Антоний Погорельский

увидел,   что   совет  министра  был  небесполезен.  Палка  начала  под  ним

увертываться и  манежиться, как настоящая лошадь, и он насилу мог усидеть.

     Между  тем затрубили в рога, и охотники  пустились скакать во  всю   прыть

по разным  переходам  и коридорам. Долго они так  скакали, и Алеша  от них не

отставал, хотя с  трудом мог сдерживать бешеную палку  свою... Вдруг из одного

бокового  коридора  выскочило  несколько крыс, таких  больших,  каких  Алеша

никогда не видывал; они хотели пробежать мимо; но  когда министр приказал их

окружить, то они  остановились и начали защищаться  храбро. Несмотря, однако,

на то, они  были  побеждены мужеством и  искусством  охотников. Восемь  крыс

легли на месте, три  обратились в  бегство, а одну, довольно тяжело раненную,

министр велел  вылечить  и  отвесть в зверинец. По  окончании охоты Алеша так

устал,  что глазки  его  невольно закрывались. При  всем том ему хотелось  о

многом поговорить с Чернушкою, и он попросил позволения возвратиться в залу,

из которой они  выехали  на охоту. Министр  на то  согласился;  большою рысью

поехали они назад  и по  прибытии в залу отдали лошадей  конюхам, раскланялись

с  придворными  и  охотниками и  сели друг  против  друга на  принесенные  им

стулья.

     - Скажи,  пожалуйста,  -  начал  Алеша, -  зачем  вы убили бедных  крыс,

которые вас не беспокоят и живут так далеко от вашего жилища?

     - Если  б мы их не истребляли, - сказал  министр, -  то они вскоре бы  нас

выгнали из комнат наших и истребили  бы все наши съестные припасы. К тому же

мышьи и крысьи  меха у нас в высокой цене по причине их легкости и мягкости.

Одним знатным  особам дозволено их у нас употреблять.

     - Да  расскажи мне, пожалуйста, кто  вы таковы? - продолжал Алеша.

     -  Неужели  ты  никогда не слыхал,  что под  землею  живет народ  наш? -

отвечал  министр.  -  Правда,  не многим удается нас  видеть, однако  бывали

примеры,  особливо в  старину, что мы выходили на свет и показывались людям.

Теперь это редко  случается, потому что  люди сделались  очень нескромны. А у

нас существует закон, что если тот, кому  мы показались, не сохранит этого в

тайне, то мы  принуждены  бываем немедленно оставить местопребывание  наше и

идти далеко- далеко, в другие  страны. Ты легко представить  себе можешь, что

королю  нашему невесело  было  бы оставить  все  здешние заведения и  с целым

народом переселиться  в  неизвестные земли. И поэтому  убедительно тебя прошу

быть  как  можно  скромнее;  ибо  в  противном  случае ты  нас всех  сделаешь

несчастными,  а  особливо  меня. Из благодарности  я  упросил короля призвать

тебя сюда; но  он  никогда  мне не простит,  если  по твоей  нескромности мы

принуждены будем  оставить этот край...

     -  Я  даю тебе  честное  слово,  что  никогда  не  буду  ни с кем  о  вас

говорить, - прервал  его Алеша. - Я теперь вспомнил, что  читал в одной книжке

о  гномах,  которые  живут под землею. Пишут, что в  некотором  городе очень

разбогател один  сапожник в самое короткое время, так что никто не  понимал,

откуда  взято  его  богатство. Наконец как-то  узнали, что  он  шил сапоги и

башмаки для гномов, плативших ему за то очень дорого.

     - Быть  может, что это правда, - отвечал  министр.

     - Но, - сказал ему Алеша, - объясни мне,  любезная  Чернушка, отчего ты,

будучи министром, являешься в свет в виде курицы и какую связь имеете  вы со

старушками-голландками?

     Чернушка, желая удовлетворить его любопытству,  начала было рассказывать

ему  подробно  о  многом, но при  самом  начале  ее  рассказа  глаза Алешины

закрылись, и  он крепко заснул. Проснувшись на другое утро, он лежал в своей

постеле. Долго  не мог он опомниться и не знал, что  ему делать...

     Чернушка  и  министр,  король и   рыцари,  голландки и крысы  -  все  это

смешалось  у  него  в  голове, и он  насилу  мысленно  привел  в  порядок  все

виденное  им в  прошлую  ночь. Вспомнив,  что король подарил ему  конопляное

зерно, он поспешно бросился  к своему платью и действительно  нашел в кармане

бумажку, в которой  завернуто было конопляное семечко. "Увидим, - подумал он,

-  сдержит ли  свое слово король! Завтра  начнутся  классы, а я еще  не успел

выучить всех своих  уроков".

     Исторический  урок  особенно  его  беспокоил:  ему  задано  было выучить

наизусть  несколько  страниц из Шрековой всемирной истории, а он  не знал еще

ни одного слова!

     Настал  понедельник, съехались пансионеры, и  начались классы. От десяти

часов до  двенадцати преподавал  историю сам  содержатель  пансиона.  У Алеши

сильно  билось  сердце...  Пока  дошла  до него  очередь,  он несколько  раз

ощупывал  лежащую  в кармане бумажку с  конопляным  зернышком... Наконец его

вызвали. С трепетом подошел он к  учителю, открыл  рот, сам еще не зная, что

сказать,  и - безошибочно, не  останавливаясь, проговорил заданное.  Учитель

очень его хвалил;  однако Алеша не принимал его  хвалу  с  тем удовольствием,

которое прежде чувствовал  он  в  подобных  случаях.  Внутренний  голос  ему

говорил, что  он не заслуживает этой похвалы, потому что урок  этот не стоит

ему никакого труда.

     В  продолжение нескольких  недель  учители не  могли нахвалиться  Алешею.

Все уроки без  исключения знал он совершенно,  все  переводы с одного языка на

другой  были  без  ошибок,  так  что  не могли  надивиться чрезвычайным  его

успехам. Алеша  внутренне  стыдился этим похвалам:  ему  совестно  было,  что

поставляли его  в пример товарищам, тогда как  он вовсе того не заслуживал.

     В   течение этого времени  Чернушка  к нему  не являлась, несмотря  на то,

что Алеша, особливо в первые недели после получения  конопляного зернышка, не

пропускал  почти  ни одного  дня  без того, чтобы  ее не звать, когда ложился

спать. Сначала  он очень о том горевал, но потом  успокоился мыслию, что она,

вероятно, занята важными  делами по своему званию.  Впоследствии же похвалы,

которыми  все  его  осыпали,  так его  заняли, что он  довольно редко  о ней

вспоминал.

     Между  тем  слух  о  необыкновенных  его способностях разнесся  вскоре  по

целому Петербургу. Сам директор училищ приезжал  несколько  раз  в  пансион и

любовался Алешею. Учитель носил его на руках, ибо  через него пансион вошел в

славу. Со всех концов города съезжались  родители  и  приставали к нему, чтоб

он детей  их принял к себе, в надежде, что и  они  такие же будут ученые, как

Алеша. Вскоре  пансион  так наполнился,  что  не было  уже  места  для новых

пансионеров, и  учитель с учительшею начали помышлять  о том, чтоб нанять дом,

гораздо пространнейший того, в котором они жили.

     Алеша,  как сказал  я уже выше, сначала  стыдился  похвал, чувствуя,  что

вовсе их не  заслуживает,  но мало-помалу он стал к ним привыкать, и наконец

самолюбие его  дошло до того, что он принимал, не краснея,  похвалы, которыми

его  осыпали. Он много стал о себе думать, важничал перед другими мальчиками

и  вообразил, что  он гораздо лучше и  умнее всех их.  Нрав Алеши  от  этого

совсем  испортился:  из доброго,  милого и скромного  мальчика  он  сделался

гордый и  непослушный.  Совесть часто его в том  упрекала, и внутренний голос

ему говорил: "Алеша, не гордись! Не приписывай самому себе того, что не тебе

принадлежит; благодари  судьбу за то, что  она тебе  доставила  выгоды против

других детей, но не думай, что ты лучше их. Если ты не исправишься, то никто

тебя  любить не будет, и тогда ты,  при  всей  своей учености, будешь  самое

несчастное дитя!"

     Иногда  он  и принимал намерение исправиться,  но, к несчастию, самолюбие

так  в  нем  было сильно, что заглушало  голос  совести,  и он  день ото  дня

становился хуже, и день ото дня товарищи менее  его любили.

     Притом  Алеша  сделался страшный  шалун.  Не имея нужды твердить уроков,

которые ему задавали, он в то время, когда другие дети готовились к классам,

занимался шалостями, и эта праздность еще более  портила его нрав. Наконец он

так надоел всем  дурным своим нравом,  что  учитель  серьезно  начал думать о

средствах к исправлению  такого дурного мальчика и для  того задавал ему уроки

вдвое и втрое  большие, нежели другим; но и это  нисколько не помогало. Алеша

вовсе  не  учился, а  все-таки  знал урок с начала  до  конца,  без малейшей

ошибки.

     Однажды  учитель, не зная, что с  ним  делать, задал ему выучить наизусть

страниц двадцать к другому  утру и надеялся, что  он, по крайней мере, в этот

день будет смирнее.

     Куда! Наш Алеша и не думал об  уроке! В этот день он нарочно  шалил более

обыкновенного, и  учитель тщетно грозил ему наказанием,  если на  другое утро

не  будет  он  знать  урока.  Алеша  внутренне  смеялся  этим угрозам, будучи

уверен, что конопляное семечко поможет ему непременно.

     На  следующий день, в назначенный   час, учитель взял в  руки  книжку, из

которой  был  задан урок  Алеше,  подозвал  его к  себе  и велел  проговорить

заданное. Все дети  с любопытством обратили на Алешу  внимание, и сам учитель

не знал, что  подумать, когда Алеша, несмотря на то,  что вовсе  накануне не

твердил  урока, смело  встал  с скамейки и подошел  к  нему. Алеша нимало  не

сомневался в  том,  что и этот раз ему  удастся  показать свою необыкновенную

способность;

     он  раскрыл рот... и не мог выговорить  ни слова!

     - Что  же вы молчите? - сказал ему  учитель. - Говорите урок.

     Алеша  покраснел,  потом побледнел,  опять  покраснел,  начал   мять свои

руки, слезы у  него от страха навернулись на глазах... Все тщетно!  Он не мог

выговорить ни одного слова, потому что, надеясь на конопляное зерно, он даже

и не заглядывал в  книгу.

     - Что  это  значит,  Алеша?  - закричал  учитель. -  Зачем вы  не хотите

говорить?

     Алеша   сам не  знал, чему приписать   такую странность,  всунул  руку  в

карман, чтоб ощупать  семечко... Но как описать его отчаяние, когда он его не