Эзра Паунд и Ива Тогури: сравнительная характеристика радиопропагандистской деятельности в годы Второй мировой войны

Чарльз Коусенс  был ключевой фигурой в передаче «Ноль часов». Япония остро нуждалась в людях, которые бы имели опыт ведения пропаганды и знали английский язык, но таких среди японцев не было вообще. Тогда секретная служба отыскала трех военнопленных и под пытками заставила их работать на себя, но из-за языкового барьера, скрывавшего многие нюансы речи, они получили относительную свободу в области того, что именно должно говориться в эфире радиостанции. Поэтому передача, которую возглавил Коусенс, получилась не столько прояпонски пропагандистской, сколько юмористически-издевательской. И Тогури стала идеальным рупором.

«Программа «Ноль часов» шла всего один час с шести до семи вечера по токийскому времени… Она начиналась всегда с одной и той же песни «Strike Up The Band», которую играли The Boston Pops. Весточки от военнопленных иногда зачитывал Коусенс. Потом шел сегмент «Сиротки Энн», в котором она читала реплики, написанные Коусенсом и ставила песни. Затем следовали новости из США и программа по заявкам. Завершали программу филлипинец и американец, зачитывая кусочки новостей, чередуя их с военными маршами.

Коусенс писал  для Тогури реплики, наполненные  шутками, фразеологизмами, игрой слов – в общем, всем, что делало бы передачу как можно менее понятной человеку, выросшему в неанглоязычной среде. Однажды она случайно назвала себя «твой лучший враг – Энн», и с тех пор это выражение стало часто появляться в ее сегменте эфира как ее «фирменная» шутка» ³³.

Казалось бы, для Тогури не могло быть дня счастливей, чем день, когда Императорская  Япония проиграла войну, но, вопреки  всем фактам ее оправдывающим, Ива была арестована и обвинена в измене: «В сентябре 1945 г., находясь под арестом, Тогури была вызвана к генерал-лейтенанту Роберту Эйчелбергеру, командиру восьмой армии генерала МакАртура. Он попросил ее сфотографироваться рядом с ним и спросил, получила ли она пакет с пластинками, который он приказал сбросить с Б-29 над Токио, подписанный «Для Токийской розы». А также поблагодарил ее за замечательную музыку, которую она ставила для американских солдат в прямом эфире.

Тем не менее  после того как Ива Тогури была освобождена за отсутствием улик, она была снова взята под стражу в 1948. Американская пресса, а конкретно, журналисты Херста, заинтересованные только в сенсациях, не могли допустить, чтобы такой прекрасный повод для публикаций пропал» ³⁴. В последовавшем суде и тюремном заключении Ивы Тогури оказались виноваты ее коллеги-журналисты, которые развернули в американской прессе целую кампанию, посвященную оклеветанию радиоведущей.

На суде против Тогури обвинение использовало доказательства, которые предоставляли собранные из разных армейских и флотских частей военнослужащие - главным образом воспоминания о том, что она когда-то говорила в эфире. Они все были примерно похожи на приведенное несколькими страницами ранее показание и практически все были сфабрикованы. Некоторые приписывали Тогури  распространение слухов о применении отравляющего газа на Филлипинах в конце лета 1944 года.

В конце концов суд закончился обвинением радиоведущей в измене и наказанием в десять лет тюрьмы, из которых она отсидела только шесть, поскольку была отпущена за примерное поведение. В 1977 обвинение сняли, так как выяснилось, что часть показаний свидетелей, данных на процессе, были ложными.

Ива Тогури скончалась в 2006 в Чикаго, ее имя теперь уже  легенда, но она прекрасный пример тяжелой судьбы журналиста, попавшего меж мельничных жерновов беспощадной истории.

1.2. Идеологическая основа убеждений Эзры Паунда

"Любой поэт, родившийся в этом веке или в последнее десятилетие прошлого, который может честно сказать, что он не испытал влияния Паунда или не научился на его работах массе вещей, достоин даже не упреков, а - жалости..." (Э. Хемингуэй)³⁵

«Признаюсь, это одна из немногих книг, написанных моими современниками, которую я читаю с невероятным наслаждением. Впрочем, об этом сборнике следует говорить отдельно; однако стоит подчеркнуть, что для начинающих поэтов «Cantos»— золотое дно бесконечных стилистических открытий...» Т.С.Элиот (1928)³⁶

Эзре Паунду современный мир обязан очень многим: именно с его легкой руки пошла в печать первая книга «Улисса» Дж. Джойса, без его авторитетного мнения никто бы никогда не прочитал «Бесплодную землю» Элиота, а также бесконечную плеяду других, знаковых для 20-го века литературных произведений. Его судьба мало похожа на судьбу Тогури, которая, как говорится в тексте одного из последователей Паунда Роберта Циммермана, была «всего лишь пешкой в их игре³⁷». Паунд с юношеских лет прослыл человеком одаренным, а знание множества языков и недюжинный литературный талант сразу же обеспечили ему теплый прием в обществе людей искусства. В 1908 Паунд, на тот момент преподававший романские языки в штате Индиана, переезжает в Лондон, где становится на какое-то время секретарем Уильяма Йетса – ирландского поэта и драматурга, довольно экстравагантной личности, увлекавшейся оккультизмом и древней ирландской мифологией и в конце концов, получившей Нобелевскую премию по литературе 1923.

Паунд получил известность и международное признание в 1915, когда выпустил книгу «Катай», где содержались вольные переводы китайской поэзии. Эта книга считается водоразделом между современной поэзией и поэзией прошлых веков, хотя, казалось бы, это всего лишь переводы. Дело в том, что именно это произведение привнесло в западноевропейскую литературу то, что сегодня называется велибром, или «свободным стихом». Велибр характеризуется свободой от жесткой рифмической композиции и отказом от «вторичных признаков» стиховой речи: рифмы, слогового метра, изосиллабизма и регулярной строфики. Эти преобразования назревали в поэзии к тому моменту уже давно, но именно Паунд выступил популяризатором этого стиля стихосложения.

В том же 1915 году Эзра Паунд выпускает книгу ставшую краеугольным камнем имажинизма³⁸(а по определению Паунда, «вортицизма») - «Des Imagistes», обеспечившую ему статус «литературного классика» при жизни. Впервые с журналистикой Паунд связался именно на имажинистической почве – в 1914 и 1915 вышли два номера журнала Blast, которые сегодня по праву считаются фундаментом модернистской эстетики 20-го века.

Современная оценка творчества Паунда традиционно идет по двум направлениям: исследователи предпочитают делить его на поэзию и публицистику, которые рассматриваются обычно отдельно. В случае с Паундом под этим разделением стоит не только очевидная жанровая подоплека, но и тематика каждого из направлений, поскольку публицистика характеризует его как независимого до мозга костей, никогда и ни с чьим мнением не считающегося, но все же фашиста. Поэзия же, в свою очередь, «благоухает», то есть практически не обращается к политическим темам, но все же в некоторых стихотворениях оставляет некоторые вопросы «на суд автора». Иными словами, никто в точности не берется сказать: сколько процентов творчества Паунда можно смело объявить «фашистской пропагандой» и сжечь в огненном котле беспощадной истории?

А ведь все не так просто. Кажущуюся «политическую ангажированность» Паунда разные исследователи интерпретируют по-разному: «Когда доходит до рассмотрения отношений между Паундом и фашизмом, можно сказать только, что поле для обсуждения строго ограничено настроением нашего времени. Моя точка зрения такова: сейчас мы не можем ничего сказать наверняка по этому поводу: ничто не связывает Эзру Паунда и фашизм напрямую просто потому, что в рамках данной области обсуждения каждый, вне зависимости от того, знает он что-нибудь или нет, может высказаться «за» или «против», что автоматически ставит эту дискуссию вне рациональных и цивилизованных рамок»³⁹. «Его одержимость экономическими теориями конспирологического характера развилась в классический антисемитизм, который был сколь непристойным столь и всепроникающим»⁴⁰. «Страсть только росла со временем. Паунд верил, что экономические болезни общества существуют как результат всемирного заговора еврейских банкиров, которые получили контроль над Британской короной и «преуспели в давлении на правительство США»⁴¹.

 Самым распространенным способом отделить собственно Паунда от его взглядов на мир является хорошо знакомое всем тем, кто так или иначе занимается изучением жизнедеятельности гениев, утверждение о том, что «высказываемые поэтом политические и прежде всего экономические идеи рассматриваются как "досадное недоразумение", как атрибут обычной для всякого великого человека детской непосредственности или даже глупости в одной области, соседствующие с гениальностью в другой»⁴².

А с чего бы вдруг поэту, публицисту, уже фактически ставшему живым классиком в мире литературы, обращать свое внимание на экономику и на политику?

Вообще, данная традиция стара как мир: тут можно вспомнить  и Уильяма Блейка, в девятнадцатом веке давшего в своем творчестве мистическую трактовку денег и богатства как инкарнаций Абсолютного Зла, и Джакомо Баллу и Умберто Боччони, обратившихся к поэтике машин и индустриальных пейзажей. Двадцатый век дал человечеству целый ворох экономических проблем, которые позволили разуму людей искусства отвлечься от пасторальных ландшафтов и обратить внимание на все ускоряющееся движение времени.

Вся публицистическая деятельность Эзры Паунда была следствием его крайней  увлеченности теорией социального  кредита⁴³, придуманной Клиффордом Дугласом. А впервые Паунд заинтересовался экономикой, «познакомившись в начале двадцатого века с Альфредом Ричардом Ориджом, издателем английского социалистического журнала "Новый век" и последователем французских анархо-синдикалистов, автором корпоративистской теории "социализма гильдий". Уже на основании интереса Паунда к идеям Ориджа легко опровергнуть мнение, что увлечение Паунда фашизмом было "случайностью". Сходство идей Ориджа с экономическими проектами Муссолини (на которого также в свое время повлиял анархо-синдикализм) очевидно» ⁴⁴.

Идеи Паунда формировались под воздействием идей ученых-экономистов, противопоставлявших себя как марксистскому учению, так и неолиберальным теориям - Дугласа, Гезелья, Содди, Китсона, Ориджа, Авильяно, Рота и др. «Критика либерализма сторонниками "третьего пути" основывалась, в первую очередь, на разоблачении несостоятельности "закона сбыта" Сэя, согласно которому предложение всегда находит спрос. Кроме того, они детально продемонстрировали неспособность либеральных теорий разрешить проблему недостаточного спроса, которая лежит в основании регулярных экономических кризисов капиталистического общества» ⁴⁵.

Паунд переработал мысли  Дугласа и позднее обратился  к проблеме денежного дефицита, разоблачая классические манипуляции адептов финансового капитализма – симуляции условий дефицита там, где их в действительности не существует, чтобы поддержать повышение процентов и получать огромную прибыль, а затем приватизировать экономику, а с ней заодно и политическую власть в обществе. «В особенности успешно такая схема действует и по сей день в развивающихся странах: банки индустриальных стран, произвольно устанавливая размеры денежного резерва (который раньше определялся ограниченностью золота, а теперь исключительно интересами банков), начисто лишают развивающиеся страны возможности соотнести прирост денег, размеры которого диктуются банками, с экономическим ростом страны. В результате такого искусственно созданного дефицита средств развивающиеся страны вынуждены брать долги, отягчая еще больше свое положение и вовлекаясь в спираль бесконечного расширения задолженности. Несправедливость такой ситуации очевидна для Паунда; он заявляет, что "кредит нации принадлежит нации, и нация не нуждается в оплате собственного кредита. Нация, не желающая залезать в долги, бесит ростовщиков. Правительство, заявляющее "мы не можем строить железные дороги, поскольку у нас нет средств" столь же смешно, как и то, которое заявит, что строительство невозможно "из-за отсутствия километров". Государство само может стать заимодавцем. Флот, победивший при Саламине, был построен на средства, одолженные Афинским государством оружейникам» ⁴⁶.

Взгляды Паунда на экономическую  систему были не такими упорядоченными и взвешенными, как может кому-то показаться, и в этом они целиком и полностью соответствовали взглядам Муссолини. Для Паунда жесткая централизация власти в руках дуче стала истинной дорогой к райскому обществу. Единственное, что присутствовало в убеждениях Паунда, но чего открыто не разделял Дуче – это антисемитизм. Однако Паунда, как и Муссолини часто и весьма внезапно одолевали «великие» идеи: «В конце концов, Паунд был именно тем человеком, который «знал решение любой проблемы, не исключая проблему дорожного движения» - его мысль о дугообразных улицах с 40-этажными домами, под которыми размещаются подземные паркинги на 20.000 автомобилей не может не выглядеть глубоко иллюзорной. Суждения Паунда о войне сложились во многом на почве присущего ему радикализма и неспособности оценить жизнеспособность своих идей»⁴⁷.

В списке главных врагов Паунда особое место занимало ростовщичество, на которое он беспощадно обрушивался в своих «Cantos» («Песни»), превратившихся со временем в публицистическое произведение длинною в 803 страницы и ставших громогласным рупором всех одолевающих поэта идей и настроений. К началу Второй мировой войны эта поэма уже довольно далеко вышла за рамки поэтической традиции и стала чем-то вроде личного общественно-политического журнала, Эзра регулярно зачитывал стихи в своих радиоэфирах и публиковал в различных итальянских газетах.

Развенчанием ростовщичества занимались литераторы еще со времен Данте, поместившего людей, дающих ссуды, на самое дно Ада, но это не удивительно, тем более что с метафизической точки зрения ростовщик посягает на то, что принадлежит Богу – время. Для поэта время священно как одно из проявлений вечности. Паунд считал, что в современном мире предметом махинаций стали не только материальные ценности, но и духовные. Он был убежден в том, что в рост пускаются талант, власть и влияние и обвинял в этом лично Франклина Рузвельта, для которого придумал прозвища «Франклин Финкельштейн Рузвельт» или «Рузвельтштейн».

«Usura» - это нечто большее, чем вопрос о кредитах, банковском проценте и экономической системе, и интерес Паунда к экономике вовсе не странное увлечение, а попытка понять метафизическое зло в чистом виде.   Его концепция соответствует аристотелевской, согласно которой одалживание денег в рост является противоестественным явлением, поскольку монета не может рожать монету. Паунд, который уделял очень большое внимание терминологическим вопросам (он заявлял о необходимости создать систему терминологии и логической аргументации, которая могла бы на строго научном уровне противостоять официальной науке, и даже ввел понятие "экономическая ортология"), так определяет ростовщичество: "Налог, взимаемый с покупательной способности без ссылки на производительность, а подчас и без ссылки на саму производительную способность"⁴⁸.