Автор: Пользователь скрыл имя, 08 Ноября 2010 в 17:28, лекция
текст произведения М.Горького. Пьеса.
А л е к с е й (угрюмо). Поживи с ним, - узнаешь, до чего!
В и к т о р. Вам нравится моя идея?
А н т о н и н а. Идея? Какая?
В и к т о р. Монопольного книгоиздательства?
А н т о н и н а. Разве это - идея? Это - торговля. Вы собираетесь торговать книгами, книгами торгуют так же, как сапогами, утюгами...
В и к т о р. А вы все мечтаете о высоких целях? Я допускаю, что - с какой-то высшей точки зрения - торговля книгами вульгарное дело. Но высшая точка только потому полезна, что, падая с неё, мечтатели разбиваются насмерть.
А н т о н и н а. Эта сентенция мне знакома. Не помню, у кого я прочитала её.
А л е к с е й. Не злись, Антошка!
А н т о н и н а. Я не злюсь. Мне холодно. (Ушла в маленькую дверь.)
В и к т о р. Дьявольски избалованы купеческие дочери.
А л е к с е й. Не все.
В и к т о р. Наиболее интересные.
А л е к с е й. То есть - богатые.
В и к т о р. Ты - проиграл вчера?
А л е к с е й. Да... чёрт! И платить - царскими. А где я возьму царских? Мачеха - не даёт.
В и к т о р (закуривая). Офицеры играют в карты подозрительно счастливо.
А л е к с е й. Напился я... Кто-то снял с меня часы, подарок отца. И револьвер пропал...
В и к т о р. Как думаешь: Антонина выйдет за меня?
А л е к с е й. Конечно. Куда же ей ещё?
В и к т о р. Тебе не кажется, что Александра Булычова дурно влияет на неё?
А л е к с е й. Едва ли... Антошка тянет куда-то в другую сторону.
Г л а ф и р а. Просят в столовую.
В и к т о р (удивлён). А эта зачем у вас?
А л е к с е й. Её Звонцова тоже выгнала, а у нас прислуга разболталась. Мачеха сманила Глафиру тотчас же после смерти Булычова. Что, тебе твоя новая мадам - дорого стоит?
В и к т о р. Не дёшево. Но - хороша, не правда ли?
А л е к с е й. Да. Идём?
В и к т о р. Чрезвычайно искусная любовница.
А л е к с е й. Слушай: зачем отец твой газетную бумагу спрятал?
В и к т о р. Ты знаешь, что дела моего родителя не интересуют меня. А вот твой эпикуреец "папон" шутит ветхозаветно и утомительно. И эта его манера прятаться в ерундовых словах всем известна, никого не обманывает...
(Ушли. Одновременно: из правой двери - Глафира, из левой - Елизавета, в руке - ваза с яблоками.)
Е л и з а в е т а. Вы что, Глаша?
Г л а ф и р а. Может - убрать нужно что-нибудь?
Е л и з а в е т а. Всё в порядке. Вот, несите в столовую, я сейчас приду. (Идёт к двери в комнату Антонины, дверь заперта, стучит.)
А н т о н и н а. Это - ты? Что?
Е л и з а в е т а. От Виктора запираешься? Вот болван, а? Уверен, что я готова открыть ему объятия, гусь копчёный! Ты что всё прячешься, Антошка? Нагрузились вы с Шурой книжками и живёте... безрадостно, как мыши! Брали бы пример с меня: глупая, а живу легко, и всё прощается мне...
А н т о н и н а. Должно быть - не всё, вон как утром отец кричал и топал ногами на тебя.
Е л и з а в е т а. Но ведь простил же! (Взяв падчерицу за плечи, встряхивает её.) Ой, Антошка, если б ты видела этого полковника Ермакова! Вот мужчина! Он и в штатском - воин! Глазищи! Ручищи! Знаешь, эдакий... настоящий, для зверского романа! Убить может! Когда я его вижу - у меня ноги дрожат... Нет, ты - вялая, холодная, ты не можешь понять... Василий Ефимович, конечно, должен ревновать, он - муж! Должен!
А н т о н и н а. Должен. В слове этом есть что-то общее с глаголом лгать. Долг, долгался...
Е л и з а в е т а. Ну вот, началась философия! Это ты у отца научилась словами играть. Но ведь он играет... для того, чтобы всех обыгрывать. А тебе бы, Антоня, послать все глаголы к чёрту да и жить просто, без затей! Ах, Тонька, кого я понимаю, так это Екатерину Вторую, царицу, вот умела выбирать собачек ко двору! (Прислушалась.) А отец... ты его не ценишь, не понимаешь...
(Достигаев - за портьерой в тёмной комнате.)
Е л и з а в е т а (потише, но с жаром). Он - милый, с ним легко. Первый умник в городе, да! Он... как это? Еропукеец, что ли?
Д о с т и г а е в. Епи-ку-реец! Эх ты, изверг невежества!.. Что вы тут делаете?
Е л и з а в е т а. Тебя хвалим.
Д о с т и г а е в. Это вы и при мне можете, я - не стыдлив. Ты, лиса, иди-ка в столовую, там чёрт попа принёс неведомо зачем. Говорит поп, что в совете рабочих получены какие-то важные вести из Петрограда... будто бы случилось что-то чрезвычайное. Тебе, Антошка, Булычова-то не говорила, что затевают большевики?
А н т о н и н а. Вы второй раз спрашиваете меня об этом.
Д о с т и г а е в. И третий спрошу. Куксишься всё, дуешься, а - на кого? Выходила бы замуж за Виктора-то... за победителя! Парень в меру глуп и крепко богат, - чего ещё надо? Вертела бы им, как Варька Булычова Андрюшкой. Варька-то целится на эту, на француженку... как её? Читал в словаре вчера... забыл! Голову ей отрубили? Ну?
А н т о н и н а. Мадам Ролан.
Д о с т и г а е в. Ну да. Учитесь, а ничего не знаете. А то ещё была... Рекамье, на кушетке лежит. Время требует, чтоб к нему... приспособлялись. Ну... ладно! Пожар со спиртного завода на лесной двор перемахнул, зарево - огромное! Ставни у нас с улицы закрыты, а всё-таки в зале на полу красные полосы лежат... неприятно! И в столовой неуютно. Поди-ка, Антошка, распорядись, чтобы все сюда шли... подальше от улицы! (Антонина ушла.) Ну, что, лиса?
Е л и з а в е т а (искренно). Я тебе - не лиса, я с тобой - честная.
Д о с т и г а е в (шлёпая её ладонями по щекам). Ду-ура! Иной раз и честно, да неуместно.
Е л и з а в е т а. Я тебе, Вася, прямо говорю, и не первый раз: с тебя - хватит, а мне - мало!
Достигаев (сел). Ну... до чего же ты, подлая, бесстыдна!
Е л и з а в е т а. И не подлая, и не бесстыдная! Я правду говорю - ты умный, ты знаешь - правду!
Д о с т и г а е в. Да... чёрт тебя возьми вместе с правдой этой! Глупа ты... до святости, изверг естества! Ты - солги, да чтоб приятно было! Обидно мне или нет, что я - стар для тебя? Слышишь, как я с тобой говорю? Видишь, ну?
Е л и з а в е т а. Вижу. Всё вижу. И - понимаю. А лгать тебе - не стану. Солгу - ты поймёшь, и разрушится наша дружба, а твоя дружба мне дороже, чем твоя любовь...
Д о с т и г а е в. Эх, Лизка...
Е л и з а в е т а. Я от тебя никуда не отойду, и никто меня не сманит, никто! Я - знаю, другого такого, как ты, нет!
(Глафира - с подносом, на нём две бутылки, бисквиты в вазе, яблоки.)
Д о с т и г а е в. Ну... ладно! Молчи. И - вот что: Павлина - ты не дразни, оставь эту глупую твою привычку. Вообще - дразнить никого не надо, не такие дни. Лишнего не болтай. И пора бы тебе иметь взгляды. Оглядываться надо. Время опасное...
Е л и з а в е т а. Не умею я учиться, Вася! Да я и без науки ничего не боюсь, как та девица, которая поёт:
Трижды замуж выходила,
Не боялась ничего,
И четвёртый выйду - тоже
Ничего не побоюсь...
Д о с т и г а е в. Ты - не шути, не время для шуток! Взяла бы словарь, почитала. Вот, примерно, Дарвин, англичанин, он проводит такой взгляд: надо приспосабливаться! Всё живёт, потому что приспособилось, а не просто: родилось, выросло и живёт... беззащитным дураком! (Антонина - с тарелками.) Тебя с Антошкой надобно посадить на идеологическое питание... на диэту! Почему не идут сюда?
А н т о н и н а. Там спор с Павлином.
Д о с т и г а е в. Э, болваны... (Идёт. Елизавета - под руку с ним.)
Г л а ф и р а (из тёмной комнаты). Шура прислала товарища сказать, что она и сегодня не ночует здесь и не беспокоились бы вы. А если хотите видеть её - товарищ проводит вас. Она - в совете. Очень желает видеть вас.
А н т о н и н а. Нет, не пойду. Такая слякоть, холод. Придёт же Шура завтра... послезавтра? Ну - когда-нибудь? (Глафира молчит.) Начинается что-то серьёзное, Глаша?
Г л а ф и р а. Мне неизвестно.
А н т о н и н а. Вы тоже уйдёте к ним, да? А мне вот некуда идти. Ни с вами, ни против вас... не способна.
Г л а ф и р а (грубовато). Может - ошибаетесь вы? Посмотрели бы поближе на людей, которые верят и решают...
А н т о н и н а. Мне верить - нечем. У меня нет этого, чем верят. Я говорю, конечно, не для того, чтоб вы пожалели меня.
Г л а ф и р а. Я понимаю, что жалость мою вы за обиду себе приняли бы. Нет, я не жалею. А трудно мне понять - как это, почему? Жил человек свободно, читал книги какие хотел...
А н т о н и н а. И оказался ни к чему не способен, да?
Г л а ф и р а. Вы... не одна такая, много таких...
А н т о н и н а. Это вы - утешаете?
Г л а ф и р а. Нет, зачем же?
А н т о н и н а. А где эта смешная монашенка?
Г л а ф и р а. Она своё место найдёт...
А н т о н и н а. Ну, прощайте, Глаша!
Г л а ф и р а (удивлена). Я ведь не сегодня ухожу.
А н т о н и н а. Скажите Шуре... нет, лучше я напишу ей...
Г л а ф и р а. Сейчас?
А н т о н и н а. После. (Ушла к себе.)
(Глафира, нахмурясь, смотрит вслед ей, делает движение к двери, но отмахнулась и пошла в комнату налево; уступает дорогу Павлину, Алексею, Виктору.)
П а в л и н (возмущённо). Прискорбно, весьма прискорбно, молодые люди, что вы так легкомысленно, с кондачка относитесь к слухам, столь грозным.
В и к т о р. Но - объясните: где же Керенский, войска?..
А л е к с е й. Министры?
П а в л и н. Объяснить я ничего не могу. Но верю в самое невозможное...
В и к т о р. Ну да, это верование - ваша профессия...
П а в л и н. О, боже мой, боже! Что приходится слышать! Повторю вам, да подумаете: разумом наделены мы от бога не для упражнений в бесплодном высокоумии, хотя подобает нам и ереси знать, да искуснейшими явимся противу еретиков...
Д о с т и г а е в (входит с бутылкой в руке). Значит: в Петрограде образовалось новое правительство, рабочее? Ну, что ж? Деды и прадеды наши из рабочих вышли, отцы с рабочими жили - трудились, почему же и мы не сумеем?
П а в л и н. Ох, Василий Ефимович, как неприятно шутите вы...
Д о с т и г а е в. Открой вот эту бутылочку, Алёшка, да не взболтай, винцо нежное! (Обнимает Павлина за талию, ходит с ним.) Ты чего боишься, пастырь душ наших?
П а в л
и н. Помилуйте, - что за вопрос? Власть
над Россией захвачена
Д о с т и г а е в. А я не верю в это и ничего не боюсь!
П а в л и н. Не может быть, чтоб не боялись, противуестественно это...
Д о с т и г а е в. Подожди, - в чём дело? Жили мы шутя, за счёт дураков, ну вот: перебили дураков на войне, а которые остались - поумнели и просятся к нам в долю, в компаньоны.
П а в л и н. Дразните вы меня, Василий Ефимович.
Д о с т и г а е в. Нет, ты - сообрази... Например - немцы. Чем немец силён? Тем, что по Дарвину живёт...
П а в л и н. Ох, полноте! Давным-давно опровергнут Дарвин этот!
В и к т о р. Совершенно верно.
Д о с т и г а е в. Опровергнут? Не слыхали об этом. Ну, пускай он опровергнут, а привычка к нему всё-таки осталась, и немцы отлично... приспособляются. Немец социалиста не боится, он и социалисту кушать дает. И - что же мы видим? У нас в шестом году кадеты уговаривали народ: не плати царю налогов, не давай солдат! Народ и ухом не повёл... да! А вот, немецкие рабочие, социалисты, в четырнадцатом году, глазом не моргнув, дали денег на войну.
П а в л и н. Позвольте... невразумительно это!