Идейно-художественные особенности произведений В. П. Крапивина

     "Каждый  из главных персонажей книги  должен совершить один или  несколько Поступков, которые  по-новому раскрывают характер  персонажа. Персонаж, не совершающий  Поступок – неинтересен", – так говорил один из признанных мастеров прозы прошлого века Владимир Санин. Владислав Крапивин в полной мере следует этому принципу – неинтересных героев у него нет.

     Очень трудный выбор встает перед Володей  из повести "Оруженосец Кашка". С одной стороны верный оруженосец – младший друг, который не бросает Володю в минуту опасности и который в нем души не чает. С другой – "Как же теперь ему объяснить? Как рассказать, что такое эта круглолицая строптивая девчонка?".

     Развилка. Или туда – или туда. И любое решение болью отзовется в чьей-то душе. А решать – надо...

     Казалось  бы, достаточно просто взяться всерьез  за учебу, чтобы не остаться на второй год в школе. Но для этого Генке, одному из главных героев дилогии  "Та сторона, где ветер", приходится многое пережить и многое понять. Генкин товарищ, Яшка, спасает двух дошкольников, игравших в опасном месте и попавших в смертельную ловушку – но цену ему за это приходится заплатить трагическую... А после того как маленький Илька ради спасения многих людей, рискуя жизнью, вынужден собственными руками уничтожить мечту – мечту, ради воплощения которой он и его друзья работали долгие месяцы, – невольно на ум приходят слова Славки Семибратова из повести "Трое с площади Карронад". "Обидно же: из-за взрослых дураков такие, как Динька, головой рискуют. Один тормоза не закрепил, другой еще что-нибудь не так... А потом приезжает мать, спрашивает: "Где мой Динька?" – "Ах, извините, его нет, он подвиг совершил..." Весело?"

     Центральное произведение цикла, давшее ему название, – "Мушкетер и Фея", оно объединяет пять повестей. Любая из них может читаться как отдельное произведение, но все вместе они образуют вещь, уникальную для Крапивина по временной протяженности, рассказывающую о становлении характера – от малыша до подростка.

     Мы  встретимся с главным героем, Женей  Воробьевым по прозвищу Джонни, еще  в дошкольном возрасте, – а расстанемся спустя несколько лет, в пятом классе. Для ребенка пять лет – это огромный срок, почти половина жизни. На протяжении этих лет он может измениться очень сильно. Каждая из пяти повестей построена вокруг достаточно важного для жизни героя события – некоторой конфликтной ситуации, выходя из которой, Джонни становится в чем-то взрослее. Вместе с героем растут, становятся все более многообразными и его связи с миром, все больше лирических моментов появляется в повестях.

     И именно из уст мушкетера (не случайно именно таков его карнавальный костюм) Джонни, защищающего собственную  честь перед лицом своей Феи – Кати Зарецкой – мы услышим стихи, которые можно в полной мере отнести ко всем мушкетерам Владислава Крапивина. 

     Не  нужны ни локоны до плеч.

Ни  большая шляпа  и ни шпоры -

Лишь  бы мушкетер умел беречь

Боевое  званье мушкетера... 

Мушкетер  известен не плащом

И не шпагой, острой, как  иголка.

Мушкетеры могут быть хоть в чем:

В запыленных кедах  и футболках... 
 

1.3. Человек трудной  судьбы в реалистических  произведениях В.  Крапивина 

     В. П. Крапивин глубоко и проникновенно  пишет о человеке трудной судьбы (подступы просматриваются в образе Стасика Грачева из "Мальчика со шпагой"). Обычно это определение относят ко взрослому, много пожившему на земле человеку. Правомерно ли применять его к мальчишке, только-только сменившему шорты на длинные штанишки? Правомерно — дает однозначный ответ как жизнь, так и литература многими своими образцами, вспомним хотя бы Диккенса. В "Колыбельной для брата" человеком трудной судьбы предстает Петька Чирков, Чирок — на мальчишеском жаргоне.

     Фабула  повести проста. В раздевалке украли кошелек. Подозрение падает на главного героя — Кирилла Векшина. Он, как и подобает крапивинским героям, берегущим честь смолоду, гневно отвергает обвинения, не дает обыскивать себя. Но подозрение-то висит, и, пока оно не снято полностью, пятно остается. Кирилл прекрасно понимает это и предпринимает самостоятельные розыски виновного. Душа его полна праведного гнева — найти злодея, предать суду товарищей и очищенным от наветов снова шагать по жизни с гордо поднятой головой.

     Злодей  наконец-то найден. Припертый к стене  неопровержимыми доказательствами, Петька готов публично признать свою вину. Почему же вместо удовлетворения на душе крапивинского героя муторно, слякотно, почему он, всегда готовый к решительным поступкам, мнется ныне в растерянности, не зная, как поступить? Обелить себя можно, но какой дорогой ценой — растоптать Чирка, который стоит сейчас перед ним с глазами, полными слез. Деньги Чирок украл, доведенный до отчаяния компанией Дыбы. При Чирке хулиганствующие лоботрясы сжевали лезвие, а ему, Чирку, приказали гнать рубль, якобы он проспорил. Мать и так еле-еле сводит концы с концами, к тому же ждет ребенка, а у Петьки может появиться отчим, к которому он, не видевший отцовской ласки, уже заранее привязался душой.

     Вот какая нелегкая жизненная ситуация встала перед Кириллом. Испытанные средства — шпага или кулаки — здесь бессильны. Какая тяжелая это оказывается ноша — брать ответственность не за себя, а за другого. Кирилл принимает мужественное решение — Чирок возвращает деньги учительнице, а они с Женькой никому ни слова о всей этой истории.

     Просочился-таки слух в классе. Предала классная руководительница свою ученицу — во имя "коллективизма и чести" класса. Маленькая Элька Мякишева, имеющая все основания стать с возрастом такой же, с пафосом произносит обвинительную речь: класс на первом месте в школе, с болгарскими пионерами переписываемся, а тут какой-то Чирок. Чирок не присутствует, он болеет, и снова Кирилл принимает на себя чужую боль.

     Вторгается  жизнь своими суровыми реалиями в  прекрасную страну крапивинского детства. На пороге большой жизни мальчишка обнаруживает, что не так-то просто решить, кто друг, кто враг, а кто, пользуясь строкой Высоцкого, « и не друг, и не враг, а — так...»

.

     У всех произведений Крапивина, вошедших в настоящий цикл, есть одна особенность – герои этих книг – просто жили. Учились в школе, ссорились и мирились с друзьями, возвращались в дома, где их любили и ждали. И, конечно же, играли. Но игры у этих ребят не простые, они из тех, которые впоследствии могут дать серьезное увлечение на всю жизнь – и даже определить путь этой жизни. И из детей, играющих в подобные игры, вырастали обычно творческие, самостоятельные личности. И даже конфликты, возникающие в этих книгах, носят нестрашный, житейский характер.

     В  повести "Трое с площади Карронад" В. Крапивин пишет о юном Славке, который польстился на библиотечный "Справочник вахтенного офицера", а потом, уличенный матерью в содеянном, разрыдается, признается "в своем черном деле" маленькой, седой, очень доброй на вид, но суровой Василисе Георгиевне, перенесет все муки совести и даже отдаст библиотеке взамен свою самую любимую книгу "Маугли", большую, с цветными вкладками. Но как только он решится на эту жертву, автор, видимо, вконец расчувствовавшись, моментально сделает так, что Василиса Георгиевна вернет книгу, "потому что "Справочник" все равно был не нужен: его собирались списывать в макулатуру".

     Но  время неумолимо шло, в обществе происходили перемены – и далеко не всегда к лучшему. И вот уже маленькие мушкетеры вынуждены сражаться с несправедливостью и злом, пытаясь сохранить собственное достоинство, защитить себя и своих друзей от черствости и равнодушия людей.  

2 .Сказки 

     В наши дни детство уже нельзя лицемерно  назвать "счастливым" – слишком много проблем у современных детей. Социальное расслоение в обществе, беспризорность и ненужность детей, общая заброшенность, сверстники, решившие показать свою "крутизну" на более слабых и младших... Замечательный писатель Радий Погодин когда-то говорил, что он не сможет писать о том, как пятиклассник повалил второклассника и бьёт его ногами, хотя и знает, что такие вещи могут быть.

     Но  то, что еще пару десятилетий назад  было диким, из ряда вон выходящим  случаем – сегодня, увы, встречается все чаще и чаще. Владислав Крапивин тоже не может писать о таком – и именно поэтому лирические герои Крапивина в его последних произведениях обычно обитают в сказке.

     Ряд критиков считает, что это уход от окружающей действительности, но если следовать их логике, то и Януш Корчак детям варшавского гетто должен был рассказывать не сказки, а правдивые истории о той ненормальной жизни, которая была вокруг. Но нет смысла рассказывать добрую историю об окружающем мире, когда на самом деле все обстоит по-другому, стоит лишь выглянуть в окно... Наверное, было бы замечательно, если бы детским писателям никогда не приходилось писать грустных сказок. Если бы все злоключения и горести оказались не страшнее, чем приключения юного мушкетера или, на худой конец, чем беды Юрки Журавина.

     Но  писателю – если он настоящий писатель – приходится быть честным с читателем, даже с читателем маленьким. И у Владислава Крапивина есть произведения тяжелые и горькие, порой просто страшные. И это, конечно, не вина писателя, а лишь один из симптомов нашего времени. Не могут быть веселы, беззаботны и счастливы дети в книгах, когда их так часто ждет горе в нашем мире. Даже у веселой сказочницы Астрид Линдгрен, живущей в благополучной Швеции, есть горькие сказки. По книгам Владислава Крапивина, написанным в последнее десятилетие, все сильнее и сильнее заметны боль и тревога за мир детства, утративший самое главное – защиту и любовь взрослого мира.

     Но  если писатель не может, не кривя душой, поместить счастливых героев в наш  мир, у него остается еще одна возможность – придумать новый мир: правильный, настоящий, такой, каким он должен быть, поэтому писатель обратился к сказкам. Он сам дает этому объяснение: "В сказке я хозяин обстоятельств". В сказке ничто не сковывает воображение писателя, и он с упоением воспроизводит именно тот мир, в котором наиболее полно может проявить себя маленький герой.

     Все реально и все волшебно в этом мире. Детвора с радостью принимает  условия литературной игры. С одним  существенным уточнением. Для ребенка  игра не средство занять от скуки время, а средство познания жизни. Играет ли девочка в куклы, пыхтит ли малыш, строя дом из кубиков, — для ребенка все это всерьез. Детство не делит действительность на жизнь и сказки, доказывает Крапивин своими произведениями. В детстве все настоящее, и сказки тоже настоящие.

     От  мечты к игре, от игры в большую  жизнь. И вот этот очень деликатный и очень сложный отрезок человеческого бытия, когда закладывается фундамент личности, и привлекает внимание Крапивина.

     Взрослые  в сказке играют вспомогательную  роль, их немного, и те, что есть, все  добродушны (Олимпиада Викторовна, не выговаривающая букву "р", в качестве исключения лишь подтверждает правило). Обладательница коллекции шляп и кота Кузи Софья Александровна, старичок из сапожной будки, очень большой и очень толстый Капитан, Хранитель музея, тетя Валя, похожая на английскую даму, — все они вносят в повесть мягкий юмор, но не они движут сюжет. Ведь "чтобы лететь в сказочный лес, надо сначала поверить, что он есть на свете". У взрослых это плохо получается. Когда возмужавший Олег вернулся домой, он даже не решается спросить, сохранился ли ковер-самолет, на котором они однажды влетели в радугу и даже трогали ее рукой. Сказка кончилась вместе с детством. Но ведь детство никогда не кончается для человечества, оно есть и будет, пока живут на свете мальчишки и девчонки. И вот такой примечательный разговор венчает концовку книги.

     Старый  ковер, оказывается, сохранился, и на нем происходит жаркая схватка юных борцов. Мальчишки хохотом встретили  неудачную шутку взрослого дяденьки о волшебных свойствах ковра  и разбежались. Только "мальчик в синей майке не убежал со всеми. Он стоял у края ковра, тоненький и побледневший так, что его конопушки казались темными зернышками.

— Скажите... — начал он, и голос у него был какой-то виноватый и в то же время требовательный. — Скажите, пожалуйста... Вы пошутили? Да?

Я переглотнул от волнения и тихо сказал:

— Нет. Я не пошутил.

— Но так не бывает, — проговорил он негромко, но почти сердито. И глаза у него потемнели.

— Бывает, — сказал я, не отводя глаз.