произведений Крапивина – пока вокруг лето, а рядом верные друзья, ничего плохого случиться не может. А лето на той грани Кристалла, куда Шурка, которому пришлось стать ответственным за судьбу человечества, загнал Землю, может, не закончится до тех пор, пока мы делаем "...что-то хорошее. Хоть капельку добра. Может быть, она заставит выровняться Весы. А то и качнет их к свету. " Многим такая концовка может показаться чересчур слезоточивой и назидательной. Но для чего еще нужны книги, как не для того, чтобы мы становились хоть чуточку добрее по прочтении?

     Действительность, изображённая писателем в повести «Лето кончится не скоро», страшна.  Если герои 70-х всё-таки жили в мире с убеждением, что хороших людей больше, то нынешние герои поставлены в такую ситуацию, где таких людей просто нет. В конце концов, всякие Кисы, Гаврики и Дыбы, с которыми приходилось сражаться Серёже Каховскому и ему подобными, были лишь единичными представителями Зла. Кроме того, важно подчеркнуть, что они были асоциальны, т. е. в принципе находились вне закона, вне общества. И закон, и общество, хоть с трудом и не сразу, но всё же приходили на помощь крапивинским героям в их борьбе с этими субъектами.. Даже в романах, написанных о 90-х ("Синий город на Садовой" и "Бронзовый мальчик") всё-таки действует принцип, согласно которому "хороших людей больше". Ещё есть смысл отстаивать справедливость.

     Совершенно  иная ситуация в "Лете...". Герои  этой повести живут в мире победившего  Зла. Это Зло здесь всюду. Главный  герой, Шурка, пытается отстоять справедливость, но терпит поражение. Да и где она, справедливость? Рэкетиры убивают Шуркиного отца, отбирают квартиру. Милиция тоже состоит в сговоре с мафией и вместо того, чтобы помочь, Шурку долго и методично там избивают. В общем, "били везде - и в приёмнике, и в милиции, и в интернате. Воспитатели и все эти "дежурные по режиму", и парни - те, кто постарше". Может, пресса поможет? Нет, по телевизору засилье американских фильмов, где тоже стрельба, погони, опять стрельба. И всё же Шурка пытается бороться. Он даже стреляет из самодельного пистолета в "мафиози" Лудова. Но при этом, как позже выясняется, лишь добавляет ещё Зла на неумолимые Весы. Правда, взрослые в конце концов помогают Шурке.

     В силу своей "настроенности" на особое, романтическое восприятие мира, герои "Лета..." мало способны к активным действиям. Они - не деятели, а зрители, созерцатели. Быть может, именно поэтому они оказываются особенно беззащитными в суровом мире, который им противостоит. Такой вот трагический контраст между безжалостным миром, с одной стороны, и отчаянно неприспособленными к существованию в этом мире героями, - с другой. Эти герои, словно инопланетяне, заброшенные волей судьбы на нашу планету, помещённые в такие условия, где им не выжить. "А может, он как раз и есть инопланетянин? - говорит Кустик о Грише Сапожкине. Вы разве, сами не заметили?(...) Ну, какой он... неприспособленный к земным условиям. Беззащитный. - Господи, а сам-то ты... - со стоном произнесла Женька. - А что я?.. Ну и что! А вы много про меня знаете?! Может, я тоже... Вот улечу однажды в другое пространство".

Даже  отчаянно романтическая, "неземная" дружба, не способна спасти Землю от грозящей ей гибели. Она, эта дружба, лишь приводит к рождению нового пространства, изолированного от внешнего мира. Пространства, в котором дети создают Город своей романтической мечты. И только эти Безлюдные Пространства способны стать "зародышем нового мира".

     Именно  пространства без людей, пространства, надёжно оберегающие детей от вторжения в них злых сил. Уйти в эти пространства - единственный выход для героев Крапивина. Писателя часто упрекали в "отрыве от действительности". Идея Безлюдных Пространств - это не "отрыв", а разрыв с действительностью. Ребятам из "Лета..." нечего терять в этом мире. Они не в состоянии его изменить, переделать. И остаётся лишь покинуть его, начать всё заново.

     Повесть заканчивается прямым обращением автора к читателю, смысл которого достаточно прост: не оставляйте в беде ребёнка, нуждающегося в помощи, если не делом, то хоть словом облегчите его существование в этом мире. 

     Повесть  «Взрыв Генерального штаба», как и предыдущие  работы В. Крапивина, сопротивляется чисто эстетскому подходу. Она очень "больная" и во всей придуманности своей – актуальная.

     Сам писатель определяет ее важнейшую тему как тему "Дети и "горячие точки". Повесть "Взрыв Генерального штаба" переносит "горячую точку" в условную страну, где идет нескончаемая война Империи и йосских сепаратистов. Война настолько ожесточенная, что даже дети становятся солдатами. Тринадцатилетний Лен и совсем еще маленький Зорко принадлежат к разным лагерям. Каждый идет с тайным заданием в "свой" Генеральный штаб: несет записанную в подсознании сложнейшую информацию. Но оказалось, что Генеральный штаб один, общий. Тот, кто заправляет войной, считает ее закономерным и даже полезным явлением, чем-то вроде кровообращения в организме человечества. Маленькие курьеры с самого начала были обречены на расстрел...

     В произведениях Владислава Крапивина  нет "инопланетного" Добра и  Зла: все человеческое. Сам писатель всегда стремится быть старшим братом своему читателю: утешителем, защитником, проводником в необычайный, романтический мир - во взрослый мир, каким он представляется подростку в мечтах о времени, "когда он станет большим".

     "Лужайки,  где пляшут скворечники", один из самых больших по объему фантастических романов Крапивина, стал своеобразным подведением итогов. В нем переплелись почти все темы и вопросы, возникающие в произведениях Крапивина в последнее время. В основном, это касается войны. Здесь и тема детей на войне, и боль от того, что происходит в горячих точках, и рассуждения о том, что какие бы благородные цели не преследовала война и какие бы благородные люди в ней не воевали, война остается войной. Здесь и уже упоминавшаяся выше проблема обратимости смерти, и возможность ухода от зла и ненависти в пространства, уставшие от войн, и взаимоотношения этих пространств с окружающими их мирами – как реальным, так и сказочным – и, конечно же, типично крапивинская история дружбы и любви... К принципу построения литературного произведения по типу "роман в романе" Крапивин прибегал уже не раз. Достаточно вспомнить повести "Выстрел с монитора" и "Рассекающий пенные гребни". И везде действие "внутреннего" повествования происходило за много лет до основных событий. И то, что в "Лужайках…" пересекаются как исторические (или якобы исторические), так и современные события, и что красивая сказка сочетается с суровой прозой жизни, и то, что героями разных частей стали ребенок и взрослый – все это только подчеркивает "объединяющую" сущность романа.

     Главными героями крапивинской прозы, несмотря на фантастический ли, исторический ли, бытовой ли антураж остаются люди. Чаще дети, реже взрослые. И хотя мы считаем (и справедливо считаем) цикл о Безлюдных пространствах циклом фантастическим – не это главное. В одном из интервью Владислав Петрович сказал: "Я никогда не старался писать фантастику ради фантастики. У меня фантастика получалась тогда, когда моим героям становилось тесно в трехмерном, обыденном пространстве. Я придумывал всякие другие миры и планеты, чтобы расширить сцену действия для героев. Чтобы они могли реализовать себя более ярко и полно, чем в рамках нынешней жизни..."  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

     Заключение 
 

     Владислав Крапивин не укладывается в схемы. Он против всех схем; единственное, чем руководствуется писатель (и его герои) — это живое и сугубо эмоциональное чувство правильности избранного пути, сделанного выбора. Положительные герои часто ошибаются по мелочам, они, как правило, просто-таки притягивают к себе неприятности, легко ввязываются в конфликт, суеверны и малоприспособлены к жизни. Они ошибаются, но только не в момент настоящего выбора. Правильным решение становится, если принято в соответствующем состоянии духа, на логику или абстрактные моральные и этические законы здесь бесполезно ссылаться, бесполезно с ними сверяться и спорить (хотя спорить, конечно, пытаются), ибо крапивинский герой — сам себе закон и эталон, абсолют и мыслящая галактика... Более того, правильно поступает только тот, кто изначально не знает, что делать, кто пребывает в растерянности. Главная сила — изначальное, сокрытое в человеке Добро, а оно не нуждается в научении. Всякое твердое знание, опытность, самоуверенность губительно ограничивают личность рамками принятой на себя схемы.

     Часто простое противодействие Врагу  как логическое завершение неприятия  на эмоциональном уровне служит поводом для принятия окончательного решения. Из простого противодействия Тем, кто велят, вырастает вся тактика борьбы с ними — непонятными, таинственными. То, что они не переносят (например, они не любят число пять), становится символом сопротивления. А если Те, кто велят, связали для чего-то планеты и времена в кольцо — требуется разорвать цепь, взорвать Мост. "Трудно объяснить, — признается Глеб Дикий. — Мы знали, что он для чего-то очень нужен им, значит, вреден людям..." Хотя потом, конечно, планеты нужно соединить заново... как в "Вечном жемчуге".

     Владислав Крапивин – писатель-романтик. Все его повести заполнены атрибутами классической романтики: шпагами, парусами, воздушными змеями, звездами, "алыми перьями стрел". Реальны в них только герои – обыкновенные мальчишки. Реально их стремление к правде, справедливости, добру, их вера в умных взрослых людей.

     Все мальчишки тянутся к романтике: без нее их душа сохнет, черствеет. Голос Синих Пространств и  Свежий Ветер нужны парусу, воздушному змею и человеку. В наших лесах нет львов - значит, надо их выдумать, как выдумали герои рассказа "Львы не приходят на дорогу".

     Мальчишечья душа просит подвига. Книга  "Трое с площади Карронад" о дружбе, о судьбе мальчишки и о подвиге. Но это печальная книга. Она о том, как "гибнут маленькие, любопытные, кто ближе к земле и траве", как в наше время подрываются на минах мальчишки. С горечью автор и его герои думают о том, почему в городе триста памятников и ни одного нет ребятам. Ведь они тоже воевали: маленькие артиллеристы Первой обороны, юнги из морской пехоты... Они и сейчас погибают, из-за войны...